Николай Максимов - Поиски счастья

• Название: Поиски счастья
• Автор: Николай Максимов
• Издательство: Дальневосточное книжное издательство
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1965

Роман о судьбе русских поселенцев Аляски и коренных жителей Чукотки. Действие происходит в начале XX века. Герои романа каждый по-своему понимают, что такое счастье. Для потомка русских поселенцев Андрея Устюгова, понимающего, что скоро на Аляске не станет русского уклада жизни, — это возвращение на родину своих предков, в Россию. Для молодого чукчи Тымкара — это винчестер и шкуры, другие подарки для задабривания своего будущего тестя, отца любимой девушки. Для революционера Кочнева — это всеобщее счастье. Он не может быть счастлив, если несчастны окружающие его люди.

Роман был закончен в 1952 году и выдвигался на Сталинскую премию. Но Сталин умер, и премия не состоялась.

---

— Кто? — исступленно крикнул он по-чукотски.

Под окном тявкнула собака.

Джонсон облегченно вздохнул. Выпил стопку виски, чтобы успокоить нервы. «Ужасный край. Убьют и никто не узнает. Полная безнаказанность».

Опасения американца, однако, были напрасны. Никто не собирался его убивать или грабить. Правда, с каждым годом чукчи все больше его недолюбливали, называя человеком с дурным глазом и волчьим сердцем. Это прозвище укрепилось за ним с той зимы, когда он стал давать за пушнину вдвое меньше товаров, да так с тех пор и узаконил эти нормы… Были к этому и другие причины. И среди них прежде всего распространение в Ванкареме нехорошей болезни, которой до приезда Джонсона не было.

Если первые годы Джонсон жил спокойно, то теперь он боялся всего: грабителей, чукчей, Вакатхыргина, мужей своих бывших служанок, чернобородого янки. Он опасался, что хозяин, заподозрив его в нечестности, может расправиться с ним. Поэтому, когда тот приплывал, он на шхуну к нему не поднимался, виски много не пил и револьвер всегда держал при себе.

Но и тут Джонсон ошибался. Капитану «Морского волка» он был выгоден и нужен, и тот вовсе не собирался вводить себя в убыток. Он просто расплачивался с ним тем же…

Заметное оживление в поселке привлекло внимание Джонсона. Он вплотную подошел к окошку и увидел, что к Ванкарему подходит судно. Вскоре он узнал шхуну работорговца Билла Бизнера.

— О-кэй! — воскликнул Джонсон, радуясь, что чернобородый опоздал.

Глава 26 ВТОРОЕ УСИЛИЕ

Стояло полярное лето. Льды ушли, но их близость чувствовалась в холодном дыхании моря. Лишь изредка южные ветры приносили сюда влажное тепло. И тогда низкая облачность и туманы делали совсем неприветливыми и Михайловский редут, и тундру, и море, и город Ном.

Сейчас было свежо и тихо. И псе, кто не работал по найму, вышли на морской промысел. Только Василий Устюгов не показывался из избы. Третьего дня он закончил ремонт своего бота, прошпаклевал и покрасил днище и теперь ждал, пока просохнет краска. Но готовил он свой «корабль», как в шутку называли в семье бот, уже не для промысла. Было решено всей семьей пробиваться в Россию. Не мог больше Василий здесь оставаться, смотреть на свой дом, где теперь какой-то янки открыл лавку, чувствовать на себе недружелюбные взгляды дельцов, переносить их надменное высокомерие, видеть, как в услужении у трактирщика его сын становился лакеем.

Не удалось уговорить только деда.

— Никуда отсель, Васильюшка, не тронусь, наша это земля, — упорно твердил старик.

Дед числился сторожем при храме, и никакие доводы не могли поколебать его.

— Твое дело молодое. Решай, — говорил он, — а меня не трожь, не береди душу.

Было ясно, что с дедом ничего не поделаешь: он остается.

Времена изменились. Теперь уже редко кто уговаривал Василия отказаться от его планов. Многие тянулись на исконную родину предков. Как добраться? — вот главное затруднение, которое еще останавливало их.

Устюговы жили у отца Савватия. Батюшка овдовел, и ему нужна была помощь по хозяйству в его больших хоромах.

Сегодня Савватий ушел в Ном, Колька последний день работал в трактире, дед где-то бродил, Наталья стряпала на кухне.

Василий рылся в библиотеке отца Савватия. Еще подростком, как и все сверстники, Устюгов окончил церковно-приходскую школу. Он любил книги. А книг у батюшки было много. Их присылали ему из других городов и даже из России. Были тут сочинения Пушкина, графа Толстого, записки о герое-исследователе Юкона Лаврентии Загоскине, декларация Авраама Линкольна, книги об индейцах, о первом правителе русских владений в Новом Свете Александре Баранове, о русском Колумбе Шелехове, о кругосветных плаваниях белопарусных кораблей. Василий знал от отца Савватия, что русские владения в Новом Свете начинались мысом Барроу на севере и оканчивались в Калифорнии фортом Росс у Золотых Ворот, где ныне город Сан-Франциско. Их населили мореходы, мастеровые, промышленные люди, монахи, хлебопашцы из сибирских, вологодских и архангельских крестьян. В городе Новоархангельске — столице Аляски — они построили верфь, создали театр, библиотеку, музей. Знал он и то, что острова Алеутские, Чугацкие, Берингоморские, Кадьякский архипелаг — тоже русские. И чем больше он узнавал, тем понятнее ему становилось упорство деда, тем больнее сжималось его собственное сердце. «Не может того быть, чтоб экое богатство задарма продали, — думал он. — Неладно тут что-то». Но что именно неладно, ни в книгах, ни в беседах ему выяснить не удавалось. Видно, чтобы мысль эта не беспокоила умы таких, как он, американцы и распространяли тысячами открытки с изображением чека на семь миллионов двести тысяч долларов, выданного ими в уплату за русские владения в Новом Свете. Однако это настойчивое стремление убедить всех в законности сделки внушало Василию только сомнение. «Неладно, неладно тут что-то», — повторял он, протягивая к полке руку за новой книгой.

Ему жаль было расставаться и с книгами. Вообще эти дни Василию было не по себе. Он нигде не находил места, бродил повсюду, как бы прощаясь с землей, где родился и вырос.

«За рекой Славянкой, — читал в одной из книг, — стали появляться испанские и французские миссии, где тысячами работали в кандалах рабы-индейцы. Опасаясь этих миссий, аборигены приходили из лесов в форт Росс, приносили на обмен козьи меха, кедровые орехи, лососей, медвежатину. У русских индейцы научились прясть шерсть, заменяли ножи из вулканического камня ножами сибирской работы…»

Устюгов снова задумался, опершись плечом о стойку с книгами.

«Рабы»… Знал он, что и теперь порою исчезали люди. Говорили, что их увозят на кораблях и продают в рабство. «Как можно жить в такой стране?.. — думал он. — Вот Наталью снасильничать хотели, батю зашибли насмерть, разорили…» Вспомнились суд, переход пролива, Ройс, Джонсон, Пеляйме. «Остановлюсь у него, — прикидывал он. — А там, глядишь, подвернется какой русский корабль. Сказывал этот самый Богораз — много, мол, добрых земель по реке Амуру. Занимай любое угодье. Леса, говорит, богатые, зверя всякого, рыбы много. А главное — люди-то кругом свои, православные. Там и до начальства дойду, спрошу: «Это как же, мол, так — русские-то люди тут маются? Аль вы не знаете про них?..» Глядишь, озаботятся. Но как ни ладно все получалось в мыслях, а сердце Василия щемило и щемило. Тридцать с лишним лет прожил он здесь, дед и отец всю жизнь провели на Аляске, а он вот задумал уезжать… «Тяжко. Неладно все как-то вышло…»

Из кухни появилась Наталья, худая, бледная.

— Сходил бы на берег, поглядел. Подсох может. Скорее уж, что ли… Совсем извелась я, Вася, — она прильнула головой к его плечу.

— Принесет вот Колька вечером расчет, купим, что решили, в дорогу, а даст господь погоду — завтра и тронемся.

Наталья тихо плакала. Неизвестность пугала ее. Шутка ли, бросить все родное и податься в экую даль.

— Не изводись попусту. Бог милостив. Сыщем правду. Заживем.

— Верно, всей душой верю. Это я так… И трудно мне, но и здесь — до того ж тошно… Сил боле нету, Васенька. Ступай погляди корабль-то, — сквозь слезы в больших серых глазах уже улыбалась Наталья.

* * *

— Предерзостен ты, чадо! Ну, что ж, уж коль решился — благословлю, — отец Савватий перекрестил и трижды поцеловал Василия.

Провожающие стояли мрачные. Женщины всхлипывали.

— С богом, чадо! Поспешай!

Но Василий медлил, почти не слышал слов батюшки. Задумчивый, он нагнулся, взял горсть земли, завязал ее в платок и спрятал за пазуху. «Пусть смешается с землей российской».

— Святое дело свершил, сын мой, — одобрил Савватий.

Василий подошел к старику.

— Прощай, дед! Не поминай лихом!

— Не забывайте про нас, горемычных. До самого царя дойди, — напутствовал Устюгова пожилой многосе мейный сосед. — Все обскажи. Ведь нас тут, по Русской-то Америке, ох, много страдает! — вздохнул он.

Всех обошел Василий, со всеми простился по-христиански, а напоследок опустился на колено и поцеловал землю. Хоть и горькая она была для него, а все же родная. И чуяло, видно, сердце, что покидает он ее навсегда.

— Прощайте, люди, — зажав в кулак бороду, хрипло произнес он наконец и быстро пошел к борту, где уже давно сидели Наталья и Колька.

Отцу Савватию показалось, что по заросшему лицу Василия скользнула быстрая слеза.

…Ночуя в палатке на берегу, пять дней Устюговы шли морем вдоль берега на север, пока не достигли мыса Уэльского, откуда всего двадцать миль до островов Диомида в середине Берингова пролива. Потом, выждав погожий день, помолились и взяли курс на запад.

— Не печалься, Наталья. То мачеха наша была. Идем к матери родной. Радоваться надобно.

— С того и плачу! Не верится, что наконец-то среди своих будем. Радостные те слезы, Вася. Смелый ты у меня! Эдак никто еще не отваживался. Гляжу: открытым морем идем, а ты спокойный, как дома.