Юлия Белова - «Бог, король и дамы!»

• Название: «Бог, король и дамы!»
• Автор: Юлия Белова
• Жанр: Исторические приключения

Первый роман трилогии «Виват, Бургундия!».

Франция XVI век. Религиозные войны.

Действие первого романа охватывает период с 1560 по 1572 гг. Юные герои пытаются определить свое место в мире, раздираемом религиозными междоусобицами, семейными вендеттами и политическими сражениями. Их связывают родственные узы, но разделяет война. Смогут ли они найти себя и обрести гармонию между собой и окружающим миром?

К своей фантазии авторы прибавили также превосходное знание многочисленных исторических материалов по описываемой ими эпохе. Буквально с первых же страниц чувствуется, какой большой труд был проведён по сбору всевозможной информации о Франции (и не только, ведь периодически действие перемещается в Испанию и Нидерланды) 16 века.

---

— Да, ваше сиятельство, вы правы. Однако чтобы уладить такое пустяковое дело вовсе не требовалось прибегать к услугам благородных людей. Поверьте, в Париже многие живут этим. Берут звонкой монетой и возвращают кровью. Я мог бы порекомендовать вам некого Ле Нуази. Весьма полезный человек и стоит недорого.

Потрясенный знакомством Виллекье с одним из «мэтров», шевалье Жорж-Мишель во все глаза уставился на воспитателя дофина.

— И он… согласится? — наивно поинтересовался юноша, припомнив какой страх гнилозубый убийца нагнал на него и на Себастьена Мало.

— Боже, молодой человек, да куда он денется? — в голосе воспитателя промелькнула снисходительность. — Если этот оборванец окажется настолько глуп, что заупрямится, вы всегда сможете отправить его на колесо. Достаточно шепнуть слово страже — и бездельник пойдет в Шатле, а потом на эшафот. Эти душегубы знают, кто их хозяин.

— Но они же не на службе, — пролепетал Жорж-Мишель. — Они сами по себе.

Воспитатель дофина улыбнулся наивности графа.

— Лесные твари, должно быть, также пребывают в уверенности, будто не имеют хозяина. Однако за волками, оленями и кабанами надзирают егеря и господин главный ловчий, да и жить им позволено лишь до того дня, когда травля доставит наибольшее удовольствие его величеству и придворным.

Жорж-Мишель вспомнил рассуждения Мало о веселой и свободной жизни браво и неожиданно для себя пожалел бедного наивного Себастьена.

— Знаете, ваше сиятельство, — продолжал меж тем Виллекье, — временами браво способны порадовать благородного человека гораздо больше самого матерого волка или же кабана. И поверьте, не все дворяне, что оправляются в Париж, прикрыв лицо маской, спешат на свидание с возлюбленной — чаще всего они хотят раз и навсегда избавиться от досаждающего им врага.

— А Фоканберж? — быстро спросил граф де Лош. Он вдруг вспомнил, как Мало снимал с лица убитого маску. И наткнулся он на мерзавца не так уж и далеко от «Жареного кабана». — Фоканберж тоже нанимал этих браво?

Забыв о всякой почтительности, Виллекье расхохотался.

— Бог мой, шевалье, да с чего вы взяли?! Провинциал был слишком прост, чтобы додуматься до подобного. И потом, зачем бы ему это было нужно?

Жорж-Мишель смутился.

— Говорят, будто его видели вечером… и в маске…

Наставник дофина пожал плечами.

— Наверняка бедняга спешил к исповеди — каяться в грехах, при чем мысленных. Поверите ли, граф, но у этого простофили не было ни любовницы, ни карточных долгов…

— Так не бывает, — недоверчиво покачал головой молодой человек.

— Однако же это так. Ума не приложу — в чем бы бедняга каялся в старости?!

— Но мне говорили, будто он был способен на любую пакость, — продолжал настаивать Жорж-Мишель.

Виллекье хмыкнул.

— Да разве ваше сиятельство не знает двор? Достаточно прирезать какого-нибудь бедолагу, как о нем начинают болтать всякий вздор. Я сам слышал неделю назад, будто Фоканберж не любил женщин, хотя это совершеннейшая чепуха. Года три назад… или четыре? — задумался воспитатель, — а, впрочем, какая разница! Фоканберж тогда был пажом. Так вот, этот провинциал поклонялся Жанне де Пьенн. Просто сох от любви, как последний болван.

Граф де Лош насторожился. «Конечно, — вспомнил молодой человек, — моя Анжелика рассказывала, как мерзавца нанял коннетабль де Монморанси… И все для того, чтобы скомпрометировать бедную женщину…» Последнюю фразу шевалье, забывшись, произнес вслух.

Виллекье расхохотался.

— Разве можно скомпрометировать бывшую фрейлину «летучего отряда»? О них и так все известно. А Фоканберж поклонялся ей словно образцу добродетели. Да если бы простофиля просто задрал ей юбку, она бы уже давно лежала в его алькове!

— Не может быть! — с горячностью воскликнул шевалье Жорж-Мишель, лихорадочно соображая, какую из своих перчаток швырнуть в лицо господину де Виллекье. — Она… старая… — уже более спокойно добавил юноша, когда до него дошло, что своей несдержанностью он чуть было не скомпрометировал даму сердца. При этом молодой человек мысленно попросил прощение у красавицы и за свою горячность, и за вовсе не подходящее к ней слово, и с радостью увидел, что достойный придворный не заметил охвативших его чувств.

— Эге, — протянул Виллекье, — наши красотки успели наговорить, Бог знает что. Конечно, малышки почувствовали соперницу. И что еще они наболтали?

— Что она старая, — с некоторым смущением повторил юноша. — И что у нее молитвенные экстазы.

— Понятно, — кивнул многоопытный придворный. — Чертовки завидуют. Не удивительно, графине двадцать восемь лет и это чудесный возраст. И о наслаждении она знает больше всех этих четырнадцатилетних девчонок вместе взятых.

Юноша молча сжал кулаки, неожиданно сообразив, что Виллекье также пользовался благосклонностью «его Анжелики». И, может быть, совсем недавно. Возможно, даже одновременно с ним.

— Что до молитвенных экстазов, — продолжал воспитатель, — так Жанна де Пьенн одного поля ягода с нашим милейшим Ла Молем. По количеству заказанных ими за день месс двор всегда сможет определить, сколько раз они за день согрешили.

Граф де Лош стиснул зубы, припомнив, сколько часов выстоял на коленях во время своих свиданий с графиней.

— Да, молодой человек, какая жалость, что красотка уехала, — меланхолично проговорил Виллекье. В потрясении Жорж-Мишель чуть было не выронил повод. — Я понимаю, горожанки бывают весьма и весьма милы, но если бы вы знали Жанну — держу пари, шевалье, вы познали бы такое наслаждение, о котором прежде даже не подозревали.

В попытке скрыть краску на щеках Жорж-Мишель нагнулся, делая вид, будто старается поправить путлище. Мысли шевалье пребывали в полном беспорядке и он не мог отделаться от ощущения, будто упустил в речах Виллекье что-то важное.

— Нет, решено, — тряхнул головой придворный, — в следующий приезд красотки ко двору я непременно вас ей представлю. Смерть Христова, граф, Жанна де Пьенн — идеальная любовница. Это сочетание неприступности, сладострастия, благочестия и любовного самозабвения кого угодно способно довести до безумия.

Юный граф оставил в покое левое путлище и принялся поправлять правое. По-крайней мере, решил молодой человек, Виллекье не удивится его пунцовым щекам, вспомнив, как много времени он провел согнувшись.

— Однако же с ней стоит проявить осторожность, — наставительно предупредил придворный. — Иначе вы и опомниться не успеете, как пойдете с ней к алтарю. Или же ввяжетесь в какую-нибудь смертельно опасную авантюру. Знаете, ваше сиятельство, она как мальчишку провела маршала де Монморанси. Она довела до погибели Жерсея. И она обожает ссорить любовников.

Жорж-Мишель резко выпрямился, но вовсе не потому, что вспомнил, как предлагал графине де Пьенн руку и сердце. Только теперь молодой человек понял, что так взволновало его в рассказе Виллекье. Три или четыре года назад граф де Фоканберж был влюблен в Жанну. А каких-то две недели назад как безумный набросился на него невдалеке от «Жареного кабана». Что, если Фоканберж также был любовником Жанны — в конце концов, ведь о его связях с красоткой не догадался никто? И что, если Жанна повторила Фоканбержу все те гадости, которые говорила ему о Фоканберже?

— Вы представляете, шевалье, — безостановочно вещал господин де Виллекье, — она потребовала от Жерсея идти в бой без доспехов — в одной сорочке. В качестве доказательства его мужества и любви. Не удивительно, что беднягу изрубили в куски.

— Болван! — процедил Жорж-Мишель.

— Конечно, болван, — совершенно искренне согласился придворный, даже не догадываясь, что молодой человек говорит о себе. — Ни одна женщина, даже такая как Жанна де Пьенн не стоит того, чтобы рисковать из-за нее жизнью. И однако — поверите ли, шевалье? — это было лучшее любовное приключение Жерсея. Он умер счастливым.

Воспитатель дофина говорил и говорил, но Жорж-Мишель ничего не слышал. В душе юноши бушевал пожар, и он думал, каким образом проучить негодяйку. Может быть, пожаловаться дядюшке Шарлю или ее величеству? Или попросту похитить мерзавку и заточить в монастырь Кающихся грешниц или Убогих жен? Смерть Христова, обманщица ни за что погубила невинного человека и чуть было не погубила его самого!

Хриплый звук рога ворвался в мысли юного графа и шевалье дал шпоры коню. Сейчас ему хотелось истребить всю дичь в округе, но стоило Жоржу-Мишелю увидеть растрепанного и вялого после приступа короля, как весь его гнев куда-то испарился.

Неужели он хочет походить на коронованного безумца? Ходить по Лувру с перекошенным ртом, пинать ногами попадающиеся на пути стулья и табуреты и пугать своим видом придворных? Эдак его дамы любить не будут, а друзья начнут прятаться, кто куда. И потом, за что ему сердиться на Жанну? За ту неделю счастья, что она ему подарила? Или за то, что он сам оказался дураком?