Народное - ПРИКЛЮЧЕНИЯ ЧЕТЫРЕХ ДЕРВИШЕЙ

• Название: ПРИКЛЮЧЕНИЯ ЧЕТЫРЕХ ДЕРВИШЕЙ
• Автор: народное
• Издательство: Ирфон
• Жанр: Самосовершенствование
• Год: 1986

ББК 84 Тадж. 1

Тадж 1

П 75

Приключения четырех дервишей (народное) — Пер. с тадж. С. Ховари. — Душанбе: «Ирфон», 1986. — 192 с.

Когда великий суфийский учитель тринадцатого столетия Низамуддин Аулийя был болен, эта аллегория была рассказана ему его учеником Амиром Хисравом, выдающимся персидским поэтом. Исцелившись, Низамуддин благословил книгу, и с тех пор считается, что пересказ этой истории может помочь восстановить здоровье. Аллегорические измерения, которые содержатся в «Приключениях четырех дервишей», являются частью обучающей системы, предназначенной для того, чтобы подготовить ум к духовному развитию.

Четверо дервишей, встретившиеся по воле рока, коротают ночь, рассказывая о своих приключениях. Оказавшийся случайным слушателем историй двух дервишей, падишах тоже повествует им об удивительном событии, свидетелем которого стал он сам.

Таким образом, данная книга состоит из пяти очень интересных, необычных, захватывающих историй, героями которых являются и сами рассказчики, и шах, и пери, и дивы. Сюжет их настолько замысловат, красочен и динамичен, что читатель не может оторваться от книги.

Редактор Л. Руденко

Художник К. Туренко

Художественный редактор В. Нелюбов

Технический редактор Е. Цынн

Корректор Н. Калинина

Перевод выполнен по выпуску: Таджикгосиздат, 1951.

© Издательство «Ирфон», 1986.

---

— Не смейте трогать газель, я сам поймаю ее. Не преследуйте ее, она боится толпы...

Я с арканом в руке поехал разыскивать газель. Эта вожатая диких газелей, видя, что я далеко, начинала спокойно пастись, но стоило мне приблизиться и метнуть аркан, как она стремглав убегала от меня. С самого утра и почти до заката я скакал по горам и долам за этой газелью. Лошадь моя выбилась из сил, и сам я очень устал. Меня стало разбирать зло. Я отбросил аркан, схватил лук, вставил в него стрелу, оперенную орлиными перьями, и, направив ее на эту плутовку, натянул до отказа тетиву и поскакал в ее сторону. Стрела, по предопределению судьбы, впилась в бедро газели. Она остановилась. Поблизости была высокая гора. Она направилась к ней, проковыляла, хромая некоторое расстояние, и исчезла с глаз.

Я решил, что она, обессилев, упала. Я спешился и пешком пошел искать ее. Искал долго, но не нашел. Приближалась ночь, вот-вот стемнеет. Я огляделся вокруг и увидел на перевале горы купол какого-то строения и несколько деревьев. Я пошел туда с намерением провести там ночь и дождаться утра. Когда я приблизился, увидел родник, прозрачный, словно источник Хызр[17]. Я сел у родника, помыл лицо, руки и задумался. Вдруг я услышал чей-то печальный голос, доносившийся из строения.

— О друг сердечный, о любезный собеседник моей горестной души. Кто сотворил с тобой такое зло? Чтобы не видеть ему радости от своих друзей и собеседников, да пусть настанут для него в скорости такие же горькие дни, какие постигли меня.

Мне стало жаль того человека, и я вошел вовнутрь и увидел старика, который обнимал и целовал газель, и горько плакал. Одет он был в черную поношенную одежду, какую обычно носят отшельники-христиане. Я поздоровался с ним. Он ответил на мое приветствие и хотел подняться мне навстречу, но я извинился, сел и спросил его:

— Эй, человек, подружившийся со страданиями, я допустил эту оплошность, но это произошло, когда я не владел собой от неудачи. Могу ли я надеяться на прощение?

Дервиши! Мы извлекли из раны газели стрелу, перевязали ...и затем сели за беседу. Старик принес еду, какая у него нашлась. После еды мне захотелось спать, и я, привалившись к стене, уснул.

Дервиши! В помещении стояли четыре суфы. Перед одной из них была натянута занавеска. Проснувшись среди ночи, я услышал за занавеской причитания и горький плач старика. Я стал прислушиваться, и вот что он говорил:

Доколе, небосвод, кровь на меня взвалил?

Страдальцу наконец ты б сердце пощадил.

Мне ночью стали дни, печали тьму сгустили,

Доколе груз нести, я руки опустил.

От воплей пользы нет, как поступить, не знаю?

Что делать мне, сгораю я, сгораю.

Смири жестокосердье наконец,

Балунья вероломная сердец!

Кинжалом равнодушия твоим я обагрен, пронзаемый жестоко, И полноводней, чем река Джейхун[18], глядит мое истерзанное око. Хоть слово дай услышать в тишине. Коль поцелуи недоступны мне.

И продолжил:

Ах, самою отчаянной мольбой

Что можно сделать с каменной душой?

Я, удивленный обстоятельствами и услышанным, подошел к занавеске, приподнял и заглянул за нее. И увидел на суфе возвышение, на котором была раскинута постель. На постели сидела красавица в роскошном шелковом платье. На голове парчовая, цвета солнца, шапка с султаном, усыпанным драгоценными камнями. Она, сидела, вытянув ноги, а несчастный старик, приникнув к ее стопам лицом, горько плакал и стонал. А изнеженная красавица, кичась своими чарами, была равнодушна к его мольбам и унижениям.

Дервиши! С первого взгляда я потерял ум и рассудок.

Терпенье мое и покой унесла в пустоту

Та, с камнем в груди, тугоухая на доброту.

Красива была и мила и проворна некстати

Луна — озорная турчанка, девчонка в халате.

От пламени страсти любовной я к милой летел

И словно котёл на огне раскаленном кипел.

И был я блаженному отдохновению рад,

Когда обнимал ее, словно рубашку халат.

Пусть кости истлеют и весь я как ветошь истлею,

Но ласки ее позабыть никогда не сумею.

Уносит она мое сердце и веру в очах,

Неси на плечах, уноси на плечах, на плечах!

Бальзам для тебя, вот бальзам твой, Хафиз-однолюб:

Мед губ ее сладких, мед губ ее вечных, мед губ!

Невольно вскрикнув, я упал без чувств. Когда очнулся, увидел, что тот человек брызжет мне в лицо холодной водой и, плача, приговаривает:

Влюбленный, который любовью как я одержим,

Несчастней, чем я, сострадание надобно им.

Я сказал:

— О старец, полный лжи и коварства! Кто эта редкостная красавица, как зовут ее, откуда родом? Из какого цветника этот цветок и из какого сада этот кипарис? Какую семью ты разорил и сумел заполучить эту периподобную красавицу?

Сказал он:

— Спроси у нее самой.

Обнажив голову, я прошел вперед и поздоровался с ней.

Не видел еще европеец подобного чуда,

Я нищий оттуда, а ты — королева оттуда.

Она на приветствие не ответила и не удостоила меня вниманием.

— О прекрасная луна, бесподобная красавица! Хотя равнодушие и свойственно прекраснолицым, но не до такой же степени. Разве не нужно отвечать на приветствие? Да быть мне жертвой за тебя! Если ты недовольна стариком — один твой знак, и я достойно проучу его.

Она опять ничего не ответила. Как я ни упрашивал ее, все было бесполезно. Я подошел и склонил голову к ее ногам. Голове стало больно. Внимательно приглядевшись, я понял, что эта чаровница выточена из камня и расписана искусным художником. У меня вырвался глубокий вздох, и я проговорил:

«Видишь, какой каменносердой ты вручил сердце свое и сам открыл перед собой двери забот и страданий...» Я обернулся к старику и сказал:

— Эх ты, заблудший невежда, злой и жестокий старик! Эй ты, шейх[19]-плут, хитрец, сеющий вокруг обман! Зачем ты создал такое удивительное творение и раскинул вокруг сети бедствия, которыми ты улавливаешь несчастных и превращаешь в идолопоклонников?

Старец улыбнулся и ответил мне:

— Эй, вспыльчивый юноша! Лучше бы не проходил твой путь через эти места. Давно я мечтал иметь соучастника, сотоварища.

— Конечно, — сказал я, — вот и попался я в сети твоего коварства.

Назначил свиданье и в сторону сам отошел,

Родство разжигаешь, но этот огонь — произвол.

То, о чем ты молился в первую ночь, свершилось: ты говорил — о, чтобы для тебя настали такие же дни. Теперь подумай о бедном моем сердце и моей израненной душе. Но скажи мне, где ты видел обладательницу этого облика и кто она? Что получил от поклонения этому идолу? В чем причина того, что ты избегаешь людей? Как зовут тебя и почему эта красавица — предмет твоего желания?

Он ответил:

— Сын мой, рассказ этот не для разглашения и не для слуха. Самое лучшее для тебя — забыть случившееся, тогда ты избегнешь напрасных страданий. Считай, что ты никогда не видел эту статую, и все это тебе приснилось.

Я сказал:

— Пока не узнаю об этом изображении все, не отступлюсь от него...

Увы, проиграл я и сердце, и веру, и душу,

Кумиром избрал себе каменносердую тушу.

Старик долго уговаривал и наставлял меня, но я не слушался его.

Тогда он сказал:

— Ну что ж, юноша, если я не расскажу тебе все, ты ведь затаишь на меня обиду.

Я ответил:

— Расскажи все, а потом — будь со мной, что будет. И он начал:

— Юноша, меня называют Нуъмон-путешественник. Родился я в арабском Ираке. От отца досталось мне большое наследство и я с юных лет увлекся путешествиями и всю жизнь провел в торговых делах. Но ни в одном вилояте я не задерживался дольше нескольких дней. Повидал и пожил во всех семи климатах[20]. Так что стал прославленным путешественником. По воле судьбы, путь мой лежал в одну из европейских стран. И вот мы достигли города, который называли Аржангом мира. Особенностью этого города было то, что он разделялся протекающей посредине рекой на две обширные густонаселенные и благоустроенные части. Каждой его частью правил свой падишах, и река эта служила границей их владений. Мы остановились в той части этого города, которая превосходила своей величиной другую. Через несколько дней по вилояту распространился слух о прибытии купцов. В одно прекрасное утро я сидел в своей комнате, как явились в караван-сарай главный страж гарема со старухой и несколькими слугами и потребовали материи. Торговцы указали на меня. Когда они подошли к моей двери, по виду я понял, что они слуги высокопоставленного лица. Я вежливо принял их и спросил о цели прихода.