Татьяна Минина - Исправленному верить (сборник)

• Название: Исправленному верить (сборник)
• Автор: Татьяна Минина
• Издательство: Литагент «Эксмо»334eb225-f845-102a-9d2a-1f07c3bd69d8
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-699-58502-1

Не ошибается только тот, кто ничего не делает. Всем остальным случается промахиваться – резидентам и президентам, владыкам и кухаркам, судьям и подсудимым, Акеле и Шер-хану, наконец. Ошибаются все. Исправляют ошибки – свои и чужие – лишь некоторые. Именно они, знаменитые и незаметные, стали героями уже четвертого сборника серии «Наше дело правое». Государственный врач в ранге прима, объявившиеся в современном Питере боги или же лица, к ним приравненные, боевой подполковник, крестьянская девчонка, она же офицер российского императорского космического флота, а также пламенные революционеры, дикие огры, московские урбаниды, коты-телепаты, отважные космодесантники и даже заведшаяся в компьютерных сетях вредоносная (на первый взгляд) программа. Будь ты хоть бог, хоть царь, хоть герой, хоть Наполеон или Дарт Вейдер – а исправления ошибок тебе не миновать! Вы еще не решили, заниматься этим или нет? Тогда мы идем к вам!

---

– Час, – констатировала Ольга, – не меньше.

– Инфаркт?

– Не знаю… Картина нетипичная. Надо звонить в «Скорую» и в полицию. И лучше с мобильного. Да положи же ты эти цветы!

Прежде всего Шульцов набрал Аркадия Филипповича. Тот выслушал, велел оставаться на месте, ничего не трогать, полицию обещал взять на себя. «Скорую» вызывала Ольга, на том конце о чем-то спрашивали, она, хмурясь, отвечала. Соседи по-прежнему маялись в дверях.

– Алик, – спросила Комарова, убирая телефон, – а где же канарейка?

3

Саша вернулась во время вечернего прогноза погоды, когда симпатичный профессор из телевизора на всю квартиру объяснял, что весны в ближайшие дни лучше не ждать, а Тамара Колпакова заканчивала обжаривать овощи для борща.

Проще и, пожалуй, дешевле было купить заправку; живи Тамара одна, она бы так и делала, но мать не доверяла обработанным на стороне овощам, спорить же с ней было себе дороже. Колпакова убавила огонь до минимума, засекла время, и тут в прихожей зашуршало. Кто-то пытался открыть квартиру, и это могла быть только Саша! Тамара ринулась в коридор. Разумеется, замок был перекошен. Что ж, пусть звонит.

Дочка звонила, мама не открывала. Между ними было две двери и боль, с которой Тамара жила всю жизнь. У нее никогда не было дома, только мать, дочь и работа, работа, работа… За спиной раздалось шарканье, звонок умудрился переспорить телевизор.

– Тома, ты что, не слышишь?

– Слышу! – Женщина сняла уже надетую на ночь цепочку.

Дочь шагнула в коридор:

– Добрый вечер.

– Ты хочешь что-то забрать?

– Нет, я вернулась. Я была не права, когда ушла.

– Сашуня! – Бабуня со слезами ринулась к блудной внучке, словно в очередном сериале, и внучка позволила прижать себя к груди. – Сашунечка моя…

Сериал становился реальностью. Саша целовала бабушку и обещала никуда и никогда не уходить, Тамара смотрела на них, будто на чужих. Как будто это не она Восьмого марта ломилась в какую-то коммуналку, выкрикивая то угрозы, то нежности. Ломилась, пока к ней не вышла старая не то армянка, не то еврейка и не заявила, что Саша останется в этой дыре, пока хочет.

Потом Тамара шла к метро и плакала навзрыд, ее дважды останавливали, спрашивали, что случилось, она лишь мотала головой.

– Мама, – спросила Саша, – ты меня прощаешь?

– Не имеет значения. Откуда у тебя этот берет? Он тебе не идет.

– Я больше не буду его носить. Что-нибудь нужно сделать?

– Сашуня, ты разденься сначала, – всхлипнула бабушка. – Иди, помой руки… Тома, ты что, деревянная? От такой матери уйдешь еще и не туда… Вспомни, как ты меня мучила, но ведь я тебе все прощала. Я же мать, а вот ты…

– Я ехидна. – С кухни потянуло палено-сладким. Огонь, если его не выключить, будет гореть, а овощи – жариться, какие бы бури ни бушевали в душах человеческих. На кухне Тамару ждала черная сковорода, из которой адским ежом выглядывала пригоревшая свекла. Что ж, борща им завтра не будет.

– Мама, – сказала дочь, – давай я схожу в универсам.

– Ты уже сходила, – тихо произнесла Тамара.

– Уже поздно! – всполошилась бабушка. Для нее «поздно» летом определялось по часам, зимой – по солнцу. В декабре шесть вечера назначались ночью, потому что темно, в июне солнце садилось в одиннадцать, но это все равно была ночь, а ночью надо сидеть дома.

– Хорошо, – Саша поцеловала бабушку, – я не пойду. Может быть, накрыть на стол?

Они ужинали, передавая друг другу соль и желейные конфетки, потом Саша мыла посуду и смотрела с бабушкой оперетту, а Тамара торчала на кухне, глядя в стену. В одиннадцать мать отправилась спать, а дочь – выяснять отношения. Она сидела напротив и тихо объясняла, как ей стыдно за свой эгоизм и как она больше не будет никого огорчать.

– Ты ради меня пожертвовала всем, теперь моя очередь. Я сделаю так, как ты хочешь.

– Я никак не хочу, – пробормотала Тамара. – Иди ложись, поздно.

– Спокойной ночи, мама. – Саша даже в детстве не любила, когда ее тискали и целовали, но на этот раз поцеловала мать первой и ушла в ванную. Раздался плеск воды, потом шаги и стук двери. Тамара взглянула на часы. Половина первого, через шесть часов придется вставать.

– Надо спать, – вслух сказала Тамара и все равно осталась за пустым столом. Она не понимала, что случилось с Сашей, она не понимала, что происходит с ней самой, просто жизнь пошла прахом, да и была ли у нее жизнь?

Томочка Колпакова хотела любить, как же она хотела любить, ждала, надеялась, вглядывалась в мужские лица в поисках того, за которым хоть на рудники, хоть в последнюю развалюху. В восемнадцать она влюбилась в тридцатилетнего и женатого. Чувство было взаимным, он хотел развестись, но дома Тамаре объяснили, что бросивший одну жену бросит и вторую. В двадцать три она вышла за однокашника, который очень нравился маме, через два года родила Сашу, еще через год муж уехал в Орел повидать родных и не вернулся. Из письма Тамара узнала, что легче повеситься, чем жить с ее матерью.

Муж звал к себе, но Тома его никогда не любила, и потом, что она стала бы делать в Орле? Она подала на развод, вернув девичью фамилию и, как тогда думалось, свободу. Мама была счастлива, Саша еще ничего не понимала, а потом пошли продуктовые карточки, бандиты, сокращения, неопределенность, страх. Она как-то тащила, отказывая себе во всем, иногда рядом появлялись мужчины, но ничего ни с кем так и не срослось, а теперь нечему и срастаться. Ее высосали досуха, осталась оболочка, в которой слезы, и те закончились.

Женщина открыла холодильник, вытащила початую бутылку мартини, плеснула в чашку, выпила. Руки сами отодвинули штору, открыли окно, подставили стул. Тамара Колпакова ни разу в жизни не пила одна и о самоубийстве тоже никогда не думала. Она и сейчас не понимала, чего хочет, просто ненаступающая весна манила холодом, тьмой и полетом, а что будет потом, не имело никакого значения. Любви нет, как и весны. Мать взяла все, что могла, Саша ушла, Саши нет, нет ничего… Так зачем здесь оставаться?

– Дзинь!.. Дзинннь. Дзинь-дзинь-дзинь-дзинь!!!

Тамара отшатнулась от оконной бездны, уронила стул, пошатываясь, побрела к двери и принялась вертеть замки. Она даже не спросила, кто звонит, ночной визитер обозначился сам.

– Вы чё там? – заголосила Кирка Тягунова. – Совсем……?! Инженерши…!

– Развели гадов! – поддержал жену Тягунов. – Дуры недо…

Из прорезавших примитивную матерщину существительных и глаголов следовало, что Колпаковы запускают к Тягуновым по стоякам змей и что они, Тягуновы, этого так не оставят, вызовут милицию, подожгут зловредную квартиру вместе с гадами, напишут в Смольный и вообще разберутся…

Алкоголики бесновались, как не бесновались уже года три, но женщина слушала их восхитительно живые голоса, будто музыку. Какое там музыку! Материных Готта с Захаровым Тамара не переваривала, а эти вопли, эта ругань были сама жизнь! Грохнуло. Кто-то саданул в дверь ногой, и тут же тягуновскую руладу перекрыл бас соседа справа, отставного дальнобойщика. Коса нашла на камень-гранит. Супруги поддерживали друг друга, дальнобойщик был сильнее, в том числе и лексически.

Колпакова заставила себя оторваться от двери и пройти в глубь квартиры. Нужно было хотя бы закрыть окно.

– Тома! – разбуженная скандалом мать стояла на пороге своей обители; светлая оборчатая рубашка и распущенные волосы превращали ее в дожившую до пенсии Офелию. – Зачем ты проветриваешь? Сашуня только что перенесла бронхит… Что это за крики?

– Тягуновы, – устало объяснила Тамара. – Белая горячка, надо бы бригаду вызвать… Мама, у тебя какой-нибудь корвалол есть?

– Сначала нужно измерить давление. Идем.

На лестнице продолжалась битва гигантов. Они наверняка перебудили половину подъезда, но уставшую Сашу гвалт словно бы обошел стороной. Уже ложась, Тамара заглянула к дочери. Та спала, лежа на спине и выпростав поверх одеяла руки. Рядом на стуле, аккуратно, как в детстве, были разложены белье и халатик, а из-под кровати, словно ожидая похвалы, высовывали носики тапки. Саша перестала их так ставить лет в девять.

Глава 3

Санкт-Петербург. 16 марта 20** года

1

– Ваша позиция, Олег Евгеньевич, понятна, – сказал Егоров, – но зачем лезть в бутылку? Да, истина в вине, только добираться до нее лучше традиционным способом.

Директор открыл портфель и вытащил Колоколькину «Варьку», «Зубровку» и «Белую лошадь». Шотландцы зачем-то сменили этикетку, и теперь на ней красовался «конь блед» с соответствующей наездницей.

– Шутка дурного тона, – не одобрила Спадникова и водрузила на стол подставку для столового ножа, а на нее – ножик для фруктов. – Олег, неужели вы согласны с этим мириться?

Подставка задребезжала лихую мазурку.

– Я вас внимательно слушаю, – сказала «Надежда Константиновна» и передала ставший гигантской шишкой нож Шульцову. – Олег, вас.

– Пан-герр-Шульц! – раздалось в шишке. – Прости, что коротко, улетаю. Я ошибся в твоей протеже, но в женщинах не ошибается лишь тот, кто видит в них то, что они есть. Усладу для чресл, но это долгая тема… У меня тут парочка долгов осталась. Заплатишь?