Юрий Нефедов - Поздняя повесть о ранней юности

• Название: Поздняя повесть о ранней юности
• Автор: Юрий Нефедов
• Издательство: Лира ЛТД
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2003
• ISBN: 966-7894-36-3

В биографических очерках рассказывается о трудном детстве, о войне и о службе в армии после нее. Главным в жизни автора было общение с людьми того исторического времени: солдатами и офицерами Красной Армии, мужественно сражавшимися на фронтах Великой Отечественной войны и беззаветно служившими великой Родине.

Книга рассчитана на широкий круг читателей.

---

Я давно заметил, что когда встречаешься с немцами твоего возраста, т. е. помнящими войну, рано или поздно, но разговор о ней будет: уж очень это болезненная тема для наших народов.

Так было и в этот раз: профессор Бернхард спросил меня, что я помню из того периода. Я кратко ответил, а он, как бы продолжая что-то задуманное ранее, сказал:

— У меня был брат 1927 года рождения, его мобилизовали в 1944-м в зенитную артиллерию, и он служил в Берлине. Весной 1945-го их дивизион направили в район Штетина и он там погиб. Из них всех домой вернулось живыми только трое, они и рассказали маме о том, что случилось и где. Мама до сих пор плачет, просит меня повезти ее туда, к мосту через Одер, но там сейчас Польша и кто поймет там ее горе?

У меня по спине пробежал холодок от мысли, что мир действительно очень мал и тесен, мне захотелось рассказать, как это было, но, глянув на его осунувшееся вдруг от горя лицо, я промолчал и высказал лишь приличествующее в этом случае соболезнование.

Командир дивизиона привел нас в деревню, где были огневые позиции полка, и мы застали его уже изготовившимся к маршу с пушками на прицепе к автомашинам. Отъехав вверх по течению Одера километров пять, мы заняли очередь на паромную переправу и преодолели два рукава реки всем полком только к утру. Через заболоченную пойму между двумя рукавами была проложена бревенчатая гать, по которой медленно, практически всю ночь, продвигалась полковая колонна к парому на втором русле. В полночь на переправу прилетел немецкий самолет, и когда его вдруг осветили прожектора, все увидели, что он буксировал планер: была такая авиабомба, начиненная полутонной взрывчаткой. Отбежать было некуда, кругом болото и мы залезли под машины, доверху нагруженные снарядами, но зенитный огонь был настолько плотным, что нервы у немца не выдержали, и он отцепил планер, не долетев до цели. Нас тряхнуло вместе с машинами и немножко обдало комьями грязи из болота.

Так закончился бой за овладение Одерским плацдармом в районе Штетина. За время подготовки и форсирования в нашем дивизионе не погиб ни один человек. Ранен был только старший сержант Боев минометным осколком на излете в правую щеку и висок, но и он вернулся в часть месяца через полтора после войны. Большой шрам от скулы и высоко за ухо придавал его красивому лицу таинственную, как говорил Федор Кузьмич, привлекательность, которую так любят женщины. Как тут было не вспомнить Нину Пономареву?

За долгие послевоенные годы у меня не проходила надежда когда-нибудь еще раз побывать в этих местах и чувство «возвращения», которое очень редко меня подводило, наконец, сработало.

В самом конце 90-х возникла необходимость в деловой поездке в Польшу и именно в Шецин, как сейчас называется Штетин. На автомобиле мы проехали Торунь, Черск, Хойнице, останавливались в памятных местах, я рассказывал коллегам о том времени, возвращаясь в 45-й, и когда волнение проходило, ехали дальше. В Штаргарте возле сквера, где когда-то стояла колонна сожженных наших танков, прогуливались мамы с детьми за ручку и в колясках и ничто, кроме памяти, не напоминало о прошедшем.

Служебная составляющая этой поездки требует отдельного рассказа и может быть будет описана когда-нибудь, если представится возможность, а о встрече с весной 45-го — впечатлений много.

Принимавший нас профессор Ришар Котлински, моложавый, энергичный и весьма интеллигентный человек, был немало удивлен, когда узнал о моих внеслужебных интересах, и попросил своих сотрудников помочь мне проехать по местам, меня интересующим.

В один из дней, свободных от переговоров, профессор Ладислав Кубишта — представитель Чешской Республики и профессор Волкана Стоянова — представительница Болгарии, работающие там по контракту, предложили проехать к тому мосту с автобаном, который сейчас назван именем генерала Кароля Сверчевского. Кубишта долго петлял по городу, потом по припортовым закоулкам, погрузочно-разгрузочным площадкам морского порта Щецина и наконец выехал к берегу Одера на дорогу, проходящую под автобаном, по которой мы когда-то бежали с катушками кабеля, отыскивая средство для переправы.

Проехали вдоль посадки и остановились прямо напротив той, в пять домов, деревни, стоявшей у самой воды на голом, крутом склоне. Дома, все пять, стояли целехонькие, но уже обросшие высоченными деревьями, выросшими за прошедшие пятьдесят три года. Воды в Одере было меньше и коса продолжилась вниз, как бы разделяя русло реки на два, а голая песчаная коса с редкими кустиками лозы тогда, когда мы тащили через нее свою лодку, поросла множеством высоченных тополей.

Мы стояли на дороге прямо напротив самого правого дома, к которому нам пришлось плыть тогда, а метрах в тридцати к берегу было место, где сапер дал нам лодку, значит рядом была канавка в асфальте дороги, куда Саша Пагин укладывал провод прямо перед движущимся на него трактором с гаубицей на прицепе. Сейчас на асфальте только трещина поперек дороги и ничего больше. Потом подошли к песчаной осыпи, по которой мы съехали к берегу, посмотрели на взгорок, где находился наш НП, и все прошедшее за более чем полвека со всем в нем уложившимся на секунду показалось крохотным мгновением.

Мои коллеги спросили меня о потерях в этой операции и я рассказал, что знал, что описано выше. Кубишта промолчал, но когда мы сели в машину, он повел ее на юг и привез нас в Грифино, что примерно в 10–12 километрах от Щецина, прямо на воинское захоронение советских воинов, где в уютном парке на холме покоились 12 тысяч погибших. Оттуда он повез на воинское кладбище в Щецине, не меньшее и также хорошо ухоженное. Первая мысль была, что я чего-то в 45-м не понял, не увидел и попал в какую-то «дыру» на фронте, где не так много стреляли, но, всматриваясь и прочитывая даты гибели воинов, обратил внимание, что большинство их погибло в период между 1 и 30 марта 1945 года. Это был как раз тот момент, когда маршал Жуков своими правофланговыми армиями первым ударил по группе армий «Висла», нависшими с севера над глубоко прорвавшимся 1-м Белорусским фронтом, а 2-й Белорусский был развернут фронтом на север, к Балтийскому морю. Выписки из дневников боевых действий 191-й стрелковой дивизии подтвердили это: за три дня форсирования Одера и боев за овладение плацдармами на западном берегу потери дивизии составили 52 человека убитыми и 91 ранеными. Вспомните бой под Черском. А на кладбище в Щецине и Грифино бойцов, погибших в конце апреля 1945 года, около 7 процентов.

В цветочном магазине я заказал две корзины желтых роз — как объяснила хозяйка, погибшим оставляют именно желтые, а польские коллеги перевели на польский надпись на лентах, и на обратном пути я оставил их на кладбище в Черске и Тухоле.

Через два года состоялась еще одна служебная поездка в Щецин и благодаря очень доброму участию в ней профессора Анатолия Николаевича Овчарука и его содействию, мне удалось побывать на месте паромной переправы через Одер, где на берегу до сих пор остались бетонные блоки, по которым машины с пушками нашей бригады выезжали на паром. Теперь же на этих блоках сидел польский мальчик и, забрасывая удочку, ловил рыбешек, которых из его рук осторожно брал стоящий за его спиной большой красивый белый лебедь.

В этой поездке я побывал и в Черском муниципалитете, где собрал сведения о захоронениях, о которых рассказал ранее, еще раз посетил кладбище, оставил цветы и поминальные свечи (по польскому обычаю), а фотографии тех мест послал в Совет ветеранов в Ленинград, но не уверен, что там кто-нибудь еще остался, ибо ответа не последовало.

А тогда, в 1945-м за Одером началась очень интересная война: был перебит не только хребет, но вся немецкая армия была разгромлена до основания и позиционных боев практически не было. Отдельные подразделения немцев иногда пытались организовать сопротивление и тогда полк разворачивали на огневых позициях, открывали огонь, сбивали их с занимаемых рубежей, сворачивались и устремлялись вперед. Сеть шоссейных дорог в Германии сильно разветвленная и обширная, а когда случались открытые участки местности и просматривалось сразу несколько — по всем дорогам на запад двигались нескончаемые потоки наших войск, остановить которые было уже невозможно.

Командование тут же сориентировалось, что движение в колоннах малоэффективно из-за возникающих по разным причинам пробок, и стало формировать небольшие мобильные передовые отряды, которые устремлялись вперед, часто обходя узлы сопротивления немцев и сообщая о них идущим сзади, а часто и сбивая их собственными силами. Эти несколько последних дней войны из-за их стремительности описать практически невозможно, поэтому ограничусь только наиболее яркими эпизодами.

В первый такой передовой отряд попали две батареи нашего дивизиона, 8–10 самоходных установок СУ-76, 2 или 3 «студебеккера» с мотопехотой, наводчики штурмовой авиации, химическая разведка, врачи и санитары. Командиром назначался старший по званию офицер и в этом отряде им был подполковник, командир самоходного полка. После построения колонны на шоссе и уяснения нашей задачи, на что ушло не более 15 минут, мы рванулись вперед, обходя Штетин, оставляя там его гарнизон, в направлении на северо-запад, имея целью Анклам и далее на Грайфсвальд, до которого было около 100 км. Этот путь мы прошли за три дня и 26 апреля, остановившись в богатом имении у самого города, получили сообщение о взятии нашими войсками Штетина.