Алексей Вышеславцев - Очерки пером и карандашом из кругосветного плавания в 1857, 1858, 1859, 1860 годах.

• Название: Очерки пером и карандашом из кругосветного плавания в 1857, 1858, 1859, 1860 годах.
• Автор: Алексей Вышеславцев
• Издательство: Издание Маврикия Осиповича Вольфа
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1867

Алексей Владимирович Вышеславцев (1831–1888) — российский путешественник и историк искусства. Служа врачом на клипере «Пластун» и корвете «Новик», в 1857–1860 годах он совершил кругосветное путешествие. Это было одно из первых долгих плаваний отряда винтовых судов — новейшего достижения судостроения того времени — к устью Амура. Целью экспедиции стало посещение российских портов на Тихом океане и «акклиматизация» русского флага в японских и китайских пристанях. На клипере «Пластун» Вышеславцев обогнул мыс Доброй Надежды, побывал на Атлантических островах, в Сингапуре, Гонконге, во многих бухтах обустраиваемого Амурского края. Целый год клипер провел в японских водах. По пути домой, в составе эскадры адмирала А. А. Попова, Вышеславцев увидел Полинезию, прошел Магелланов пролив, побывал в Южной Америке, на пути домой вторично пересёк Атлантический океан. Во время длительного путешествия корабль не раз попадал в обстоятельства чрезвычайные. Клипер «Пластун» пережил не один серьезный шторм, расставания и встречу с другими кораблями эскадры, долгое одиночное плавание. С борта корвета «Новик» (на него Вышеславцев был переведен в Монтевидео), в нескольких днях пути от родных берегов, Вышеславцев видел взрыв клипера «Пластун» и гибель товарищей. Наконец, в августе 1860 г., после трехлетнего отсутствия, Вышеславцев возвратился в Кронштадт, совершив полное кругосветное плавание. В течение всего путешествия Вышеславцев зарисовывал наиболее интересные места, типы жителей разных стран, этнографические особенности их быта. Эти любительские рисунки стали художественным дневником путешествия и отразили трехлетний путь экспедиции. Накопленные за время путешествия материалы легли в основу книги «Очерки пером и карандашом из кругосветного плавания», впервые изданной в 1862 году. Книга содержит 27 рисунков автора, литографированных известным петербургским мастером Полем Пети.

---

Под вечер мы зашли в монастырь бенедиктинцев старинное здание, стоящее на возвышении. К нему вела дорога различными извилинами, как-будто в укрепление; по обеим сторонам вокруг монастыря, по стенам расположены террасы с деревьями и цветами. Церковь была заперта, a встретивший нас монах, с бритою макушкой, указал пальцем на двор, куда мы и пошли, сняв предварительно шляпы. Двор был устлан плитами, на которых иссечены эпитафии лежащим под ними братьям; кругом двора шли крытые галереи. Поднявшись по лестнице, мы очутились в большом коридоре, идущем вокруг всего здания; по углам его были залы с дубовыми скамейками и с почерневшими от времени масляными картинами, на которых изображены были эпизоды из жизни каких-то почтенных монахов. Вдоль коридора расположены кельи, в которых помещались братья бенедиктинского ордена, отличающиеся большими животами и выбритыми макушками, как наши крестьяне Пензинской губернии. Из окна безмолвного монастыря, на город открывался одни из самых живописных видов Рио-Жанейро. Под ногами пестрели здания с своими черепичными крышами, нагроможденные друг подле друга дома (дворов в Рио нет), с церквями, гаванью и рейдом; все это множество камня и черепицы пропадало в долинах между зеленеющими красивыми холмами; горы, возвышаясь над городом, спускались лесами к долине, на встречу поднимавшимся к ним другим зданиям. Сахарная Голова одною своею верхушкой торчала из-за возвышения, на котором устроен телеграф. С моря шел пароход, и дым его мешался с дымом снующих но рейду маленьких пароходов, которые ходят в Сан-Доминго и Ботофого, каждые полчаса.

Садившееся солнце обливало золотистым туманом эту разнородную картину, стушевывая скалы и горы, крыши и колокольни. Нет слов, чтобы передать все нежные и бесчисленные переливы тонов и цветов, которые с такою гармонией были разлиты в представлявшейся картине. Когда стало темнеть, на каждом перекрестке мальчишки начали пускать ракеты, бросать бураки и разные петарды, которые разрывались под носом проходящих с невыносимою трескотней. Часто из окон летели на улицу начиненные порохом сюрпризы и рассыпались огненными фонтанами. Смрад становился ночью еще нестерпимее, потому что улицы наполнялись неграми с кадками на головах, которые заменяют в Рио помойные ямы. Сторонясь, чтобы пропустить одного, вы сталкиваетесь с другим, и, только благодаря ловкости и опытности негров, кадки эти не падали с их голов и не обливали проходящих.

Таковы впечатления наш первого дня, проведенного в Рио-Жанейро.

На другой день мы поехали в Тижуко.

Надо было перевалиться через хребет гор, поднимающихся близ города. Дорога дотянулась по ущелью в гору и, пройдя по возвышенной горном долине, спустилась в низменную, к берегу моря. Мы взяли верховых лошадей и более часа не могли выбраться из города и его предместий. По эту сторону города было тоже много загородных домов, испещренных изразцами, статуэтками и вазами. Видели издали дворец императора, Сан-Кристоф, в котором он живет в настоящее время, a в летние жары он удаляется со всем двором в Петрополис. Ехали вдоль конной железной дороги, которая шла до половины пути в Тижуко; по ней катились уродливые дилижансы, нагруженные огромным числом пассажиров. Деревья все больше и больше захватывали себе места, по мере удаления от города, то красуясь в садах, то скрывая какой-нибудь холм; наконец, совершенно завладев местностью, они затопляли своею разнообразною листвой и горы, и долины. С того места, где кончилась железная дорога, начались подъемы, устроенные, впрочем, очень искусно зигзагами, и с каждым поворотом открывался новый превосходный вид, главными элементами которого были две поднимавшиеся над нами горы, покрытые непроницаемым лесом, и расстилавшиеся под нами долины, с их холмами, городом и дальнею бухтою. Часто попадались одинокие домики, между которыми было несколько трактиров, о чем возвещали вывески, с намалеванными указательными пальцами, и видневшиеся в открытые окна сервированные столы. Иногда, у самых ног, являлись обрывы и пропасти, откуда слышался доносимый звучным эхом шум бегущих ручьев. Лошади наши были очень кротки, смирны и, вероятно, очень привычны к поездкам в Тижуко; особенно выказывали они свое близкое знакомство с трактирами, останавливаясь положительно перед каждым из них и с неохотой отходя от заманчивой калитки в дальнейший путь. Иногда какие-нибудь особенно грациозные картинки представлялись посреди общей живописной местности; но мы не останавливались, желая скорее увидать водопады Тижуко. Когда шум бегущих внизу ручьев особенно громко раздавался среди ущелья, внимание настраивалось, но водопадов еще не было видно, и только картины, провожавшие нас? становились все живописнее. Перевалившись через хребет, мы спустились в долину, образуемую другими горами; вдали виднелся широкий, гранитный уступ, по которому стекали вниз два или три ручья. Может быть, это и не был водопад Тижуко, a какой-нибудь другой, однако, мы не пропустили по дороге ни одного встречного, чтобы не спросить: это ли Тижуко? Для этого мы указывали пальцем вперед, кивали головой и придавали голосу вопросительное выражение, произнося: Тижуко? на что всякий указывал пальцем по тому же направлению в, утвердительно кивая головой проговаривал: Тижуко!.. По всем этим данным, виденный нами водопад надобно было принять за Тижуко. Воды в нем было мало, шуму большего падение его не производило, но за то близ него развертывалась такая грандиозная картина, что она не потеряла бы решительно ничего, если бы водопада вовсе не было. Горы, покрытые непроходимыми лесами, раздвинувшись в обе стороны, образовали паркообразную долину, среди которой блестело сталью тихое и гладкое озеро Тижуко, окаймленное изумрудною зеленью окружавших его садов и лесов. Местами, по холмам, виднелись плантации с белыми строениями, ярко рисовавшимися на темной зелени. Леса поднимались на горы, как бы желая перерасти их гранитные пики, и каждое дерево ясно рисовалось в чистом, прозрачном воздухе со всеми подробностями. Ущелья темнели зеленью; a вдали виднелось беспредельное море. Мы не жалели, что съездили на Тижуко. На возвратном пути заехали в один из трактиров, около которого была обширная кофейная плантация, и кофе высушивался на особенно устроенных каменных платформах. Трактир содержит англичанин, следовательно для обеда был назначен известный час, которого нужно было дожидаться; a мы проехали верст тридцать по горам и долинам, устали и проголодались порядочно. Чтобы сократить время, мы ходили на кухню, где негр-повар готовил очень усердно и подавал нам большие надежды на достоинство обеда; выходили пять раз на плантацию, хотели даже перевести часы, только это не удалось, по тому что какой-то желтоватый господин ходил по комнате а вероятно пожаловался бы хозяину. Когда оставалось не более четверти часа, мы сели за стол и расположились решительно; это произвело должное действие, нам подали обед пятью минутами раньше; на главном месте уселся тот самый желтый господин, которого мы боялись.

Проехав то место, откуда дорога начинает спускаться к долине Рио-Жанейро, мы увидели еще один из самых великолепных пейзажей. Бухта с своими островами сливалась вдали с небом; острова казались облаками, плававшими в золотистом тумане; красиво расположился город между холмами; живописно вилась дорога по ущельям, спускаясь под гору между деревьями и камнями и пропадая в ущелье. Все это было хорошо, но было бы обыкновенно без чудного освещения, которое разрисовывало так отчетливо все подробности ландшафта. Тут была холмы совершенно фиолетового цвета, другие как будто из чистого золота, и в этой золотой массе виднелась мягкая зелень дерев, грациозный контур какой-нибудь пальмовой роще. В доказательство того, что этот ландшафт действительно хорош, его можно найти в любой картинной лавке в Рио-Жанейро, к сожалению обезображенным до последней крайности.

Познакомившись с окрестностями Рио-Жанейро, мы несколько уселись и принялись за изучение страны, или, по крайней мере, за расспросы обо всем замечательном, чем я a поделюсь с вами.

Положение негров в Бразилии до 1850 года было ужасно как от трудности работы. так и жестокости и необразованности плантаторов. Хозяева в Бразилии опытом познали, что выгоднее истощать силы негра до последней крайности и менять его чаще, чем сохранять силы одного и того же человека, не замещая его новокупленным; плантатор же Северной Америки, до их понятию, плохой хозяин. он кормит своего негра и дорожит им! Понятно, какие следствия вели за собою подобные расчеты бразильцев. Подвозы грузов черного товара, находя на бразильских берегах бесчисленных покупателей, увеличивались с каждым годом, и Англия, в 1845 году, вынуждена была выйти из границ международного права, издав биль, по которому преследование торговли негров не ограничивается одним океаном, a должно распространяться из берега и реки. Каковы бы ни были цели Англии, но следствия были благодетельные. Вследствие этого биля, бразильское правительство решилось прекратить постыдный торг и в 1850 г. вступило в союз с Англией. Бразилия, даже больше других наций, стала ревностною гонительницею торговли неграми. Мне говорили, что с 1850 года ни одно судно с невольниками не выгрузилось у берегов Бразилии; что все, занимавшиеся этим торгом, обанкротились, потеряли суда и купленный товар. Бразилия, восстав против привоза негров, как баснословный пеликан, рвала свои внутренности; она лишила себя рабочих рук, главного условия своей будущности. Одаренная природою всеми богатствами земли, Бразилия находится в положении Тантала, бессильного сорвать висящий над ним зрелый плод. Колонизация европейцев идет медленно; их пугают и бывшие войны, и самые законы страны; так например, колонист, если он не католик, не достигнет никаких важных мест на службе; a хотя бы он был и католик, то только дети его пользуются всеми местными правами, как и дети негров, мулаты. Хозяева огромных кофейных плантаций часто не могут убрать своего плода, за недостатком рук; золотые россыпи и копи алмазов остаются необработанными, потому что к ним нет дорог, a дорог не кому проложить. Но если вынужденная или добровольная мера прекращения ввоза негров, пока оказывается невыгодною, то в нравственном отношении она ставит Бразилию на высоту самых просвещенных держав, a нравственное начало едва ли может быть причиною падения государства. Все приведенные выше невыгоды мало-помалу будут уменьшаться, и Бразилии, кажется, можно предсказать прочную будущность, если только законы её станут на одной высоте с её последнею государственною мерой — прекращением привоза негров.