Николай Кононов - Бог без машины: Истории 20 сумасшедших, сделавших в России бизнес с нуля

• Название: Бог без машины: Истории 20 сумасшедших, сделавших в России бизнес с нуля
• Автор: Николай Кононов
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2011

«Бог из машины» — сюжетный ход в античных спектаклях: появление силы, которая решает проблемы героев. «Машиной» выступал кран, позволявший актеру-«богу» «спускаться с небес». Среди российских предпринимателей немало пассионариев, которые дают людям работу и надежду. При этом они лишены античной «машины» — законы неудобны, силовики норовят отнять бизнес, окружающие относятся к капиталистам с завистью, бюрократы выманивают у них деньги. В итоге предприниматели, которые создали бизнес без залоговых аукционов и поддержки чиновников, оказываются чужаками в своем отечестве.

Автор рассказывает захватывающие истории об успехах и трагедиях тех, кто решился начать свое дело в России.

---

Когда мы покидали остров, Подкорытов прислонился к мачте и что-то рассматривал вдали, шевеля губами. Я понял, что он поет, но не мог разобрать слов — их относил ветер. Белый парусник скрылся, штормило.

Волны подбрасывали катер, и всю дорогу Подкорытов пел, вцепившись в мачту. Не знаю, как с него не сорвало очки. Пути было 40 километров.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ТОЧКИ ЭКСТРЕМУМА

«Кризис? Прекрасно!» «Падение рынка? Повод выбрать лучших из уволенных конкурентами!» «Предали сотрудники? Изобретите бизнес-модель, где лентяи не нужны!» Классика бизнес-школ неплохо выглядит в теории — экстремальные обстоятельства толкают к инновациям, стресс стимулирует и бла-бла.

Я хотел бы рассказать, как на самом деле себя чувствует предприниматель в точках экстремума. Финансист химической компании подкладывает под нары газеты и кутается в пальто, чтобы не замерзнуть в тюремной камере, — ее посадили за нежелание сотрудничать с коррупционерами, а она вышла и создала движение, защищающее бизнесменов от наездов. Потомки казаков-первопроходцев, оставшихся жить на берегу Ледовитого океана, не хотят уходить с земли, где осели предки, и ведут рыболовецкий бизнес, но логистические издержки не позволяют им сводить концы с концами. Король подсолнечного масла бьется с нерадивыми крестьянами, разочаровывается в людях и выстраивает в компании подобие секты.

Эти и другие герои — жертвы национальных особенностей бизнеса. Их истории невозможно представить в странах, где предпринимателей считают достойной ролевой моделью. Тем не менее, находясь в точках экстремума, они развивают бизнес там, где начали. Что ими движет?

Глава I. Апельсины и глина

Неосвоенность территорий, которые подарили Российская империя и Союз, деморализует бизнесменов еще на стадии подсчета транспортных издержек. Один из них сказал: «Если хочешь экспансии, твердо знай, что вокруг пустыня, и думай, думай о логистике — больше, чем о продукте, чем о чем-то бы то ни было». Нигде в мире география не доставляет стольких проблем — если, конечно, не найти изобретательный способ выкрутиться из обстоятельств.

Сначала человек различал три цвета: синий — небо, белый — земля, коричневый — анорак. Потом белый поглотил мир. До пурги жил рельеф — холм, река, куст, — а теперь все скрылось. Солнце светит, но через заполненный падающей ватой воздух не видно, где оно; везде.

Проныл самолет. Если видеть, куда летит, можно догадаться, где какая сторона света. Но белое съело солнце, что говорить о самолете. Остается гул двигателей, но проклятая вата рассеивает и его.

Семьдесят первая параллель. Человек стоял на коленях среди тундры, молился и прятался от ветра и залеплявшей глаза пурги за сломанный снегоход.

Человек стыл, танцевал на снегу, вытаптывая пятачок среди сугробов, по бедра в белом, и проклинал край земли, куда его занесло. Вытанцовывалось неважно. Сковывали не окружающие –40, а смертный страх.

Когда задуло, он, конечно, вспомнил, что ему говорили: раскапывай снег до земли и смотри, как на компас, куда трава лежит. Раскопал, даже согрелся, но надо же помнить, какой ветер дул, когда ложился первый снег, чтобы наклон травинок сказал что-то о сторонах света.

Ужас душил потерявшегося еще и потому, что если бы развиднелось и он починил снегоход — все равно не уехал бы, поскольку заблудился в ландшафте без свойств. Местные умеют искать путь по застругам на снегу, звездам, читать звуки, ветер, следы, а он — нет.

Вдруг показалось, что скрипят полозья, кто-то едет. Слышно, как дышат и спешат лайки. Сначала он испугался, потому что местные говорили, что в метель по тундре, которую они зовут сендухой, а он — пустыней, кружит сендушный — мужичок без бровей — и набирает слуг из живых душ. Помотал головой — не верю в бред, но здесь пустыня, пространство убеждает, что вокруг реальность, которая подчиняется неясным законам.

После танца занемели ноги. Человек понял, что сопротивляться незачем и опустился на колени, позволив белому цвету обнять его за плечи.

Он родился на пахнущем розмарином юге, у гор и моря, полного осетра и нефти. Его звали Наибуллах Магомедович, и увязнуть в Русском Устье ему помогли мандарины. Ну, не только, еще яблоки и другие фрукты, которыми он торговал.

Как сибирские первопроходцы, Наибуллах двигался на север. Основал в Якутске фирму. Севернее Якутска для предпринимателя средней руки жизни нет, а для мелочи есть. Наибуллах возил в улусы — якутские районы — апельсины и яблоки.

Однажды в Чокурдахе, поселке в 100 километрах от Ледовитого океана, у него отказались принимать фрукты. Мол, до тебя прилетали, чего не хватало, завезли. Наибуллах спросил, куда деваться, и ему посоветовали поселок Русское Устье. Идея понравилась — русский понятнее якута, от которого следует бежать, если тот выпил хоть стакан.

Наибуллах зафрахтовал лодку, погрузил ящики и отплыл, не зная, какие контрагенты ждут его в Устье и почему у них в паспорте национальностью записано «местный русский». Знал только, что поселок у океана и люди живут там безвылазно лет двести, а может, четыреста.

На месте рассказали, что пятьсот. Вроде как первыми явились новгородцы, бежавшие от вертикали власти Ивана Грозного. К ним присоединились казаки, плывшие от Якутска на разведку. Часть их как поняла, что конец земли, придется идти обратно, так плюнула и осталась. Первопроходцы женились на якутских, эвенских и эвенкийских женщинах и обратили их в православную веру, возвели храм.

Когда Наибуллах заглянул в него, не сразу понял, что это церковь — пустой сарай и вместо иконостаса приколота бумажная икона. Ему объяснили: деревянные образа прибивали на кресты умершим — ложился ты, а над тобой оставался святой, Спас или Богоматерь. Когда красные углы иссякли, пришлось брать из храма.

Наибуллаха поразило, что в Русском Устье помнили, что такое святки, и ходили к соседям колядовать. Действо обзывали «машкерады пришли». Правда, колядок не пели — надевали маски и танцевали. И не пили — вообще никогда.

Наибуллах недоумевал — вроде русские, а выглядят как чукчи. Потом привык. Ему понравилась помогавшая пристроить фрукты девушка, он женился и осел в Устье навек.

Пришельца учили ставить невод, различать путь в тундре. С первым еще ничего, а с ориентированием беда. Охотники смеялись, но так и не смогли растолковать, как определяют дорогу. «За этим бугром еще один, а справа протока. Там куст торчит, чуть влево наклонился». — «А зимой как?» — спрашивал Наибуллах. «Ну, куст заметает, а что, тебе протоки мало?»

На деревню смотрело зеркало тундры, с капиллярной сеткой проток. Зимой бесстрастное, летом чуть человечнее, с ржаво-охряными лишайниками. Когда погода замирала, Наибуллах охотился недалеко от деревни. Никто из русскоустьинцев не бил зверя, разве песца, сдавали шкуры. Разъезжающий с ружьем человек вызывал уважение.

Вокруг Устья он уже не плутал, но однажды все-таки прокололся. Тихо и страшно поднялся ветер — сначала низовой, затем тишина и порыв, сбивающий с ног, снег. Разыскивая дома, Наибуллах уронил снегоход и едва выбрался из-под него.

Перед тем как упасть на колени, он вспомнил, что местные в пургу вкапывали нарты носом кверху, заслоняясь от ветра, обкладывались собаками и дремали, не шевелясь и не тратя сил. Он плакал оттого, что погибал на чужой земле, своя бы спасла.

Наибуллаха откопали у околицы. Он лежал лицом в руки, припорошенный, живой и почти не обмороженный. Ладоней от лица, впрочем, не отлепили.

Через несколько дней он ожил, заговорил и даже вышел на улицу. Все радовались, кроме жены. Она поняла, что Наибуллах не чувствует земли, по которой ходит, — хотя, нет, ног не отморозил. Ей предстояло выбрать — улететь с ним или остаться.

Когда ехали на снегоходе в аэропорт, Наибуллах глядел в спину впередисидящему. Иногда резко оглядывался. Тундра молчала и не двигалась — и он тоже молчал. Белый цвет разжал объятья и отпустил на юг к пахнущим после ливня скалам и доннику, бессмертнику, анису.

Историю торговца фруктами я услышал в Русском Устье. Я летел, чтобы посмотреть на самую северную русскую деревню, а выяснилось, что отношения этого селения с миром — аллегория беды любого бизнеса, выросшего вдали от города.

Наука не знала, кто первым пришел на ледяной холм Станчик — версию о новгородцах и казаках Дежнева историки не подтверждали. С другой стороны, мало кто из ученых посещал здешние места. 1218 километров на самолете на северо-восток от Якутска, через Верхоянский хребет, и еще сотню на снегоходе или лодке — не ближний свет.

Откуда явились устьинцы — бог весть. Фамилии русские, церковь осталась, вера мутировала. За четыреста лет библейское предание, передававшееся изустно, звучало так: