Камил Икрамов - Улица Оружейников

• Название: Улица Оружейников
• Автор: Камил Икрамов
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Детские приключения
• Год: 1967

Удивительные приключения, о которых рассказывается в этой книге, начинаются в первой четверти XX века на улице, где еще во времена хромоногого Тамерлана жили ташкентские оружейники. Эта история мальчика Талиба, сына кузнеца Саттара, сохранившего секрет изготовления настоящий дамасских клинков… Приключения героя книги, удивительные люди, с которыми сводит его судьба, и индивидуальность, образность авторского языка, повествующего об этом, не оставят вас равнодушными.

---

— Наш мудрый эмир был другом белого царя Николая, потому что почитал Николая великим из великих царей, — говорил Зарифходжа, заговорщицки тараща маленькие, неопределенного цвета глазки. — Оказалось, царь Николай весь из ваты. Кто мог подумать? Даже великие мудрецы ошибались. Теперь наш эмир стал полноправный государь, важнее и главнее Николая. Где Николай? Никто не знает. Где наш эмир? Наш эмир на своем месте. Раньше русский консул совал свой короткий нос в наши дела. Теперь где консул?

Русские особенно злили Зарифходжу. От них вся зараза пошла. Раньше никто не мог противиться воле эмира. Захочет он — такой закон издаст, захочет — другой. Что захочет, то и может сделать. Теперь опять все должно было вернуться к старому.

— Вот был я в Самарканде, — продолжал таращить глазки Зарифходжа. — До чего русские довели: все болтают, что хотят. В чайхану зайти неприятно. Власть ругают. Старую власть ругают, Николая ругают, Керенского ругают, даже новую власть и то ругают. Никто ничего не боится. Разве это хорошо? Неужели в Ташкенте так?

— Очень похоже на то, что вы, почтенный, видели в Самарканде, — ответил дядя Юсуп.

— Даже новую власть ругают! — не переставал удивляться бухарец. — Разве это власть, если она позволяет себя ругать? Правда, новую власть в Самарканде ругают самые почтенные, богатые люди, но все равно! Вот посмотрите в Бухаре. У нас такой порядок, никто ничего против власти не говорит. Не только наш эмир Сеид-Алимхан, даже любой его приближенный не позволит взглянуть на себя искоса. А наш куш-беги — настоящий визирь. Его все боятся. У него обычай: приходит к нему какой-нибудь жалобщик, плетет, плетет. Как куш-беги надоест, он только так сделает, — Зарифходжа взялся за кончик носа, — и стража уже знает, надо жалобщика хватать…

Дядя Юсуп решился перебить говорливого собеседника:

— А правду ли говорят, что новый купеческий староста караван-беги Абдуррауф очень хороший и добрый человек?

— Как можно спрашивать, любезный? Как можно спрашивать? Это золотой человек, наш караван-беги Абдуррауф, он первый защитник старых шариатских законов. Золотой человек. Если ему хорошую взятку дашь, он все сделает! Если, конечно, хорошую… Я так скажу. Есть у нас в Бухаре разные торговцы, есть узбеки, чистые узбеки, их караван-беги очень любит, есть таджики, среди них тоже бывают приличные люди, есть всякие индийцы, евреи, цыгане, иранцы. Этих караван-беги не любит. Где мусульманину надо серебро дать, там индийцу или еврею — золото. А с цыганом и говорить не будет. Даже если драгоценный рубин принесет. Замечательный человек!

От всех этих разговоров Талибу было явно не по себе. Слова Зарифходжи, рассчитанные на похвалу бухарским порядкам, вызывали в нем страх, а когда бухарец начал рассказывать, что, по слухам, в Бухаре опять введут старый способ казни, опять будут сбрасывать преступников с минарета, он слез с полки и пошел гулять по вагону, чтобы не слышать подробностей этой казни.

В одном углу русские и узбекские железнодорожники играли в домино. У них было весело, стучали костяшки о фанерный чемодан, поставленный «на попа», люди шутили, подзадоривая противников. Талиб пристроился за широкой спиной какого-то русского мужчины с желтой лысиной.

— Кто это мне на лысину дышит? — спросил он. — Ты, что ли? Ты на лысину мне не дыши. Она от пара ржавеет, — строго сказал он Талибу. — Ладно, садись рядом. По-русски кумекаешь?

Талиб кивнул. Больше лысый ничего не говорил. Началась новая партия, он весь ушел в игру.

— Скоро станция, — предупредил кто-то, глянув в окно.

И действительно, вслед за этими словами паровоз дал гудок, и состав слегка дернуло. Доминошники не обратили на это внимания и мгновенно поплатились за беспечность. Следующий толчок был сокрушающим. Чемодан повалился, костяшки полетели под скамейку, а Талиб уткнулся головой в небритый подбородок лысого железнодорожника.

— Фу ты! — крякнул тот. — Чуть язык из-за тебя не откусил, — и тут же заботливо спросил Талиба: — Ты не ушибся?

Игра в домино не могла больше продолжаться, потому что игроки стали спорить, за сколько толчков остановится поезд. Одни говорили — за восемь, другие считали — за двенадцать.

Лысый сказал, что спорить тут не о чем, потому что машинист не виноват. Тормоза не в порядке. Талиб спросил, что такое тормоза, и лысый объяснил. Он сам оказался машинистом, возвращавшимся из отпуска. На станции он предложил Талибу пойти поглядеть на паровоз, и они осмотрели его очень внимательно, потому что поезд стоял долго.

Лысый показал цилиндры, шатуны, рассказал, как пар движет колеса, а потом вместе с Талибом поднялся на паровоз, где машинистом был его приятель.

То ли машинист умел хорошо объяснять, то ли Талиб очень внимательно слушал, но он все понял, вопросы задавал толковые и понравился обоим машинистам и татарину-кочегару.

— Ты сам из Бухары? — спросил лысый машинист.

— Из Ташкента, — ответил Талиб.

— А зачем в Бухару?

— Торговать, — сказал Талиб.

Оба машиниста и кочегар удивились. Талиб рассказал, что торговать будет не он, а его дядя, которого обокрали в Ташкенте, а в Бухаре дядя хочет поправить свои дела.

— Нашел местечко, — сказал новый знакомый Талиба, а кочегар-татарин покачал головой и длинно сплюнул сквозь зубы.

Тут и самому Талибу впервые показалось странным их путешествие и то, как быстро они собрались. Он вдруг понял, что и дядя Юсуп, хотя все время храбрится, на самом деле очень встревожен. Ему стало жалко своего дядю-неудачника. Не так жалко, как становится жалко другого, потому что жалко себя, а совсем иначе. Талибу вдруг показалось, что он большой, взрослый человек, а дядя, напротив, слабый и беззащитный ребенок. Ему вспомнилось, каким несчастным и робким он был в доме Усман-бая, каким жалким был в дунганской чайхане, когда купец издевался над ними.

Вот так неожиданно в совсем неподходящем месте, на паровозе, везущем состав из Ташкента в Бухару, мальчик вдруг впервые почувствовал свою ответственность за кого-то другого.

Он не знал, что чувство ответственности за другого человека — это первое и главное, что отличает взрослого от ребенка.

Они вернулись в вагон, поезд тронулся, а немного погодя Талиб пошел проведать дядю.

— Эти новые люди у нас не нужны, — будто и не переставая, разглагольствовал Зарифходжа. — Эти всякие новые школы, новые, как их называют, методы, нам не нужны. Зачем сыну водоноса грамота? Чтобы он зазнавался? Чем меньше оборванцы знают, тем лучше…

Талиб опять пошел к железнодорожникам. «И зачем мы едем в эту Бухару? — тоскливо думал он. — Разве нужно нам было бросать дом, знакомых, родной город?» Улучив минуту, он сказал о своих мыслях дяде Юсупу. Тот возразил:

— Не бойся, Талибджан. Все зависит от того, кто рассказывает. Когда слушаешь, бывает неприятно, даже страшно, а потом сам увидишь и все поймешь по-другому. Бухара — город большой.

* * *

До самой Бухары поезд не шел. На станции Каган дядя с племянником сгрузили багаж, впервые после Ташкента поели горячей пищи и наняли арбу, чтобы ехать в Бухару. Можно было ехать и специальным поездом Каган — Бухара, но он только что ушел, да и цена за арбу была меньше, чем стоил билет.

— Вези нас прямо в дом почтенного Зиядуллы, — сказал арбаке́шу дядя Юсуп.

— Разрешите и мне с вами, — попросился Зарифходжа. — У меня ящик маленький. Я свое заплачу.

Дядя Юсуп согласился.

Арбакеш сидел верхом на лошади, поставив ноги на оглобли; колеса арбы отчаянно скрипели и заглушали разговор, происходивший между Зарифходжой и дядей Талиба.

— Я услышал, что вы едете к почтенному Зиядулле, — тихо сказал Зарифходжа. — Это еще прибавляет уважения к вам. Неужели вы, как и я, ничтожный, как он, почтенный, тоже торгуете каракулем?

Дядя уклонился от прямого ответа. В свою очередь он спросил:

— Скажите, что за товар везете вы из Самарканда? Вы так бережно его несете, так тщательно закрываете ящик мешком, что это невольно вызывает интерес.

Бухарский житель очень испугался, услышав эти слова молчаливого дяди Юсупа.

— Вы правы. Я стал таким осторожным, что потерял осторожность, — и, наклонившись к самому уху собеседника, сказал, что везет из Самарканда коньяк и ликер. Этого никто не должен знать, ибо пьянство запрещено законом, могут быть большие неприятности.

Вечер был холодный, но небо ясное, чистое, и солнце играло на постепенно приближавшихся куполах мечетей, на порталах медресе.

Они подъезжали к благородной Бухаре.

— Смотри, Талибджан, какая красота! — сказал дядя.

Талиб и так не мог оторваться от удивительного зрелища. Больше всего его привлекал огромный и величественный минарет Смерти, или, как его еще называют, Минар-и-Калян — Великий минарет.

Чем ближе они подъезжали к минарету, тем выше вздымался он в синее небо. Удивительно стройный и постепенно сужающийся кверху, к холодно-голубому изразцовому поясу, он вдруг начинал расширяться, фигурные кирпичные пояски образовывали странные и удивительные узоры, и сама макушка, как голова великана, была украшена красивой шапкой. Из-под шапки во все стороны глядели глаза — не то просто окна, не то бойницы. На Талиба сразу глянуло шесть или семь таких глаз-бойниц…