Татьяна Минина - Исправленному верить (сборник)

• Название: Исправленному верить (сборник)
• Автор: Татьяна Минина
• Издательство: Литагент «Эксмо»334eb225-f845-102a-9d2a-1f07c3bd69d8
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-699-58502-1

Не ошибается только тот, кто ничего не делает. Всем остальным случается промахиваться – резидентам и президентам, владыкам и кухаркам, судьям и подсудимым, Акеле и Шер-хану, наконец. Ошибаются все. Исправляют ошибки – свои и чужие – лишь некоторые. Именно они, знаменитые и незаметные, стали героями уже четвертого сборника серии «Наше дело правое». Государственный врач в ранге прима, объявившиеся в современном Питере боги или же лица, к ним приравненные, боевой подполковник, крестьянская девчонка, она же офицер российского императорского космического флота, а также пламенные революционеры, дикие огры, московские урбаниды, коты-телепаты, отважные космодесантники и даже заведшаяся в компьютерных сетях вредоносная (на первый взгляд) программа. Будь ты хоть бог, хоть царь, хоть герой, хоть Наполеон или Дарт Вейдер – а исправления ошибок тебе не миновать! Вы еще не решили, заниматься этим или нет? Тогда мы идем к вам!

---

– Давайте просуммируем. – Ученый в Шульцове поднял голову и заставил извлечь блокнот. – Наталью убил либо случай, либо нечто нематериальное. При этом муж пытался ее защитить с помощью магического ритуала, она не снимала крестик, ходила в церковь, постилась…

– О свекрови она священнику рассказывала?

– Мы не знаем. Мы многого не знаем. Если предположить… Слышал бы меня сейчас Артемий! Если предположить, что Наталью убило нечто, – выходит, что либо оно сильнее имевшейся у нее защиты, либо магическое действие и церковное влияние друг друга уничтожили, либо маг был некомпетентен, либо Наталья нарушила какие-то церковные правила. Либо, либо, либо, либо…

Мы не знаем, спас бы ее отъезд или нет. Мы не знаем, была ли защита вообще. Она погибла восьмого марта, свекровь определила срок «до весны». Возможно, покушение было не первым, каждая новая попытка ослабляла защиту и наконец пробила. Если так, отказываться от колдунов и церкви будет ошибкой.

– Для кого? – перебил разошедшегося доцента сосед. – Для четвертой избранницы сына Саврасовой? Для перешедшего дорогу коллеги и строптивого студента? Или, Ольга Глебовна, для вас? Зачем только вы вышли?

– Я не только вышла. Я эту, с красными лапами, убить готова была. Королева-мать…

– Я вас понимаю, но что нам теперь с вами делать?

– Посадить в бронированную камеру, – огрызнулась Колоколька. – И налить водки.

– Не выход, – отрезал сосед, но рюмки освежил.

– Значит, вход. – Олька даже не выпила, тяпнула. Она боялась, и именно поэтому ее было не унять. – Аркадий Филиппович, а с чего это вы нас сразу не выгнали, а? С нашим бредом? Не в соседстве же дело?

– Нет, – полковник положил обе руки на стол, – я с подобным сталкивался уже. Два раза точно, третий – под вопросом. Нигде не подкопаться, а труп на трупе… И ваша Саврасова тут никаким боком. Олег, это, часом, не ваш телефон?

– Мой. – Шульцов потянулся к снятому с разрешения хозяина пиджаку. – Дочка, наверное.

Историк ошибся, это был Геннадий.

– Я в «Автово», – отрывисто объяснил он. – Мне нужно вас видеть… Прямо сейчас! Олег Евгеньевич, мне нужно вас видеть, иначе…

– Минуту. – Шульцов прикрыл микрофон ладонью. – Саврасов. У метро, хочет меня видеть. Я выйду.

– Пусть идет сюда, – решил полковник. – Раз явился, значит, не может сидеть спокойно; еще сотворит что-нибудь не с собой, так с матерью. Дайте трубку.

Сосед диктовал адрес, Колоколька угрюмо курила, посыпая пеплом останки креветок.

– Домой поедешь на такси, – неожиданно распорядился Олег Евгеньевич. – От парадной до парадной, а когда приедешь – позвонишь.

– Не пугай, я сама боюсь. – Комарова жалобно посмотрела на спящего у батареи Джабу. – По законам жанра собака должна быть настоящей! С фосфором и ботинком, а у нас сплошные силы зла, которые властвуют безраздельно.

– Фосфор и ботинок надо еще найти. Может, в самом деле написать куда-то или сходить?

– С этим? – Ольга ткнула пальцем злосчастный список. – Вот с этим, да?! На Пряжку отправят или за рекламу примут. Дескать, спасаем от сосулей и кирпичей, оплата наличными.

– Депутаты из Мариинского дворца изгоняли призрака на официальной основе, – напомнил Шульцов.

– То депутаты, а мы – жулики… Ну ладно, не посадят, просто выгонят в тычки.

– Заявление примут, – медленно произнес сосед, – это я вам обещаю. И отнесутся с должным вниманием, но никакой чертовщины писать нельзя. Угрозы, шантаж, неожиданная смерть… Только что это нам даст?

– Ничего, – неохотно признал Олег Евгеньевич. Расхожий сюжет о замаскированной под мистику уголовщине давал сбой. Дама в красных перчатках с торжествующей улыбкой шествовала по кладбищу, и за ней тянулся хвост смертей. Будто за кометой. За кометой!..

Некогда родной номер не отвечал. Шульцов решил, что вдова в театре, но трубку не вешал, за что и был вознагражден.

– Слушаю Вас. – «Надежда Константиновна» не употребляла плебейского «алло», а «Вы», «Вас», «Вам» произносила так, что было ясно – буква «В» прописная, более того, с твердымЪ знакомЪ.

– Алла Михайловна, это Шульцов.

– Слушаю вас, Олег.

– Простите за поздний звонок. – Спадников не любил длинных объяснений, Спадникова не терпела краткости. – В прошлый раз вы упомянули, что Артемий Валерианович называл Сущенко и иже с ним ядром подлейшей из комет. Он имел в виду только моральную сторону?

– Насколько я понимаю, у моего супруга были на сей счет определенные соображения. Олег, к сожалению, я не могу вам сейчас уделить времени. Ко мне влетела канарейка, и я вызвала специалиста. Завтра я посмотрю свои записи; думаю, я смогу вас принять после шести.

– Благодарю. – «Спасибо» у вдовы тоже не котировалось, по крайней мере по телефону. – Покойной ночи.

– Пусто? – Сосед галантно поднес к Олькиной сигарете зажигалку.

– Трудно сказать. – А вот пить Комаровой, пожалуй, хватит. – Сегодня какой-то день защиты животных. Моя дочь спасает котов, Спадникова – канарейку…

– Гав! – сообщил уже из коридора Джаба, и тут же раздался звонок. На Геннадия смотреть было страшно, и отнюдь не из-за щетины, но вежливости бедолага не утратил, и это было страшно вдвойне.

– Ольга Глебовна, добрый вечер. Хорошо, что вы тут. Аркадий Филиппович, извините, но… Мне нужно поговорить наедине.

– Геннадий, – подал голос Шульцов, – наш хозяин – тот человек, который мне помогал. Он знает все.

– Извините, – еще раз попросил Саврасов и провел рукой по щеке. – Это мать убила Наташу? Я должен знать! Да или нет?

Геннадий стоял, полковник тоже не садился.

– Если говорить о физическом воздействии, – нарочито официальным тоном произнес он, – то ни госпожа Саврасова, ни кто другой не имеют к постигшему вас несчастью никакого отношения.

– Но Наташу убили? Ее ведь убили… Это не мог быть несчастный случай! Мать сказала «до весны!»… Сейчас весна.

– Это мог быть несчастный случай, – сосед явно вызывал огонь на себя, – но лично я так не думаю. Надо разбираться.

– Олег Евгеньевич, – глухо спросил Геннадий, – я шел к вам, мне нужно только «да» или «нет». Ваше. Доказательств не собрать, я понимаю, но вы ведь знаете?

– Что именно, Гена?

– Что это она! Иначе Ольга Глебовна сегодня не стала бы… Чтобы моя мать больше не убивала, убить нужно ее. И это должен сделать я… Вы ведь все об этом думаете, ну так скажите! А дальше я как-нибудь сам. Мне нужно…

Ему было нужно, чтобы его встряхнули, дали водки и чего-то горячего. Шульцов не справился бы, но полковник насмотрелся и на вдовцов, и на мстителей. Гена подчинился, а потом вмешался благословенный телефон.

– Это моя дочь привезла котов, – мягко объяснил историк. – Геннадий, я буду вам крайне признателен, если вы поможете нам их вселить. Аркадий Филиппович не годится, от него пахнет собакой, а здесь нужна мужская хватка.

Когда пятью минутами позже Шульцов отдирал от дочерней куртки нечто рычащее, рыжее и, на первый взгляд, напрочь лишенное ушей, он понял, что не соврал ни на йоту.

Глава 2

Санкт-Петербург. 15 марта 20** года

1

Анна Михайловна Спадникова, в девичестве Мочалкина, была рождена для служения. Рухни к ногам тридцатисемилетней учительницы нефтяной шейх, вор в законе или начинающий олигарх, он был бы отвергнут. Анна снимала угол, перебивалась с чая на макароны, штопала колготки и ходила в облезлой шапке из зверя, некогда обозначенного на ценнике как «кролик крашеный». При этом Мочалкина не принимала от родителей своих питомцев ничего, кроме цветов. Она была обречена либо на одиночество, либо на принца; судьба послала ей второе в лице шестидесятилетнего академика, которому она принялась служить с тем же рвением, с которым сеяла разумное, доброе, вечное.

Стать достойной Спадникова оказалось непросто, но Анна старалась. Уйдя из школы и получив в свое полное распоряжение немалые деньги, она не ринулась в салоны красоты, а вгрызлась в древнейшую историю, попутно вникая в академическую жизнь с ее интригами и хитросплетениями. Неизвестное начинающая супруга зазубривала, непонятное же раскладывала по привычным педагогическим полочкам, добиваясь при этом устрашающих результатов. Все двадцать с лишним лет Артемий Валерианович для жены являл директора школы, начальника РОНО и великого Сухомлинского в одном лице, теперь осталась лишь третья ипостась, принадлежащая вечности и будущим поколениям. Не щадя сил, вдова служила памяти ученого, но этого было мало – ей не хватало обыденности, мелких, ежедневных дел. Неудивительно, что бьющаяся в заклеенное окно канарейка побудила Анну Михайловну к решительным действиям.

Стремительная разблокировка утепленных профессионалом рам была лишь началом. К счастью, ошалевшая от холода пичужка не только не испугалась, но со всех крыльев кинулась в тепло. Клетки в доме не имелось, но на уроки труда к Мочалкиной не зря с гордостью водили комиссии. За основу была взята одна из застекленных книжных полок. Институтские альманахи временно переехали на стол, стекла были вынуты, в пазы вставлена подошедшая по ширине решетка для плюща, обтянутая противомоскитной сеткой. Дно импровизированной клетки покрыла сберегаемая годами оберточная бумага, ветки кораллов на подставке стали жердочкой, а для поилки подошла лазуритовая гостевая пепельница.