Роланд Харингтон - Золотая кость, или Приключения янки в стране новых русских

• Название: Золотая кость, или Приключения янки в стране новых русских
• Автор: Роланд Харингтон
• Издательство: Новое литературное обозрения
• Жанр: Современная проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-86793-326-1

Захватывающий авантюрный роман с элементами игры, фантастики и эротики, повествующий о политических и любовных приключениях американского слависта в России. Действие происходит в многомерном художественном пространстве на протяжении пяти веков русской и мировой истории. Среди персонажей романа — реальные сегодняшние политические деятели, олигархи, киллеры, некроманты, прекрасные женщины и порочные дети, а также знаменитые завоеватели и правители от Ивана Грозного до Билла Клинтона.

Роланд Харингтон — американский славист русского происхождения, профессор Мадисонского университета, автор восемнадцати книг и более трехсот статей. В 1990 году удостоен приза Густава Фехнера за книгу «Венерические болезни в русском романе». Работал консультантом в трех администрациях, сопровождал Б. Клинтона и Дж. У. Буша на встречах в верхах с президентами России Б. Ельциным и В. Путиным. Р. Харингтон — член дирекции научного центра им. Президента Эндрью Джонсона, председатель американского общества почитателей Ивана Грозного, член Академии изящных искусств штата Иллинойс.

---

— Мерси, чувак. Сам Михаил Шумахер не мог бы довезти меня с большим свистом.

Таратайщик почесал затылок, произведя еще одну, малую, перхотную бурю.

— Как мы будем это делать? — осведомился я.

— Делать что?

— Какую форму оплаты вы предпочитаете: материальную или виртуальную?

— Как договаривались: двести долларов. — Водитель вынул бумажник, по наивности готовый сунуть туда пачку баксов.

Я нахмурился.

— Знайте, что в карманах важнейших фигур мира — Буша-младшего, Билла Гейтса, далай-ламы, меня — вы никогда не найдете денег. Мы стоим выше слюнявых купюр и заразных монет, будучи в буквальном смысле слова бессребрениками. С тех пор как я узнал правду о том, кто я есть, я избегаю притрагиваться к наличным с поистине царственной брезгливостью.

— Но мы же договорились!

— Вы все получите сполна, — успокоил я таратайщика. — К концу месяца, если не года, деньги будут на вашей счетной книжке или под вашим счетным матрасом. Сначала, однако, я должен спросить как вас зовут.

Тот неумело задумался.

— Зачем?

— Для того, чтобы выписать вам чек.

— Не-е-е, никаких чеков. — Кучер крутанул головой, да так резко, что внутри «Москвича» разразилась новая перхометелица.

— Уверяю вас, je suis en fonds.[263] На моем текущем счету в Мадисонском кредит-юнионе лежит сумма в 1000 минимальных зарплат. Речь идет об американских горках золота! Конечно, вместо того чтобы осеребрить чек, вы можете сохранить его как рукописную реликвию. Тогда у вас останется исторический документ, свидетельствующий о вашей близости, пусть и мимолетной, к моей августейшей особе. Это может многое для вас значить во время грядущих великих потрясений, необходимых великой России.

Но намек на скорую реставрацию самодержавия в виде меня как царя остался непонятым.

— Хочу наличные!

Я укоризненно посмотрел на автоизвозчика.

— Одна из главных проблем вашей-нашей экономики — это нежелание населения пользоваться иными финансовыми инструментами, чем потертыми полушками и негигиеничными ассигнациями. Когда же образумится отечественный οι ηολλοι?[264]

— Сам ты иди на хуй!

— Прошу перефразировать реплику.

— Я те щас перефразирую!

От негодования водитель запрыгал на облучке, забыв о ветхости «Москвича». Раздался треск. Облучок провалился в пол, пол выпал на асфальт, и жадюга застрял где-то между рулевой колонной и выхлопной трубой.

Я воспользовался случаем, чтобы прочитать ему заключительную нотацию.

— Как видите, невежество ума и грубость языка приводят к печальным последствиям. Пусть этот полный крах послужит вам напопным уроком вежливости!

Я вышиб плечом дверцу и направился к вокзалу, царственно игнорируя таратайщика, который матерно тараторил за моей широкой спиной.

* * *

Перрон. У последнего вагона петербургского экспресса тусуется тройка интеллектуалов с букетами цветов в руках. Мои приятели Миша Пеликанов, Веня Варикозов и Гога Водолей без лишних слез пришли на дальние проводы. Это была большая жертва, сделанная ими исключительно ради меня, ибо они друг друга не выносят. Судите сами. Веня называет Мишу масоном, Миша обзывает Веню шовинистом, Гога величает Мишу вампиром, Веня называет Гогу бесенком, Миша обзывает Гогу фигляром, Гога величает Веню ретроградом.

Увидев мою высокую мускулистую фигуру, интеллектуалы замахали букетами, давая понять, что чугунка не ждет. В ответ на призывы провожающих поспешить я устроил бег на месте, ужасая их шансом моего опоздания. Меня никогда не покидает чувство юмора — почему я популярен и среди друзей, и среди врагов.

Мои вертикальные прыжки продолжались в течение пяти минут веселья. Наконец я сменил смех на милость и подошел к невеликой кучке.

— Анна Каренина едет в моем купе? — приветствовал я тройку литературной шуткой. Те сначала вытаращили глаза, потом руки.

Я крепко, по-мужски, пожал дружественные кисти — пухлую Пеликанова, варикозную Варикозова, волосатую Водолея.

— Je vous remercie de bons sentiments que ma présence inspire en vous.[265]

Пеликанов волнообразно помахал рукой.

— Роланд, я связался с директором Пушкинского Дома, как вы просили. Он вас ждет завтра в десять.

Я конспиративно кивнул.

— Надеюсь, вы ничего ему не сказали про мою золотую кость. Я еду в Питер под nom de voyage[266] «профессор Харингтон», на случай если мною заинтересуется ФСБ или ЦРУ. Кто я такой не должен знать никто, даже в какой-то степени я сам! Пусть директор думает, что я скромный славист, прославившийся блестящими исследованиями по русской литературе.

— Я дал ему только минимум информации.

— Надеюсь, это так, иначе последствия для России могут быть ужасными. В вашей-нашей стране у стен есть уши, у потолков очи, а у дверей носы.

— Клянусь Биллем о правах, директор находится в полном неведении. Человек он порядочный, демократических взглядов, но с имиджем чистого ученого.

Пеликанов преданно потупился.

— Ваше Величество, берегите себя в Питере. Вы теперь принадлежите не себе, а истории. Русскому народу выпал шанс — говоря объективно, незаслуженный, — наконец-то увидеть во главе страны руководителя западного типа. Наши ваньки привыкли челом бить да на коленках ползать. Лишь революция сверху поможет обрести им стройную, свободную осанку. — Пеликанов взмахнул волосами. — Когда вы вернетесь в Москву, хотел бы обсудить с вами один проект.

— Что такое?

— Вчера вечером я задумался о судьбах России, и мне пришла в голову мысль, что пора заменить кириллицу латиницей. Все наши беды оттого, что мы со времен князя Владимира пишем пресловутой славянской вязью. А и Б сидели на трубе… Куда нам с таким алфавитом угнаться за Америкой!

— Если вы станете публично исповедовать эти взгляды, я не смогу назначить вас министром культуры в кабинете всех талантов. Общественное мнение вряд ли захочет увидеть радикального буквоеда на посту, который когда-то занимали традиционалисты типа госпожи Фурцевой и господина Губенко.

Пеликанов завертел в воздухе руками.

— Наша страна знала лишь двух просвещенных правителей европейского склада. Это Александр Керенский и Егор Гайдар. Какие светлые головы, какие одухотворенные лица! Уверен, что, если хотя бы один из них удержался у власти, мы давно бы уже использовали элегантные латинские знаки, а не эти византийские финтифлюшки.

Услышав имя первого постсоветского премьера, Варикозов показал Пеликанову кулак. Тот шевельнул шевелюрой и пошел на писателя. Дабы предотвратить вокзальную драку, я встал стеной между идеологическими оппонентами.

— Миша, в сумме ваши любимцы правили год с небольшим. На тысячу лет русской истории это не густо!

Рядом раздалось славянофильское сопение.

— Азбука наша ему видите ли не нравится. А русское слово «эшафот» ты знаешь?

За невозможностью стукнуть Пеликанова Варикозов двинул локтем в живот Водолею.

Тот отпал.

Я царственно откашлялся, призывая членов тройки сплотиться вокруг меня. Мое обаяние сняло возраставшую среди них злобу. Мы начали прощаться. Как принято в России, но не в бездушной Америке, я крепко обнимал приятелей, хлопал их по всему телу, плевал на пол от радости разлуки. В ответ те охали от горестных переживаний, скрывая сожаление о том, что покидаю их на целую неделю, и желали мне доброго пути и великого царского счастья.

Подошла последняя минута. Пеликанов взял меня за грудки и сунул туда путевку в науку — рекомендательное письмо к директору Пушкинского Lома, Варикозов осенил меня бородой, а Воробей телекинетически подсадил меня в вагон.

В купе сидела еще одна персона. Конечно, то была не героиня знаменитого романа, а гость из другого толстовского текста — небольшой господин с порывистыми движениями, пыхтевший папиросой «Черномор». Он был одет в дырявое, но когда-то дорогое башкирское пальто, под которым виднелась поддевка и фольклорная рубаха.

Поезд поехал. Мимо проплыли Миша, Веня и Гога, которые уже снова тузили друг друга, затем вагоны-фургоны, затем пригородные домострой и долгострои. В ушах зазвучал стук колес, вводя меня в уютное дорожное настроение. Я откинулся на спинку сиденья и мускулисто зевнул.

Меж тем незнакомец под видом кашля курильщика все пытался вступить со мной в разговор. Проницательно посмотрев на него, я понял, что это обедневший муж, впавший в бессупружество, — судя по растрепанному виду, по своей вине. Не желая слушать скучную историю его брака, я раскрыл журнал «Пращур» и принялся читать новый роман Варикозова «Хаджи-Муромец».

Волшебный вымысел

На сей раз приятель-писатель поместил свой художественный мир не в колхозной деревне или суходолине, а за чертой красноземной России. Действие происходит в окрестностях Эльбруса. Очень авантюрный сюжет! Боевик Ахмед влюбляется в трепетную Стеллу, дочь горного президента, которую подсматривает, когда она плескается в минеральном источнике без паранджи и шаровар. Страсть джигита возбуждает у юной красавицы, прыткой, как горная коза, ответные чувства. По традиции Ахмед предлагает ее отцу калым — трех кавказских пленников, из поэмы Пушкина, рассказа Толстого и фильма Бодрова соответственно. Однако папан оскорбляет Ахмеда надменным отказом и продает гурию престарелому ваххабиту из Саудовской Аравии. Стелла кидается в пропасть, оставляя после себя прекрасный шестнадцатилетний труп. Несостоявшийся жених в холостяцком отчаянии перебегает к русским. За ним по хребтам и хрящам гонятся бывшие соратники, желая подвергнуть его кровной мести. Вендетта среди эдельвейсов! Темной ночью Ахмед проникает в осажденную крепость, где федеральные войска отсиживаются от диких дивизий, и сдается в плен. Сначала федералы хотят его расстрелять, но джигит орет, что желает стать предателем своей народности. Ахмеду даруют жизнь. Наместник Кавказа генерал Гамаюн, впечатленный бравым видом боевика, берет его к себе в денщики. Харизматический генерал охмуряет Ахмеда сердечным русским обхождением, и тот открывает ему страшный, кощунственный секрет. Оказывается, боевики собираются похитить перо Лермонтова из дома-музея поэта в Пятигорске и обменять его у российского правительства на атомную бомбу. Гамаюн берет телефон и давай отдавать приказы! ФСБ разбивает заговор, священное перо спасено, Ахмед принимает православную веру. Лихой джигит становится былинным богатырем в чине майора десантных войск. Размахивая крестом и мечом, он покоряет восставшие племена и проводит зачистку президентского аула, в ходе которой тщательно умерщвляет своего экс-будущего тестя. В эпилоге Ахмед получает в награду от благодарного Гамаюна белый «Мерседес» по имени Карагез и расписывается с его племянницей, русской народной красавицей Дашей, чья белая грудь напоминает ему снежные вершины родных кавказских гор.