Луи Жаколио - Собрание сочинений. В 4-х т. Том 2. Месть каторжника. Затерянные в океане

• Название: Собрание сочинений. В 4-х т. Том 2. Месть каторжника. Затерянные в океане
• Автор: Луи Жаколио
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1993
• ISBN: ISBN 5-85255-311-5 (т. 2) ISBN 5-85255-309-3

Во второй том Собрания сочинений Луи Жаколио входят романы «Месть каторжника» и «Затерянные в океане».

Иллюстрации Г. Кателли.

---

Мистер Гарри отвечает:

— Н-знай, Джон! Урра, урра, Барнум! П-чем свин-сал Цинц-ннат?.. Урра, урра, Барнум!

Эта фраза означает: «Не знаю, Джон! Почем свиное сало в Цинциннати?»

Но вернемся к «Иену» и его командиру. И тот, и другой интересовали калифорнийцев до чрезвычайности. Везде, по всем улицам и переулкам Сан-Франциско, только и продавали, что фотографии броненосца и самого принца Иена. От фотографов не было отбоя. Так как Бартес наотрез отказал им устанавливать свои аппараты на самом судне, то они взбирались на крыши домов, прилегающих к набережной, и оттуда снимали свои драгоценные виды, раскупаемые потом нарасхват по невозможным ценам. Другие фотографы наводняли собой палубы соседних с «Иеном» фрегатов, пароходов, катеров и т. п., с которых можно было видеть китайский броненосец. Дошло до того, что места как на крышах домов, так и на соседних с «Иеном» судах стали продаваться, и вследствие этого цены повысились еще больше. Но ничто не в состоянии было удержать янки от приобретения этих фотографий, потому что «Иен» был в такой моде, которая успешно могла соперничать с модой на Барнума…

Всего меньше занимало общественное внимание самого Бартеса, который всецело был поглощен воспоминаниями о прошлом и заботами о будущем.

Судьба его поистине была сказочной и походила на историю из «Тысячи и одной ночи».

Вот он видит себя мальчиком в глухой провинции своего отечества, в этой Франции, которую он и любит так безумно, и в то же время так безумно ненавидит!.. Отец его — полковник французской армии и по этой причине вечно в отсутствии; несмотря на это, он страстно привязан к своему небольшому семейству, состоящему из жены и сына, и пользуется каждой свободной неделей, чтобы навещать их. Приезжая домой, он ласкает жену, ласкает сына, привозит им подарки и говорит ему, своему «бравому Эдмону»:

— Скажи мне, молодец, скоро ли ты будешь поручиком?

— Ах, Эдуард, — вмешивается мать, — когда ты согласишься со мной, что наш мальчик не для вашей армии?.. Милый мой, я ни за что, ни за что не хочу видеть его в военном мундире!

И на глазах этой превосходной женщины, доброй жены и матери, показываются слезы… Вопрос о карьере сына — это был единственный предмет разногласия между родителями Эдмона. Впрочем, даже и он никогда не доводил их до ссор, а только до споров, и то редких и самых легких, кончавшихся обыкновенно шутками и весельем.

Когда отец Эдмона получил наконец чин генерала, Бартесы переехали в Марсель. Здесь Эдмон поступил в морское училище, обещав матери, что он не затем хочет сделаться моряком, чтобы уйти навсегда в море или стать морским волком, а чтобы приобрести себе хоть какое-нибудь звание…

В восемнадцать лет наш юный герой кончил морское училище. Тут вдруг ему представился случай поступить на службу в банкирский дом Прево-Лемера, и вся семья переехала в столицу.

Мать была очень рада, что сын сдержал свое обещание и не ушел в море, а пристроился к мирному и прибыльному занятию; но она недолго радовалась, глядя на сына: смерть скоро похитила ее для иного мира.

Общее горе отца и сына было неописуемо.

Затем перед глазами Бартеса рисуется картина его парижской жизни. Он работает в конторе Прево-Лемера. Его отличают. Патрон его ласкает, говорит ему комплименты. Вот он наконец главный кассир в его банке, с жалованьем в тридцать тысяч франков. Потом следует апогей его мирной карьеры: безграничное доверие к нему патрона, предложение жениться на его дочери, бал и обручение, всеобщее внимание и уважение к нему. Далее — продажа миллиона из кассы и различные треволнения, связанные с этим событием. Патрон и слышать не хочет о возможности подозревать его, но он сам настаивает на этой возможности, его обыскивают… затем его везут в Мазас!..

Не сам ли он погубил себя, настаивая на этом несчастном обыске? Ведь если бы он послушался убеждений патрона, ничего бы этого не было, и он бы теперь жил себе припеваючи, в качестве зятя Прево-Лемера, управляющего его делами и его наследника?! Какой же демон подтолкнул его быть несговорчивым, демонстрируя доходящую до донкихотства честность, до которой никому не было дела?!

И вот он лишен своего блестящего и завидного положения и фигурирует на скамье подсудимых — вместо того чтобы спокойно фигурировать в качестве представителя знаменитого финансового учреждения! Поразительное безумие и не менее поразительная метаморфоза!..

Потом заключение в тюрьме арестантов, назначаемых в ссылку. Всеобщая холодность к нему и всеобщее забвение. Сцена прощания с убитым горем отцом и с двумя друзьями, уцелевшими от всеобщего крушения его житейского корабля, и отплытие в Новую Каледонию…

Далее жизнь в качестве ссыльного, генеральный прокурор Прево-Лемер, племянник его бывшего патрона, предлагающий ему роль шпиона, весть о смерти отца, клятва о мщении. Зараза в пенитенциарном заведении, ухаживание за больным Фо, в котором он совсем не подозревал какой-нибудь знатной особы, безграничная благодарность и дружба Фо, бегство с ним и с другими из места ссылки и несчастья…

Наконец — неожиданное предложение Фо, оказавшегося Квангом, усыновить его, обряд усыновления, превращение в китайского принца, кончина Фо. Какая пестрая драма жизни — в течение всего каких-нибудь тридцати двух или тридцати трех лет! Что же будет с ним дальше, в его звании Кванга, о котором прежде ему никогда даже и не грезилось? Как он выполнит программу своей дальнейшей жизни и в чем будет состоять эта программа?

XXI

Необдуманный поступок. — Опять Тернбулл! — Веселый жрец Фемиды. — «Место происшествия». — «Выше» и «ниже», «сей» и «оный». — Потерянные 24 часа. — Доклад Парижанина об одном господине.

В ТО ВРЕМЯ КАК БАРТЕС ПРЕДАВАЛСЯ ДУМАМ о своем прошлом, важные события готовы были разыграться и нарушить его спокойствие. У приемного сына Фо было предчувствие этих событий, правда, смутное, неопределенное, но если бы он послушался его — всем им было бы лучше. Какой-то неясный голос побуждал его немедленно после смерти Фо уйти из Сан-Франциско, отпустить американских моряков в Орегоне, так как срок найма их кончался, и направиться в Индийский океан, к острову Иену, затерянному среди опасных скал и рифов Зондского архипелага. Там он имел бы время окончательно «переменить кожу» и приготовиться к путешествию в Европу, придав своей наружности такой вид, который решительно оказался бы вне всяких подозрений.

К сожалению, Бартес не послушался предчувствия, не придав ему никакого значения, и на некоторое время отложил свой отъезд, чтобы доставить удовольствие товарищам покойного Фо, Ли Юнгу, Ли Вангу и другим, желавшим похоронить своего верховного главу со всеми подобающими его сану почестями и таким образом поднять престиж своих соотечественников в Америке.

Он, учившийся в морской школе, не сообразил, что в таком порту, как Сан-Франциско, он не может долгое время оставаться без всякого дела, без поручений от своего правительства, без нужных бумаг, наконец, и что, случись какое-нибудь недоразумение между ним и американцами, он должен предъявить свои документы, а в случае невозможности сделать это рискует подвергнуться вместе со своим судном аресту до выяснения своей личности.

И вот, к несчастью для него, это недоразумение, неважное по своей сущности, но важное по опасным последствиям, которые оно могло повлечь за собой, не замедлило произойти… Причиной, вызвавшей его, явилась расправа славного Порника из Дуарнене с нахалом Тернбуллом, которому он расшиб кулаком нос.

Обозленный Тернбулл, потерпев полное фиаско и не имея прохода от насмешек всех уличных зевак, видевших его бесславие, задумал обратиться к содействию судебной власти. Недолго думая, он отправился к следственному приставу того участка, где произошла его схватка с китайским моряком, и принес ему жалобу.

Мистер Васптонг — так звали пристава — был в восторге от нового казуса, потому что разные раны и увечья были его стихией, без которой он не мог жить.

— Так этот китаец вам того? — спрашивал он чуть ли не в сотый раз Тернбулла.

— Так точно! Я уже имел честь сказать вам это.

— Ха-ха-ха! Превосходно, превосходно! Славная штука!

— Но, сэр, я не вижу тут ничего ни славного, ни хорошего для себя лично!

— Конечно, конечно! Впрочем, ведь вам лично поставили хорошую припарку на лицо, из которой может выйти хорошее дело для вас, ха-ха-ха! — продолжал восторгаться следственный пристав, играя словами.

— Какое же тут хорошее дело, когда я остался совсем без носа? — недоумевал Тернбулл.

— Как какое? Вы получите деньги за ваш нос от этих китайцев! Кстати, покажите-ка мне еще его!

И уличный герой опять-таки чуть ли не в сотый раз снимал повязку с лица и показывал приставу «место происшествия» — по выражению мистера Васптонга.