Натан Альтерман - Стихи в переводах разных авторов

• Название: Стихи в переводах разных авторов
• Автор: Натан Альтерман
• Издательство: Библиотека Алия
• Жанр: Поэзия
• Год: 1990

---

Молчание друзей, сон улиц и вино.

Свирели плач – созвучья чистого венец...

Отец, – воскликнул сын. Мой сын, – сказал отец.

Отец, в потоках рек пожар мой погаси.

Сгораю, я, отец, избавь меня, спаси!

Из пламени, отец, язвящего огня

Неси меня к заре, к заре иного дня.

Мой первенец, мой сын, к спасенью нет дороги.

Нам некуда бежать, проказа на дороге.

Сомкни глаза, и ясным станешь как хрусталь.

Не жди утра вдали. Покрыта язвой даль.

Отец, на всем живом цветистых язв узор.

Луною в Но-Амон, сын, освещен позор.

Смеясь, отец, луна плывет легка, легка...

И на младенца, сын, глядит издалека.

7. Град

Вдруг раскололась ночь. И разом пала ниц,

И покатился град, как сонмы колесниц,

И засверкала мгла, и сумрак распылен.

В разрухе и красе, Амон, ты оголен.

Вся твердь – живой поток убийственных камней.

И хлещет землю град, что миг – то все сильней.

В глубинах льдин огонь. И раненая тварь,

Упавши, мечется. О, твердь, сильней ударь!

В глубинах льдин огонь. А над потоком льет

И, заглушая крик, по головам он бьет.

Он бьет, хоть на земле уж распростерт беглец...

Отец, – воскликнул сын. Мой сын, – сказал отец.

Отец, кишит зверьми все небо, как леса.

Пусть соколом взлечу, отец, я в небеса.

Швырни меня, отец. Расплющусь я как вошь!

Отец, хаос настал. Отец, чего ты ждешь?

Мой первенец, мой сын, хаоса нет, законы

Царят на свете, сын, железные законы.

И лишь рассеется дым павших государств,

Завидят их не раз сквозь груды пепла царств,

Отец, струится кровь твоя, как едкий яд.

Железные законы, сын, на нас глядят.

Последний из птенцов, отец, в ночи убит.

И враг наш в эту ночь рыдает, сын, навзрыд.

8. Саранча

Но бедствий океан тем не иссяк, Амон.

Как на посмешище ты будешь обнажен.

От крови отсчитав семь кар, в восьмой ночи

Твой облик извратит сонм полчищ саранчи,

И все зеленое сотрут с лица земли.

Народ столь крохотный тебя, Амон, палит.

Когда ветра пустынь иссушат лист дотла,

От весен и от зим останется зола.

Утратишь разум ты. Забыт и одинок,

Взывает к небесам трепещущий сверчок.

Лишь о тебе грустит печальный сей певец...

Отец, воскликнул сын. Мой сын, – сказал отец.

Отец, где город тот? Где лес, роса и новь?

Они мне чудятся во сне сквозь град и кровь,

Сквозь них лик матери глядит в меня с небес.

Но саранча прошла, и образ тот исчез.

Мой первенец, так стерлись родина и образ,

Дабы больней любить ее изъятый образ.

У нас в очах она, как черная зола.

У нас в сердцах она, как голубок бела.

Отец, из-за окна гляжу я на Амон.

Как камыши, мой сын, наш город оголен.

Последний лепесток пристал, отец, к песку.

Целует землю, сын, он на своем веку.

9. Тьма

Тьма грянула, Амон. Не сумерки, не тень –

Мрак черный и слепой затмил внезапно день.

И тщетно из всех сил ты расширяешь зрак,

Дни покорились тьме, и их окутал мрак.

И покрывает он деяния племен,

Слух коих столь ласкал свирели нежный звон.

То мрак, что из давно минувших дел и дней

В музеях дребезжит осколками камней.

Ночь бдения, Амон. Недвижима, тиха.

Свершилось все, Амон. Разумно, без греха.

Лишь мальчик в колыбели сед, словно мудрец...

Отец, – воскликнул сын. Мой сын, – сказал отец.

Отец, где ты, отец? Я весь окутан мглой.

Ощупай ты меня, отец, отец родной.

Не покидай меня, и, тьме наперекор,

Воспрянем к свету мы, как птицы с выси гор.

Мой первенец, мой сын, не разлучит нас сумрак;

Он сковывает нас слепым стенаньем, сумрак.

Рыданьем, гневом, сын, мы сплочены поднесь.

Не здесь начало их, и их конец не здесь.

Отец, взлетим, отец, туда, где яркий свет.

Засветится, мой сын, Амон светлей комет.

На нас, отец, Амон взирает из руин.

Твоя ночь близится. Готовься к ней, мой сын.

10. Казнь первенцев

Вернись, звезда пришельца. Обагрись, Амон.

Царевна-жаба, сядь под стенами на трон.

Воскресни, прах земной! Смотри: то явь, не сны.

Стой, рысь! На зрелище вы все приглашены.

Глядите ж! Лунным светом ночь озарена.

Огонь чумы, гори! Лунная ночь ясна.

Ты, язва, веко вновь приподыми свое.

Град, встань, словно король, опершись на копье.

Взбирайтесь зреть с нее... Над городом луна.

Вы, саранча и мрак... Вкруг города стена,

Эй, толпы, по местам! Где сонмищам конец?..

Отец, воскликнул сын. Мой сын, – сказал отец.

Отец мой, на груди ты руки мне скрестил,

Мои глаза сомкнул и веки опустил.

И тьма вокруг меня, и прах, и звездный блеск.

Рыданье лишь твое шумит в ушах, как лес.

Мой первенец, мой сын, звезда, прах, и рыданье

Нам подарили мир счастливее рыданий.

Звезда, рыданье, прах – они цветной хитон

И саван ночи той, последней в Но-Амон.

На мне, на мне хитон, и я готов, отец.

Сын старости моей, Амона первенец.

Отец на сына пал. Затих и замер свет.

И казням всем конец. Взошла заря. Рассвет.

III. ЛАНЬ

Взошла заря. Рассвет. И луч звезды трепещет

Как серна. Лань зари[56] орленком ввысь взвилась

И красной девицей она игриво блещет.

Но солнце вспыхнуло – и свет ее погас.

И все ж из века в век глупец и старец вещий

Целует башмачок ее в тот ранний час.

Амона ночи лань, быстра как миг ресницы...

Да, многое с тех пор свершил наш род людской.

И сорваны не раз в веках врата столицы,

Но из под груд углей, обрызганных росой,

Как из сей песни взор в тебя вперяют лица

Отца и девицы с малиновой косой.

И ты легка, легка, крылатее орленка.

И девица, как ты, быстрее вольных птиц.

Как червь стал мотыльком в своей личине тонкой,

Веками на тебя взор первенца-ребенка

В час смертный устремлен из-под густых ресниц.

Так чудом светится улыбка бледных лиц.

И клятву дал отец в торжественном обряде,

С ним дева, не склонясь, с малиновой косой.

Как шило в тьме мешка не утаить, не спрятать,

Так не сокроет ночь священной клятвы той:

Не воцарятся вошь и жаба вод проклятых,

Народы не падут лобзать жезл золотой.

И в мире, где лишь меч да серебро сверкают,

Надежды вековой подует ветерок.

Прах скорби и любви ее в ноги рождает,

Ей крик роженицы – преддверье и порог.

Доколь одна душа ей верностью пылает,

Врагов надежды тон постигнет жалкий рок.

Недаром лик отца улыбкой озарился,

А дева рядом с ним, лучиста и горда.

Удел людских племен пред ними прокатился

В разбоях и грехах – то грех, то бич суда, –

Поток измен, и кар, и слепоты разлился,

Но он улыбки той не смоет никогда.

Улыбка та сильна и вечна, как загадка.

И в вере праведной лежат ее концы,

И малое дитя ей ведает разгадку,

Но не решат ее и по сей день глупцы.

В ночь смерти первенцев в заре блестит украдкой

И башмачок ее сквозь алые рубцы.

Амона ночи лань! Взлетела ты высоко,

И ты – звезда-птенец – сверкаешь с вышины,

И всем погибшим ты – луч осенью глубокой,

Бессмысленно живым – ты первый смех весны,

Сияют вслед тебе отец и червь безокий,

И девица, чьи косы кровью сплетены.

Перевод: И. Орен

Примечания

1

Дядя Йозеф – нарицательное имя, нацист, надзиратель в концентрационном лагере.

2

Джойнт – Еврейская американская организация помощи нуждающимся евреям во всем мире.

3

УНРА – Отделение ООН оказывавшее помощь пострадавшим во второй мировой войне.

4

Левант – автор подразумевает Сирию, в которой в 1945 г., сразу же по окончании войны, вспыхнули волнения, направленные против расшатанного владычества французского империализма. В подавлении этих волнений принимали участие отряды сенегальских солдат.

5

Шубрия – короткий, кривой арабский кинжал.

6

Бритсенегалы – словообразование, намекающее на агентов британской разведки, оперировавших за кулисами этих волнений.

7

Конференция трех «великих» – Трумэна, Черчиля и Сталина – была открыта в Потсдаме близ Берлина 17 июля 1945 г. Первые сообщения с конференции были «затемнены».

8

Scoop: английское слово, произносится «скуп», обозначает сенсационное журнальное известие, которое журналисту удалось добыть первым.