Александр Дюма - Джузеппе Бальзамо (Записки врача)

• Название: Джузеппе Бальзамо (Записки врача)
• Автор: Александр Дюма
• Издательство: Арт-Бизнес-Центр
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1994
• ISBN: 5-7287-0027-6

Истории Франции в канун и во время Великой Французской революции конца XVIII столетия посвящена серия романов А. Дюма: «Джузеппе Бальзамо», «Ожерелье королевы», «Анж Питу» и «Графиня де Шарни». Серия эта имеет название «Записки врача».

Время действия романа: 1770–1774 гг. В основе повествования «Джузеппе Бальзамо» лежат действительные исторические события и судьбы реально существовавших людей. В центре романа — таинственная, идеализированная автором фигура знаменитого Алессандро Калиостро (1743–1795), одного из лидеров европейского масонства, мечтающего о всеобщем братстве и счастье. Он выступает под одним из своих псевдонимов — Джузеппе Бальзамо.

_{Иллюстрации Е. Ганешиной}

---

Король Людовик XV не был до такой степени благодушным, чтобы с ним можно было каждый день говорить о политике.

В самом деле, политика ему надоедала. В дурные минуты он отделывался с помощью веского довода, на который нечего было ответить:

— Да вся эта машина будет крутиться, пока я жив!

Когда обстоятельства благоприятствовали, окружающие старались ими воспользоваться. Однако монарх, как правило, наверстывал то, что терял в минуты хорошего расположения.

Графиня Дюбарри так хорошо знала короля, что, подобно рыбакам, изучившим море, никогда не пускалась в плавание, если ей не благоприятствовала погода.

Время, когда король приехал навестить ее в Люсьенне, было для нее наиболее благоприятное. Король был накануне не прав, он знал наверное, что его будут бранить. Значит, в этот день он был хорошей добычей.

Но как бы доверчива ни была дичь, на которую идет охота, у нее все-таки есть некоторый инстинкт самосохранения, и охотнику следует это иметь в виду. Впрочем, инстинкт ничего не значит, если охотник опытный!

Вот как взялась за дело графиня, имея в виду королевскую дичь, которую она собиралась заманить в свои сети.

Она была, как мы, кажется, уже говорили, в весьма смелом дезабилье, наподобие того, как Буше одевает своих пастушек.

Вот только она не нарумянилась: король Людовик XV терпеть этого не мог.

Как только лакей доложил о его величестве, графиня бросилась к румянам и стала с остервенением натирать ими щеки.

Король еще из приемной увидел, чем занималась графиня.

— Ах, злодейка! — воскликнул он, входя. — Она красится!

— A-а, здравствуйте, сир, — проговорила графиня, не отрывая от зеркала глаз и не прерывая своего занятия, даже после того как король поцеловал ее в шейку.

— Значит, вы меня не ждали, графиня? — спросил король.

— Почему, сир?

— Ну, раз вы так пачкаете свое личико!..

— Напротив, сир, я была уверена в том, что дня не пройдет, как я буду иметь честь увидеть ваше величество.

— Как странно вы это говорите, графиня!

— Вы находите?

— Да. Вы серьезны, как господин Руссо, когда слушает свою музыку.

— Вы правы, сир, я в самом деле должна сообщить вашему величеству нечто весьма серьезное.

— Я вижу, к чему вы клоните, графиня.

— Неужели?

— Да, сейчас начнутся упреки.

— Я — упрекать вас? Да что вы, сир!.. И за что, скажите на милость?

— За то, что я не пришел вчера вечером.

— Сир! Справедливости ради согласитесь, что у меня нет намерения единолично владеть вашим величеством.

— Жанетта, ты сердишься.

— Нисколько, сир, меня рассердили.

— Послушайте, графиня, клянусь, что я не переставал о вас думать.

— Да что вы?

— И вчерашний вечер показался мне вечностью.

— Вот как? Да ведь я, сир, по-моему, ни о чем вас не спрашивала. Ваше величество проводит свои вечера там, где ему нравится, это никого не касается.

— Я был в своей семье, графиня, в семье.

— Сир, я об этом даже не узнавала.

— Почему?

— Что значит почему? Согласитесь, что с моей стороны это было бы непристойно.

— Так вы, значит, не сердитесь на меня за это? — вскричал король. — На что же вы сердитесь? Отвечайте мне по чести.

— Я на вас не сержусь, сир.

— Однако вы сказали, что вас кто-то рассердил?..

— Да, меня рассердили, сир, это правда.

— Чем же?

— Тем, что я стала чем-то вроде крайнего средства.

— Вы — «крайнее средство»? Что вы говорите?

— Да, да, я! Графиня Дюбарри! Милая Жанна, очаровательная Жаннетта, соблазнительная Жаннетон, как говорит ваше величество. Я — крайнее средство.

— В чем же это выражается?

— А в том, что мой король, мой возлюбленный бывает у меня тогда, когда госпожа де Шуазёль и госпожа де Грамон им пресытились.

— Ох, графиня!..

— Клянусь честью, хотя я от этого проиграю, но я скажу откровенно, что у меня на сердце. Рассказывают, что госпожа де Грамон частенько вас подстерегала у входа в спальню. А я поступлю иначе, нежели благородная герцогиня. Я стану поджидать на выходе, и как только первый же Шуазёль или первая Грамон попадется мне в руки… Тем хуже, честное слово!

— Графиня! Графиня!

— Что же вы от меня хотите! Я дурно воспитана. Я любовница Блеза, Прекрасная Бурбоннезка, как вы знаете.

— Графиня! Шуазёли сумеют за себя отомстить.

— Ну и что же? Пусть подумают, как ответить на мою месть!

— Вас поднимут на смех.

— Вы правы.

— Ах!

— У меня есть одно чудесное средство, и я хочу к нему прибегнуть.

— Что вы задумали?.. — с беспокойством спросил король.

— Я попросту удалюсь.

Король пожал плечами.

— Вы мне не верите, сир?

— Признаюсь откровенно, нет.

— Вы просто не даете себе труда поразмыслить. Вы путаете меня с другими.

— То есть как?

— Ну, конечно! Госпожа де Шатору хотела быть для вас богиней. Госпожа де Помпадур мечтала быть королевой. Другие хотели стать богатыми, могущественными, пытались унижать придворных дам, пользуясь вашей благосклонностью. Я не страдаю ни одним из этих недостатков.

— Вы правы.

— А достоинств у меня между тем много.

— Вы и тут правы.

— Вы говорите не то, что думаете.

— Ах, графиня! Я более, чем кто бы то ни было, знаю, чего вы стоите.

— Пусть так. Послушайте: то, что я скажу, не должно поколебать вашего убеждения.

— Говорите.

— Прежде всего, я богата, и мне никто не нужен.

— Вы хотите, чтобы я об этом пожалел, графиня.

— И потом, я не так спесива, как эти дамы, у меня нет таких желаний, исполнение которых тешило бы мое самолюбие. Я всегда хотела одного: любить своего поклонника, будь то мушкетер, будь то король. С той минуты как я перестаю его любить, я ничем больше не дорожу.

— Будем надеяться, что вы еще хоть немножко мною дорожите, графиня.

— Я не договорила, сир.

— Продолжайте, графиня.

— Я хочу еще сказать вашему величеству, что я хороша собой, молода, я еще лет десять буду привлекательной; я буду не только счастливейшей женщиной, но и наиболее почитаемой с того самого дня, когда перестану быть любовницей вашего величества. Вы улыбаетесь, сир. Я сержусь еще и потому, что вы не хотите поразмыслить над тем, что я вам говорю. Дорогой король! Когда вам и вашему народу надоедали другие ваши фаворитки и вы их прогоняли, народ вас за это превозносил, а впавшей в немилость гнушался, как в стародавние времена. Так вот, я не буду дожидаться отставки. Я уйду сама, и все об этом узнают. Я пожертвую сто тысяч ливров бедным, проведу неделю в покаянии в одном из монастырей, и не пройдет и месяца, как мое изображение украсит все церкви наравне с образом кающейся Магдалины.

— Вы это серьезно, графиня? — спросил король.

— Взгляните на меня, сир, и решите сами, серьезно я говорю или нет.

— Неужели вы способны на такой мелкий поступок, Жанна? Сознаете ли вы, что тем самым вы ставите меня перед выбором?

— Нет, сир. Если бы я ставила вас перед выбором, я сказала бы вам: «Выбирайте между тем-то и тем-то».

— А вы?

— А я вам говорю: «Прощайте, сир!» — вот и все.

На сей раз король побледнел от гнева.

— Вы забываетесь, графиня! Берегитесь…

— Чего, сир?

— Я вас отправлю в Бастилию.

— Меня?

— Да, вас. А в Бастилии вы соскучитесь еще скорее, чем в монастыре.

— Ах, сир, — умоляюще сложив руки, сказала графиня, — неужели вы мне доставите удовольствие…

— Какое удовольствие?

— Отправить меня в Бастилию.

— Что вы сказали?

— Это будет слишком большая честь для меня.

— То есть как?

— Ну да: я втайне честолюбива и мечтаю стать столь же известной, как господин де Ла Шалоте или господин де Вольтер. Для этого мне как раз не хватает Бастилии. Немножко Бастилии — и я буду счастливейшей из женщин. Это будет для меня удобным случаем написать мемуары о себе, о ваших министрах, о ваших дочерях, о вас самом и рассказать грядущим поколениям о всех добродетелях Людовика Возлюбленного. Напишите приказ об аресте, сир. Вот вам перо и чернила…

Она подвинула к королю письменный прибор, стоявший на круглом столике.

Оскорбленный король на минуту задумался, потом поднялся.

— Ну хорошо. Прощайте, графиня! — бросил он.

— Лошадей! — закричала графиня. — Прощайте, сир!

Король шагнул к двери.

— Шон! — позвала графиня.

Явилась Шон.

— Мои вещи, дорожных лакеев и почтовых лошадей, — приказала она. — Живей! Живей!

— Почтовых лошадей? — переспросила потрясенная Шон. — Что случилось, Боже мой?

— Случилось то, дорогая, что, если мы немедленно не уедем, его величество отправит нас в Бастилию. Мы не должны терять ни минуты. Поторапливайся, Шон, поторапливайся.