Кристофер Хибберт - Частная жизнь адмирала Нельсона

• Название: Частная жизнь адмирала Нельсона
• Автор: Кристофер Хибберт
• Издательство: М.: ACT: ACT МОСКВА: Транзиткнига, 2006. — 494, [2] с.: 16 л. ил
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2006
• ISBN: 5-17-031326-8 (ООО «Издательство АСТ»), 5-9713-0604-9 (ООО Издательство «АСТ МОСКВА»), 5-9578-1891-7 (ООО «Транзиткнига»)

Один из самых прославленных адмиралов мировой истории, поразивший современников и восхитивший следующие поколения своей удивительной способностью выигрывать совершенно безнадежные на первый взгляд сражения.

Честолюбивый флотоводец, сделавший, возможно, САМУЮ впечатляющую и стремительную карьеру за всю историю Британских военно-морских сил.

Идеальный военачальник, он был далеко не безупречен в личной жизни — его романтическая и скандальная связь с леди Гамильтон стала основой бесчисленного множества книг, спектаклей и кинофильмов.

Что в них правда, а что — вымысел?

Где истина, скрытая среди бесчисленных легенд и мифов, окружающих имя Нельсона?

Читайте об этом в книге знаменитого британского историка Кристофера Хибберта!

Christopher HibbertNELSON(A Personal History)

---

Самому юному, Саклингу, будут поначалу предназначаться скромные занятия торговлей мануфактурой: ученик хозяина магазина в Бекклзе, графство Суффолк, он, получив свою долю наследства, купит лавку в деревушке Норт-Элмем, неподалеку от Бёрнем-Торпа, но внимания ей будет уделять немного, предпочитая проводить время на собачьих бегах и в баре местного постоялого двора. В надежде оторвать его от сих недостойных и не приносящих никакой выгоды занятий, Саклинга определят в Кембридж, в Крайст-колледж, по окончании которого он, как мрачно предрекал его отец, «растворится среди никому не известных проповедников, а в родных краях обретет некоторое уважение за спокойный нрав в сочетании со склонностью к нешумному веселью и за страсть к бегам». С помощью репетиторов Саклинг Нельсон ухитрился-таки сдать выпускные экзамены. Его рукоположили, и он стал викарием в Бёрнем-Нортоне, находившемся милях в двух к северу от Бёрнем-Торпа. К обязанностям священнослужителя он относился без энтузиазма, и ранняя его смерть прошла почти не замеченной.

Вероятно, капитан Морис Саклинг с самого начала увидел в двух старших и двух младших сыновьях покойной сестры будущих неудачников, людей мало обещающих, то ли по какой-либо иной причине, но среднего сына он явно выделял.

Тот носил имя Горацио или, как он предпочитал тогда называться — и подписываться — Хорэс, что, между прочим, чрезвычайно не нравилось отцу (однажды он даже вычеркнул в каком-то журнале позорящую ее носителя подпись и заменил латинским вариантом имени). В конце концов, твердил священник, так звали их почтенного родича, первого лорда Уолпола из Вултертона, и второго лорда Уолпола, приходившегося мальчику крестным. Тем же именем назвали старшего брата Горацио, умершего в младенчестве, и четвертого сына сэра Роберта Уолпола, писателя и знатока искусств. Правда, последний тоже предпочитал «английское и понятное англичанам» имя — Хорэс.

Так или иначе, в конце концов мальчик примирился с именем, данным ему при крещении, а состоялось оно 9 октября 1758 года, через десять дней после рождения. Когда умерла мать, ему было девять лет. Слабый, бледный, но чрезвычайно подвижный мальчик учился в Норвиче, в средней школе — старинном учебном заведении при местном соборе. Жил он здесь на пансионе, что, к немалому удовольствию школьника, позволяло отлучаться по воскресеньям, проводя время в гостях у двоюродной бабушки миссис Хенли и кузины миссис Барни, семья мужа которой жила в Норфолке из поколения в поколение. После посещения дядей Бёрнем-Торпа мальчика перевели из Норвича в другое заведение, поменьше и поближе к дому. Эту частную школу недавно основал в Норт-Уэлше сэр Уильям Пэстон, и во главе ее в то время стоял валлийский священник Джон Прайс Джонс, отличавшийся завидным здоровьем и крутым нравом. Уроки греческого и латыни он сопровождал поркой, такой же, говорят, беспощадной, как наказания, которым подвергал своих подопечных Ричард Басби, директор Вестминстерской школы, известный приверженностью к спартанскому воспитанию.

Из дошедших до нас документальных свидетельств, относящихся к детским годам Горацио Нельсона, а также из семейных преданий и рассказов слуг и друзей, несомненно приукрашенных при передаче, выходит, будто он с легкостью переносил воспитательные методы господина Джонса, не мешавшие ему, в частности, воровать у любителя суровой дисциплины груши — впрочем, потому только, что, по его же, Горацио, словам, «другие не осмеливались на это». Любят рассказывать и историю (она воспроизводится едва ли в каждой биографии Нельсона) о том, как мальчика, потерявшегося во время какой-то лесной прогулки и оказавшегося по другую сторону бурной речки, сердито отчитала, когда он наконец-то вернулся домой, бабушка: «Удивительно, как это страх не погнал тебя домой!» «Страх? — недоуменно переспросил мальчик. — Не было там никакого страха. Не подходил ко мне никакой страх. А что это такое?» Так же охотно пересказывают еще одну историю: Горацио и его брат Уильям отправились на рыночную площадь, откуда экипаж должен был доставить их в школу — начинался зимний семестр, — но вернулись домой, так как не смогли добраться до площади из-за сугробов. Отец велел им повторить попытку и не показываться на глаза, пока окончательно не убедятся в том, что до школы не добраться. Дети повиновались, но далеко не ушли: Уильям счел, что снега намело слишком много и надо идти назад. Горацио, младший, воспротивился. «Подумай, брат, — произнес он, употребляя слова, сейчас звучащие куда более выспренно, нежели на слух читателей преподобного Джеймса Станьера Кларка, библиотекаря принца Уэльского и по совместительству капеллана Карлтон-Хауса, записавшего их вскоре после смерти Нельсона, — подумай, брат, ведь речь идет о нашей чести».

Как раз во время школьных каникул братья прочитали в газете «Норфолк кроникл», что их дядя, капитан Морис Саклинг из Вудтон-Холла, долгое время находившийся не у дел, назначен командиром шестидесятичетырехпушечного линейного корабля «Благоразумный», отбитого у французов двенадцать лет назад и ныне вновь распускающего паруса в Чэтеме.

Горацио Нельсон давно уже подумывал о карьере морского офицера[2]. У него хорошо отложилось в памяти, как, совсем еще мальчиком, он, оказавшись в портовых городках Бёрнем-Оври-Стейт и Уэллс Приморский, наблюдал за каботажными судами, с трудом протискивавшимися в бухту или выходящими из нее, как учился узнавать по виду паруса, оснастку, мачты, кливеры, люггеры и баржи, бригантины и барки, галеоны и фрегаты. Запомнился ему и запах моря и кораблей, рыбы, смолы и мокрых канатов, — запах, уносимый ветром в песчаные дюны и соленые топи.

«Напиши отцу в Бат, — просил он своего старшего брата Уильяма, — что мне хотелось бы уйти в море с дядей Морисом».

Капитан Саклинг согласился взять мальчика на борт, о чем и сообщил отцу, не преминув пошутить между делом: за какие прегрешения беднягу Хорэса, такого маленького и слабого, отправляют бороздить моря? Неужели никакого другого занятия не нашлось? Впрочем, пусть идет, и в первый же раз, как он окажется в деле, ядро, глядишь, снесет ему голову и избавит от всех дальнейших испытаний.

ГЛАВА 2 Чэтем, Арктика и Вест-Индия

Когда Нельсон на палубе, я чувствую себя спокойным

Действительно, при первом же взгляде на мальчика становилось ясно: ему будет трудно «бороздить моря». Двенадцати лет от роду, он выглядел даже еще моложе, и хотя мичманов и капитанской прислуги его возраста на борту хватало, редко кто мог показаться таким же беззащитным, как Горацио Нельсон. Отец почел за благо отправиться с ним в Лондон и посадить в экипаж, направляющийся в Чэтем. Добравшись до места морозным утром января 1771 года, он подхватил ручную кладь и двинулся вниз по мощеным улицам в сторону доков; впрочем, первый попавшийся ему матрос ничего не мог сказать относительно «Благоразумного» и его капитана Саклинга. В конце концов где корабль стоит, подросток выяснил, но понятия не имел, как туда добраться. Пока он об этом раздумывал, какой-то офицер, пожалев одинокого продрогшего парнишку, взял его за руку и повел накормить, а после посадил в лодку, доставившую того на корабль капитана Саклинга[3].

Он поднялся на борт, но капитан на корабль еще не прибыл, и, похоже, никто юного Нельсона не ждал. Не зная, чем заняться, мальчик принялся расхаживать на пронизывающем ветру по палубе, так же не находя себе места, как и на берегу. Все казалось ему удивительным в этом «деревянном мире»: «Я никак не мог взять в толк, где я очутился, может, среди духов и демонов… другой язык, другие выражения… Мне казалось, я сплю и никак не могу проснуться». Весь день на «Благоразумном» на мальчика почти никто не обращал внимания; и лишь по прошествии нескольких дней на борту появился Саклинг и наконец призвал мальчика, томящегося на узкой мичманской койке в полутемном кубрике, к себе в светлую и просторную капитанскую каюту.

К тому времени подросток уже хлебнул немного корабельной жизни, узнал об обязанностях мичмана и даже начал осваивать навыки, какими ему придется овладеть в совершенстве, — карабкаться на реи с марсовыми, поднимать паруса, тушить пожар и обращаться с оружием, командовать спуском баркаса на воду, травить пеньковый канат и сниматься с якоря, для подъема которого требовалось несколько матросов, наделенных недюжинной физической силой. Он усвоил, что время на корабле измеряется вахтами, каждая по четыре часа, за вычетом двух полувахт — от четырех пополудни до шести и от шести до восьми. Каждые полчаса отмеряются песочными часами, и когда склянка переворачивается, звонит колокол; при восьмом ударе происходит смена вахты. «Недосып — вечное проклятие жизни вахтенных».

По мере того как матросы поднимались, один за другим, на борт — й иным предстояло вернуться на берег лишь через месяцы и даже годы, — становилось все более ясно: жизнь на корабле, стоящем на рейде, и впрямь особый «мирок», как заметил однажды некий юный новобранец, «пораженный количеством людей — мужчин, женщин, детей. Тут полно разного рода лавок, где что только не продается и торговцы разгуливают по кораблю, предлагая свой товар, так, словно дело происходит на городской улице или площади». Марсовые карабкаются по реям, плотники стучат молотками, кто-то латает паруса, оружейники хлопочут у пушек, иные мальчишки драят палубу, другие, известные под именем «пороховых обезьян» (среди последних встречаются даже шестилетние), учатся вовремя подносить порох артиллерийским расчетам, а те, кто в данный момент не занят, пляшут, выпивают, курят трубки, играют в карты и бэкгэммон, забрасывают удочки с борта, болтают с женами и подругами.