Владимир Герлах - Изменник

• Название: Изменник
• Автор: Владимир Герлах
• Издательство: Издатель Словохотов А.А.
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-9903041-9-2

…Мемуарная проза. Написано по дневникам и записям автора, подлинным документам эпохи, 1939–1945 гг. Автор предлагаемой книги — русский белый офицер, в эмиграции рабочий на парижском заводе, который во время второй мировой войны, поверив немцам «освободителям», пошёл к ним на службу с доверием и полной лояльностью. Служа честно в германской армии на территории Советского Союза, он делал всё, что в его силах, чтобы облегчить участь русского населения. После конца войны и разгрома Германии, Герлах попал в плен к французами, пробыл в плену почти три года, чудом остался жив, его не выдали советским властям.

Предлагаемая книга была написана в память служивших с ним и погибших, таких же русских людей, без вины виноватых и попавших под колёса страшной русской истории. «Книга написана простым, доступным и зачастую колоритным языком. Автор хотел, чтобы читатели полностью вошли в ту атмосферу, в которой жили и воевали русские люди. В этом отношении она, несомненно, является значительным вкладом в историю борьбы с большевизмом». Ценнейший и мало известный документ эпохи. Забытые имена, неисследованные материалы. Для славистов, историков России, библиографов, коллекционеров. Большая редкость, особенно в комплекте.

---

Душегубы отошли назад и вскинули автоматы, в пулемет лязгая затвором вложили ленту. Кугель с бледным лицом, сам как смертник, крикнул Чернову и все евреи еще очень ясно услышали его команду: «По пархатым жидам, огонь!» И было то, что должно было быть! Засуетился, затрясся в стальной злобе пулемет, гнали очереди автоматы и забились в агонии люди. Сара видела как упала ее мать с криком, умолкнувшем в дрожи смертной судороги, как опрокинулся, разводя руками и ногами точно плавая Азвиль, как был сразу убит Кац; женщины падали, прижимая к себе своих детей, которые продолжали жить в их окостеневших руках…

«Палачи! Убийцы!» крикнула Сара с ненавистью и с торжествующим сознанием, что она невредима, что ее не могут убить, может быть, по приказу Кугеля щадят… Но уже чьи то сильные, бесчисленные руки схватили ее живот в судорожном объятии. Последнее, что она видела, было холодное яркое солнце на синем, далеком небе, по нему медленно, не торопясь ползли тучи, и солнце и небо и тучи неслись все выше, становились все темнее и внезапно исчезли в зареве пожара. На ее тело перебитое пополам пулеметной очередью упал раввин, убитый наповал пулей в лоб. Душегубы стащили всех убитых и яму, немцы добили вы- стрелом в упор умирающих… мальчик, лет шести, совершенно невредимый, вылез из кучи убитых, подбежал к Чернову, обнял руками его окровавленный сапог, плакал беззвучно: «Дяденька, не убивай! я не буду больше!» С трудом оторвали и убили выстрелом в затылок этого чудом уцелевшего.

Поплевав на руки, полицейские забросали землей убитых, от которых паром поднимался прянный резкий запах крови, посмеялись пьяным смехом: «Гляди, ребята, а земля шевелится, видно не все еще дошли». — «Ничего, скоро все передохнут, браток… давай… поскорее!» И ушли догонять немцев, которые покинули место казни, как только упал последний мальчик, любимый сын Азвиля. И над Черной балкой снова закружились вороны, разогнанные выстрелами и криками людей, они опускались на свежие бугры, испачканные свежей кровью, испуганно взлетали, вдруг, высоко вверх, каркали, земля дрожала!

В эту ночь в первый раз ударил мороз и было бы очень легко партизанам овладеть городом. Был страшно пьян Шульце, вместе со своим верным помощником Кугелем, выпили больше чем нужно оба коменданта, городской и с/хозяйственный, играя в карты до утра с зондерфюрерами; были пьяны душегубы Чернова и остальные полицейские с Шаландиным и Жуковым; забыв о дисциплине, тоскуя по своим семьям, напились как свиньи немецкие солдаты и писаря; были пьяны все поголовно на сторожевых постах вдоль реки.

Этим массовым пьянством и можно было объяснить, почему евреям, оставшимся в живых, тем, которые продолжали работать, как ни в чем не бывало, в немецких мастерских, сапожникам, портным и часовщику, удалось обмануть немецкие власти и убежать из города. На лодке они переправились на другой берег реки, забрав с собой в мешках незаконченные сапоги Шульце, шевровую кожу и подметки, офицерское сукно для мундиров и золотые часы Губера. Там в лесах и болотах они без труда нашли партизан и на коленях просили принять их в партизанскую семью. После долгих колебаний, папаша принял и отвел им отдельную землянку на острове, всю ночь до утра евреи не спали, а ночи как будто не было конца, и на острове было особенно темно и глухо. Дул холодный северо восточный ветер, гнал на землю первый колючий снег… начиналась страшная зима 41 года.

***

Не принесла счастья городу кровавая расправа немцев и их слуг с евреями, с наступлением жестокой зимы жить стало совсем плохо, вместе с первым поражением на фронте зашевелились партизаны, папаша приказал своим бойцам взять город штурмом сам повел нетерпеливых, опьяненных хорошими вестями с большой земли о победах красной армии, партизанов. На санях, на лыжах пронеслись они по всему району, всюду собирая испуганных колхозников и сообщая им о решительной победе русской армии.

Впервые так начали называть красноармейцев: великая русская армия! Чудеса да и только! И колхозники выдавали им полицейских и старост, ловили агрономов и немцев. Евреи Красникова особенно зверствовали, не могли забыть своих жен и детей, резали они русских изменников, как режут скот на кошерное мясо, выпуская из них кровь до последней капли.

В зимние, ранние, синие сумерки подошли к городу, перешли по льду замерзшую Сонь и ворвались в город. Передовые лыжники дошли до площади и рвались дальше на каменные дома, где засела немецкая власть и ее слуги. Но они не расчитали своих сил, недооценили энергию Шубера, дисциплину его солдат, храбрость тех, которым терять было нечего, полицейских Шаландина. В городе, в сугробах улицы Карла Маркса, куда стремились евреи, между могилами немецкого кладбища, завязался жестокий бой. Сам Шубер в решительную минуту вывел своих дрожащих писарей, а Кугель душегубов. Шульце и Губер со своими зондерфюрерами тоже шли вперед со смелостью отчаяния. Партизаны были разбиты на голову, насилу успели убежать в свои болота, оставив на поле сражения 72 трупа, больше колхозников, тех дураков, мужчин и женщин, которые поверили легкой победе или просто из страха присоединились к папаше.

Пленных немцы и полицейские, конечно, не брали, озверели от страха и лютого холода! Шаландин гнал партизанов неутомимо до Озерного и там заночевал у старосты Станкевича, одного из немногих старост, уцелевших от папашиной расправы. На долгое время успокоились веселые и один единственный еврей Красников, вернувшиеся к себе домой, жили тихо, болели и набирались сил для новой борьбы. А к новому году стали на фронте как будто твердо. Сам Адольф Гитлер принял командование над немецкими войсками, одел в теплые полушубки и обул в валенки перемерзших солдат, пригнал многочисленные свежие подкрепления, заткнул дыры уничтоженных дивизий, наступление русской армии захлебнулось и весь фронт от Ленинграда и до Азовского моря застыл в зимней стуже!

Морозы были небывалые, воевать не хотелось, не было сил человеческих! И такого количества снега не было в памяти живых людей. Поэтому воевали вяло, а в городе и районе опять стало тихо и спокойно. Русские подчинялись Шуберу и его русским слугам, сила солому ломит. Количество немецких могил на площади увеличилось, легли под липами в ровный ряд двадцать немецких солдат вместе с Кугелем, а на русском кладбище на окраине города, большая братская могила полицейских и душегубов под начальством Чернова, до которых дорвались евреи во главе с Красниковым. А убитых партизанов и веселых и колхозников вывезли на грузовиках на Сонь и спустили в дышащие паром проруби… Всё…

***

Продолжал свою трудную жизнь город и чтобы сорвать свою злобу против немцев искал своих очередных жертв, на которых можно было безопасно утолить свою жажду мщения. Евреев не было больше, они спали спокойно в занесенной снегом Черной балке; не было, исчезла и Сара Красникова, ну и нашли… Нину Сабурину. На базаре и дома рассказывали много небылиц и совсем мало правды.

Да, это она, сволочь, привела сюда в город Галанина, сговорилась с ним давно! бегала к нему в лес и все рассказывала о положении русской армии и о Медведеве. Она выдала защиту города, противотанковые окопы карандашом рисовала и немцам за большие тысячи марок продавала, сука проклятая! Она свела Галанина с Шаландиным, приказы передавала кого ловить. Она и сейчас как будто прачкой работает, а на самом деле немцам выдает партизан, приезжающих в город под видом колхозников. Она, больше некому. И спала с Галаниным не раз, а много раз, потому и беременна теперь, сука! Не давать ей отдыха, пусть платит.

Мазали ей двери дома дегтем, на улицах группы женщин показывали пальцем на ее растущий живот, смеялись громко и злобно: «Носи, носи, сука, своего выблядка, все равно не доносишь! подавишься им!» Мальчишки, подстрекаемые родителями били и ругали Ваську: «Сукин сын! пошел вон, бей его, ребята!» Васька в слезах с разбитым носом прибегал домой: «Мамка, за что они меня бьют и ругают?» Бледная, трясущаяся от злобы, Нина выбегала на улицу, гоняла по снежным сугробам хулиганов, поймав колотила их. Но родители не давали в обиду своих детей: «Ты что, стерва, мало тебе нашей крови, так теперь еще детишек невинных бьешь?»

И однажды побили ее больно. Пришла Нина домой в синяках, мыла разбитую губу, плакала вместе с дрожащим от страха Васькой; «За что, сынок? Что мы им сделали? Но подожди, не надо так плакать, вот приедет наш освободитель, он им всем покажет, сволочам, защитит нас!» Но Галанин не ехал, даже на письмо ее длинное и подробное не ответил, на письмо, где она ему сообщала между прочим о своей беременности. Пренебрег, а может быть не поверил, или не получил… Защитить было некому! И однажды вечером, снежками намоченными в воде, твердыми как свинец, кто то побил все стекла в ее бедном доме. Жить там стало невозможно, стекол недостать и мороз вошел и крепко устроился в маленьких комнатах.