Николай Князев - Легендарный барон: неизвестные страницы гражданской войны

• Название: Легендарный барон: неизвестные страницы гражданской войны
• Автор: Николай Князев
• Издательство: Товарищество научных изданий KМK
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2004

Впервые в России публикуются мемуары двух белых офицеров, воевавших в гражданскую войну в России и Монголии под командованием барона Р.Ф. фон Сарыл-гун-хурэа:

Н.Н. Князев. Легендарный барон;

М.Г. Торновский. События в Монголии-Халхе в 1920–1921 годах: военно-исторический очерк (воспоминания).

Книга первого из них была опубликована в Харбине в 1942 г. и почти неизвестна, а мемуары второго публикуются впервые. Оба автора живым и ярким языком описывают события, очевидцами которых были. Их воспоминания контрастируют с некоторыми домыслами, существующими вокруг жизни и деятельности барона Унгерна. Вводится в оборот ряд фотографий, имеющих отношение к данной теме. — Книга адресована гуманитариям, в первую очередь историкам, востоковедам, этнографам, политологам, культурологам, а также широкому кругу читателей, интересующихся историей.

С.Л.Кузьмин (сост.)

---

Только в Иркутске И. А. Лаврова и барона Тизенгаузена посадили в тюрьму, а из нее отправили в Новосибирск. Барона Витте с семьей в тюрьму не посадили, а отправили на родину, куда-то в район Новочеркасска. Впоследствии его назначили заведующим опытным полем (агроном по образованию) и он с семьей благополучно вышел из монгольской эпопеи.

Барона Тизенгаузена и подполковника Франкмана недолго продержали в новосибирской тюрьме и выпустили на свободу. Франкмана заставили работать по своей специальности военного инженера, но скоро опять арестовали за помощь белым. В тюрьме он заразился сыпным тифом и умер. Барон Тизенгаузен с женой уехали в Иркутск, где жена открыла “салон дамских нарядов”, а муж был при ней в качестве рассыльного.

Судьба И. А. Лаврова сложилась тернистой. Его как будто бы освободили по обвинениям в Монголии, но как крупного политического деятеля отправили в Москву в качестве свидетеля по делу партии эсеров. В Москве И. А. Лаврова заключили в Лубянскую тюрьму, из которой выхода не было. Но судьба была к нему милостива, и он через год был освобожден. В освобождении сыграла большую роль его высокая квалификация как финансиста. При образовании Бурятско — Монгольского правительства не оказалось подходящего человека (знание края и условий) для замещения должности министра финансов. Буряты, знавшие И. А. Лаврова по Иркутску, выдвинули его кандидатуру. ГПУ не видело препятствий к назначению, и Лавров из “смертника” превратился в министра финансов Бурятско — Монгольской республики в г. Верхнеудинске, в каковой должности он пробыл больше двух лет, наладив бурятам весь финансовый аппарат. Потеря зрения вынудила И. А. Лаврова уйти в отставку. Два сына и дочь, жившие в Америке, нажали все кнопки, дошли до сенатора Бара и добились того, что И. А. и С. О. Лавровым был разрешен выезд из СССР и въезд в САСШ.

В 1932 г. Лавровы проездом оказались в Харбине и в нем застряли. Из Харбина перебрались в Циндао, где Ив. Ал. и скончался. Виктория Фридриховна Торновская с тремя детьми оставлена была в Урге, но жила она на положении “зачумленной”, так как русские избегали ее общества, боясь навлечь гнев новых хозяев страны. Ее приютила в полутемной комнатушке семья Першина[72]. Она зарабатывала хлеб шитьем белья на красноармейцев.

Я из Харбина перебрался в Калган, имея в кармане 2500 зол. руб. от продажи земельного участка на углу Церковной и<.. >[73] улиц, который я случайно приобрел в 1918 г. В Калгане я вошел в соглашение с американской автомобильной фирмой “Неель”, которая за 1000 кантонских сер. долл. послала в Ургу специальный автомобиль за семьей и взяла на себя содействие получить разрешение на выезд, на что мною ассигновалось еще 500 зол. руб.

Комиссар Урги Васильев выпустил мою семью из Урги, и она благополучно в ноябре 1921 г. прибыла в Калган. Семьи Заплавного и Попова возвратились добровольно в Ургу. Оба они, как и многие другие (Владимиров и пр.), как монголоведы, оказались полезными большевикам и устроили свою жизнь неплохо.

Заключение

Излагать события в Монголии в 1920–1921 гг. гораздо легче, чем делать выводы. Как мог, с чистым сердцем, отбросив всякую предвзятость, я изложил пройденный путь Азиатской конной дивизии и ее начальника генерала Унгерна. Утверждаю, что события мною изложены верно, быть может, с мелкими ошибками, не имеющими существенного значения.

Делать же выводы очень трудно. Тем не менее, их нужно сделать, чтобы примирить те разногласия, которые существуют как в оценке самого генерала Унгерна, так и результатов, достигнутых им и чинами Азиатской конной дивизии, и причины неуспеха, несмотря на многие блестящие дела.

Первый вопрос, на который нужно ответить: “Был ли генерал Унгерн подлинным вождем Белого движения?”

Нет. Он не был вместилищем тех качеств, какие нужны большому человеку. Он не был обаятельным. По его слову люди умирали, боясь суровой кары, но не умирали с его именем на устах, как умирали гренадеры Наполеона с возгласами: “Виват, император!” При появлении генерала Унгерна каждый старался не показываться ему на глаза, а спрятаться, иногда провалиться сквозь землю, а были случаи, что исчезали в неизвестность, лишь бы не предстать перед грозными очами “дедушки”.

У него отсутствовало чувство благодарности и привязанности к своим верным и ближайшим помощникам. Он их использовал по обстановке, и не только отбрасывал как ненужную ветошь, а уничтожал (подполковник Лауренц). Такого человека, как генерал Резухин, он не задумался оскорбить действием.

Решение его освободиться от “ургинских умных офицеров”77, которые верно и честно служили до него Белой идее и ему лично в период его власти — ничем и никогда не может быть оправдано.

Он не терпел в окружении себя людей независимых, умных, а тем более — ему противоречащих. Он снисходил к некоторым штатским людям, как И. А. Лавров, К. Н. Ивановский, доцент Оссендовский, но в той мере, как ему это было приятно. Он охотно с ними делился своими мыслями, планами, философским мировоззрением, выслушивал их возражения, но военных с умственным багажом он не выносил.

Полковника Казагранди, человека высокой доблести и интеллекта, генерал Унгерн приказал “изъять”. Изъяв его, он не нашел в себе гражданского мужества объявить о причинах “изъятия”, и смерть доблестнейшего борца с большевиками является самым тяжелым грехом Унгерна.

Генерал Унгерн, хотя и был кадровым офицеров, прошедшим теоретически и на практике военное дело, в полной мере оправдал характеристику, данную ему генералом бароном Врангелем, что в чисто военном деле он был “безграмотен”78. Ни один бой с регулярными войсками противника не был им лично глубоко продуман и принятый чужой план проведен до конца. Так, прекрасный план подполковника Дубовика взятия Урги он чуть-чуть не провалил. Если бы китайцы проявили больше упорства и поспешно не отступили из Урги, без основательных причин, то Урга не была бы взята. Такой блестящий бой, как под Чойрыном удался благодаря меткости и сверхлихости артиллеристов, сумевших втащить пушку на отвесную сопку, а иначе атакой в лоб крутых гор с уступами он уложил бы отряд.

Бой с китайцами 20–21 марта был выигран генералом Резухиным благодаря выдержке его. Бой же под Троицкосавском, где генерал Унгерн был всецело один, показал отсутствие в нем всякого военного дарования, и он допустил элементарные ошибки, непростительные простому кадровому поручику. Правда, в бою под Троицкосавском много навредили Унгерну ламы, которые нагадали ему счастливые и несчастливые дни для боя. Но военачальнику непростительно верить вздору лам.

Старые унгерновцы, бывшие с генералом Унгерном в походах против красных в районе Нерчинского завода говорили, что там, где Унгерн действовал, как партизан, он имел успех, а где встречался с красными регулярными частями и его появление не было для них неожиданным — он уходил от красных.

То же явление наблюдалось и в походе на Русь с 19 июля по 14 августа. Брал внезапностью или численным превосходством. Долгого боя не принимал. Так он поступил в бою 20 июня у Баян — гола, и в бою под Ново-Дмитриевкой 4 августа, когда мы уходили от красных. Во всех боях, кои я наблюдал и коим был свидетелем, не было продуманности боя и отсутствовало руководство лично генерала Унгерна. При совместных действиях распоряжался большею частью генерал Резухин, а Унгерн как метеор носился по фронту, подбадривая ташуром идти вперед. Частные начальники знали, что указаний ожидать нельзя и действовали самостоятельно и очень хорошо.

Справедливо возразят, что я ошибаюсь в оценке, так как генерал Унгерн — георгиевский кавалер за Первую Великую войну, взял Ургу и прочее, и прочее. Верно — георгиевский кавалер: сотнику казачьего полка не дадут его зря. Он получил его по заслугам, за небольшое лихое кавалерийское дело, положенное по статусу для младших начальников в Галиции, но это дело имело местное значение, требующее не больших умственных военных талантов, а великую храбрость, каковой в полной мере был наделен генерал Унгерн. Урга была взята по плану подполковника Дубовика, проведенному командирами отдельных частей, даже полковник Хоботов точно действовал по диспозиции для боя.

Генерал Унгерн — типичный партизан: огромная сила воли, храбрость, выносливость, умение отлично ориентироваться ночью. Возможно, что он годился бы на роль начальника для крупного кавалерийского рейда в тыл противника и, конечно, провел бы его талантливее, чем генерал Мищенко на полях Маньчжурии в 1904–1905 гг. Но вождь, стратег, тактик, политик и администратор Унгерн был плохой[74]. Его Азиатская конная дивизия до взятия Урги была не кавалерийская, а лоскутная дивизия, плохо организованная и связанная между собою. Из дивизии группами и одиночно бежали офицеры и всадники. Сотни из одного полка переводились в другой, образовывались полки нового наименования и получали нового командира полка.