Кальман Миксат - ИСТОРИЯ НОСТИ-МЛАДШЕГО И МАРИИ TOOT

• Название: ИСТОРИЯ НОСТИ-МЛАДШЕГО И МАРИИ TOOT
• Автор: Кальман Миксат
• Жанр: Классическая проза

---

— В чем дело, в чем дело? — кричал Коперецкий, стараясь протиснуться в комнату, но это было невозможно. Госпожа Раганьош пронзительно требовала, чтобы поскорее принесли флакон с одеколоном (флакон, разумеется, был, но где-то в Бонтоваре). Госпожа Хомлоди прошипела, как змея: «Мы опозорены!» — потом ткнула веером в бок стоявшего поодаль мужа.

— Ну-ка, посмотрим, кто из вас штаны носит! А голос Михая Тоота бушевал и гремел, сотрясая стены:

— Вы, господин Ности, поступили бесчестно с моей дочерью, и мне пришлось добиваться для нее удовлетворения, которое проявилось в приезде к нам ваших высокоуважаемых родственников. Я весьма сожалею, что пришлось их утруждать, и прошу за это прощения, но, по крайней мере, я спас свое бедное дитя от стыда, от разговоров, будто после случившегося ваша семья не желает принять ее в свой круг. Думаю, господа, среди вас найдутся джентльмены, способные это оценить.

Вся кровь бросилась в лицо Фери, ноздри его дрожали, грудь вздымалась, и, даже не расслышав последних слов (тогда его уже охватил дикий гнев), он бросился к Тооту.

— Я видел во дворе батраков с железными вилами и дубинками, — кричал он. — Но я их не боюсь!

— Да, кто готовится к войне, — поддразнивая, улыбнулся Михай Тоот, — должен позаботиться и об армии. Какая есть!

— Мы дела так не оставим! — орал Ности, вырываясь из удерживавших его рук. — Мы за это рассчитаемся, пекарь! Рассчитаемся…

С налитыми кровью глазами, злобно вращавшимися в глазницах, с поднятыми кулаками он вот-вот набросился бы на Тоота, как вдруг растворилась дверь библиотеки, из нее вышел высокий статный военный и резко его окликнул:

— Что вам угодно?

Ференц Ности отшатнулся, услышав знакомый голос, и робко взглянул туда, откуда он исходил. Стоя на пороге со скрещенными руками, полковник Штром повторил:

— Что вам угодно? Руки Ности бессильно упади, смертельная бледность покрыла его лицо.

— Я хочу домой, господин полковник, — простонал он жалким, надломленным голосом

Четверть часа спустя одинокая коляска промчалась по бонтоварской дороге, затем последовал интервал минут в десять, и лишь тогда снова покатили друг за другом четверки в роскошной упряжи. И всюду, где они проезжали, народ снова выбегал поглядеть. Но теперь дивились еще больше. Ну и ну, недолго длилась свадьба у Тоотов! Почему бы это? И смотрите-ка, невесты-то нет нигде!

В одинокой коляске сидел Ференц Ности. Он раньше всех выскользнул во двор, первым велел запрягать. Ему было совестно веред родичами. Некоторое время оп сидел с опущенной головой, будто в обмороке, но солнечные лучи, что приносят лугам новые травы и цветы, а деревьям новую листву вместо сброшенной, начали целовать и его, врачуя жгучую рану. И чем дальше удалялся он от Рекеттеша, тем больше утешительных мыслей проносилось у него в голове, возвращая к жизни его парализованные, подавленные чувства.

…В самом деле, ведь мир велик! И в нем достаточно девушек. Одна другой прекраснее, милее. Да и приданое еще не перевелось. Эх, было бы только здоровье и чуть-чуть везенья в картах!

Эпилог

При истреблении лесов гибнут населяющие их крупные животные — зубры, медведи. Это ведь естественно. Именно так неуклонное продвижение цивилизации и школ истребляет темные заросли суеверий и мистицизма, следовательно, неизбежно должны исчезнуть и сказки, обитавшие прежде в этом ныне уничтоженном мраке. Фантазия охотнее питается догадками, чем знанием. Вот почему крупные сказочники исчезли с лица земли н никогда больше не воротятся. После Дюма, Виктора Гюго и Йокаи ворота затворились, и маловероятно, что когда-нибудь они снова заскрипят на своих петлях.

Прозаическая литература и драматургия черпают теперь свои темы из будничной жизни. Но еще не полностью. Многое пока стреножено шаблонами и условностями. Написанные по всем правилам (по академическим рецептам) прозаические произведения возбуждают некоторую скуку, как и Возведенные по канонам дома. Ничто не может быть монотоннее, это мы видели на примере больших городов. А вот деревенские домишки самых простейших очертаний, выстроенные но вкусу и потребностям различных людей, являют картину милую и разнообразную.

Удивительно, как молодо в этом отношении человечество и как наивно. Это особенно явственно проявляется у театральной публики. Сидят люди в зрительном зале и видят, как скверно складываются в самом начале пьесы дела любящих друг друга молодых людей, а во втором акте еще ухудшаются. Затаив дыхание, с тревогой и дрожью ждут они решения судьбы молодой пары. А ведь стоит лишь бросить взгляд на театральную афишу. и если стоит на ней словечко «комедия», то свадьба в последней сцене обеспечена — это надежней английского банка.

Не правда ли, странно, что в произведениях, созданных затем, чтобы пробудить интерес, окончательная развязка предрешена. Разве это взято из жизни? О, господи, жизнь — не так добра, чтобы гарантировать молодым счастье! Ведь конфликты не были бы конфликтами, если непременно должны были хорошо кончаться. Скорее сие возможно лишь потому, что публика еще молода и не возражает, если в пьесе все произойдет так, как ей желается. Но не должно ли это однажды измениться, когда публика повзрослеет?

Я убежден, что как сценические, так и прозаические темы должны все больше приближаться к жизни, отбросив оковы, которые эстетика наложила на старые темы еще в их детстве.

Некоторые из этих правил, даже самых лучших и почти незаменимых, вредят естественности ж губят иллюзии. Быть может, даже стройность, даже рассчитанное на эффект обилие событий. Воспользуюсь неудачным сравнением (но, быть может, оно не так уж и скверно): если платье должно вызывать иллюзию, будто оно снято с живого человека, большая ошибка гладить его, хотя вообще-то выглаженное платье красивее. Все это так, но формы живого человека оно обрисует лучше в неглаженом виде.

Несомненно, рассказ возник из сказки. Все, в сказках происходящее, заключено меж двух столпов: «В некотором царстве, в некотором государстве» — в начале и: «Может, и сейчас еще живы, коли не умерли»— в конце. Содержание постепенно обрастает наблюдениями и ветвями, срезанными с древа обычных будничных отношений и событий. Место фей занимают люди из плоти и крови, которыми движут человеческие страсти, которым достаются на долю и человеческие беды, и счастье.

Но если из сказки родился уже роман, который, сбросив детские штанишки, все дальше уходит в своем развитии, то все же несомненно, что он еще не достиг конца пути; и сейчас в нем много надуманного, а в симметричном построении действия, и планомерном распределении сбегающихся нитей остро ощущается искусственность. Читатель с первого взгляда может заметить руку и вкус писателя в построении композиции и материале сюжета, хотя полагается ему чувствовать это лишь в осмыслении произведения в целом. Итак, ясно, что прозаическая литература все еще идет вперед. Идет, но куда?

Мне кажется, к газетному репортажу. Здесь когда-нибудь проза обретет, совершенство. Ну и, конечно, она так же облагородит репортаж, как раньше облагородила сказку. Нет такого ценного писательского качества, которое не могло бы проявиться» в рамках репортажа.

Репортаж единственное, что живет в своей оригинальной и естественной форме. Это самое непосредственное изображение действительности, вдобавок свободное и не зависящее от правил. Истинное «дитя природы» в гигантском лесу печатных букв. Репортер сообщает нам голые факты, показывая главных и второстепенных лиц, принимавших участие в событии, не вынуждая себя раскрывать жизненный процесс больше, чем требуется для понимания данного случая. Репортер, рассказавший о событии так, как его соткала сама судьба, отпускает его участников на все четыре стороны, дабы каждый шел своей дорогой навстречу другим интересным или неинтересным происшествиям, но с данным случаем больше не связанным. А прозаический писатель (по крайней мере, так было до сих пор) обязан всех действующих лиц постоянно удерживать вместе и в процессе работы или в конце ее дать читателю отчет о том, что с ними стало впоследствии.

Обуреваемый этими мыслями относительно будущего нашего мастерства, я произвел своего рода пробу и написал сей роман. Я излагаю здесь все таким образом, как это обычно бывает в обществе: о чем-то заходит речь, и то один, то другой приводят случаи или примеры, что-нибудь доказывающие либо разъясняющие. Ну-с, скажем, если бы зашел спор о «вынужденных» браках, я в доказательство своей правоты привел бы историю Ференца Ности и Мари Тоот, а рассказав самую суть ее, подтверждающую, мою правоту, я бы на этом и закончил, не заботясь о дальнейшей судьбе действующих лиц. Так останавливается поезд, добравшись до конечной станции, и дальше не идет, хотя путь пассажиров его отнюдь не закончен.