Юрий Нефедов - Поздняя повесть о ранней юности

• Название: Поздняя повесть о ранней юности
• Автор: Юрий Нефедов
• Издательство: Лира ЛТД
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2003
• ISBN: 966-7894-36-3

В биографических очерках рассказывается о трудном детстве, о войне и о службе в армии после нее. Главным в жизни автора было общение с людьми того исторического времени: солдатами и офицерами Красной Армии, мужественно сражавшимися на фронтах Великой Отечественной войны и беззаветно служившими великой Родине.

Книга рассчитана на широкий круг читателей.

---

Тут же появился старшина дивизиона с двумя солдатами, принесли продукты, все дружно сели за один стол и пообедали, и поужинали. Уже темнело, закрыв плотно ставни, мы зажгли найденную в доме керосиновую лампу.

Неожиданно в комнату вошел офицер — врач и попросил лампу в соседнюю комнату, чтобы перевязать там раненого пехотного лейтенанта. Мы отдали ему лампу, зажгли свечу и продолжали сидеть, отдыхая. Вдруг в той комнате, куда он ушел, раздался мощный взрыв, мы вскочили туда, врач был контужен, его помощник санитар и раненый были убиты. За окном во дворе раздались крики, стрельба, а когда стихло, солдаты-пехотинцы ввели в дом власовца, держа его за руки и объяснив, что он стрелял из фаустпатрона по освещенному окну из-за дорожной насыпи метров со ста.

По документам — уроженец Ленинградской области, он успел повоевать во Франции и Югославии, а сейчас стоял и клялся, что не стрелял никогда и был сапожником. Когда пехотный офицер приказал его быстрей, пока не явился особист, вывести и расстрелять, он начал ругаться, проклиная нас всех до Верховного главнокомандующего включительно. Чтобы не возвращаться больше к теме о власовцах скажу, что через неделю мы поймали еще троих за пулеметом, в хорошо оборудованной засаде, указанной нам тремя сдавшимися в плен немецкими солдатами.

До рассвета Лукьянов нашел место и подготовил наблюдательный пункт на западной окраине деревни в склоне небольшого, но глубокого оврага, откуда хорошо просматривалась местность почти кругом, прямо напротив хутора, где сидели Боев с радистом. Затемно мы перешли туда. Поработав лопатами, выкопали в склонах норы, чтобы прятаться от возможного артогня.

Когда стало светло, пехота завязала бой с немцами, окопавшимися на небольшом склоне перед лесом, за которым уже просматривались окраины Штетина. Комдив, переговариваясь с Боевым, готовил данные и передавал команды на батареи, а мы, не отрываясь от биноклей, высматривали новые и новые цели.

В середине дня с хутора сообщили, что ранен Боев и просят его забрать. Комдив послал туда Ваню Китайкина, а Лукьянов, он был самым близким другом Боева, прихватив меня, вызвался эвакуировать его оттуда.

Чтобы попасть на хутор, надо было вернуться в деревню, проползти метров 300 до шоссе, а потом метров 500 вдоль шоссе до перекрестка дорог по кювету и последние 300 метров по совершенно открытой местности до хутора. Вся местность на нашем пути просматривалась и мы добросовестно проползли ее втроем, встретив вдоль шоссе, ползущих нам навстречу трех санитаров, управлявших маленькими низкими тележками, запряженными 5–6 собаками, на которых лежали раненые солдаты. Когда мы приползли на хутор, оказалось, что Боева эвакуировали этими самыми собачками, которые нам повстречались. Китайкин пополз на НП к радистам, а мой опекун и наставник Федор Кузьмич вдруг виртуозно выругался в адрес всех вождей национал-социализма, их фюрера Адольфа Гитлера и заявил, что обратно на брюхе он ползти не будет.

Для того, чтобы попасть к себе на НП, нам надо было преодолеть расстояние примерно в 500 метров по ровному, как стадион, нолю. Мы переползли через дорогу, постояли за толстыми деревьями и, выждав паузу в стрельбе, бросились бегом к нашему оврагу.

Когда мы пробежали уже большую часть пути, по нам ударил снайпер и мы на полной скорости влетели в большую воронку от снаряда, на дно которой стекли внутренности убитой рядом лошади.

Лукьянов достал из приклада своего автомата шомпол, поднял им шапку чуть выше уровня земли и, когда раздался далекий выстрел, и пуля чиркнула рядом, мгновенно перепрыгнул на другой конец воронки и повторил маневр с шапкой, потом подумал и сказал:

— Стреляет он из обычной винтовки с ручным перезаряжением — это 3–4 секунды, чтобы поймать в прицел бегущего — еще 5–6 секунд. Вероятность попадания по быстродвижущейся цели — 20 %. Я побегу, а ты сиди и не шевелись. Я тебя выручу, ты побежишь только тогда, когда я крикну.

Меня поразил этот совершенно спокойный и логичный расчет перед лицом смертельной опасности, а он повторил свой первый прием, уже изготовившись к прыжку и побежал сразу после выстрела, оставив в воронке шапку с шомполом.

Я лежал на противоположном скате воронки, упираясь пятками в рыхлую землю, чтобы не сползти в кровавую зловонную жижу и видел, как в воздухе мелькали подошвы его кирзовых сапог, создавая стробоскопический эффект полного отрыва от земли.

Выстрел снайпера раздался, когда Федина голова была уже не видна и я просчитал, что значат эти проценты, о которых он говорил: если 20, то много, а если один из пяти выстрелов, то возможно и добежал. Потом стал анализировать голоса на НП. Были разные, а когда раздался смех, понял — добежал. И стал ждать.

Я уже не помню, сколько я ждал. Но не меньше часа. Когда мне стало скучно, стал поднимать Федину шапку — два выстрела последовало, а потом стрельба прекратилась, видно понял и не хотел себя демаскировать. Но наши уже его засекли. В том месте, где он предположительно сидел, в нескольких молодых сосенках на каменистом бугорке, метрах в 500 от воронки разорвались два снаряда подряд, а потом еще один и сразу же крик Лукьянова: «Беги!»

Я помню, как выскочил из воронки и как влетел в овраг; ребята смеялись, хлопали по плечу и шутили:

— Слабак ты, Лукьянов пролетел на десять метров дальше.

Мы боялись, что его фриц в лет достанет.

А как бежал — не помню, отшибло. Через несколько дней Петя Чернов рассказал мне, что засек снайпера Федя по тем двум выстрелам и попросил комдива дать туда два снаряда. Тот попросил Китайкина сделать засечку, повернули одно орудие и дали три.

Комбат бурчал, чего мол снаряды зря тратить, пусть до вечера в дерьме полежит, цел будет.

Ближе к вечеру в деревне появились самоходные артиллерийские установки СУ-76 и полковая артиллерия непосредственной поддержки пехоты. Мы поняли, что начала работать паромная переправа, и тут же получили приказ с наступлением темноты уходить на правый берег.

После этих событий прошло много лет и в начале 70-х я, будучи в служебной командировке в Донецке, зашел в адресный стол и сделал запрос на Лукьянова Федора (отчество я забыл), 1920 года рождения. Через день мне дали список из шести фамилий с указанием и имен и отчеств. И я вспомнил, что Кузьмич, сразу же написал ему в Макеевку, получил ответ и при первой же оказии поехал к нему.

Маленький домик в шахтерском поселке на улице Станционной и небольшой тенистый двор сразу же заполнили Федины друзья и соседи. Мы обнимались, говорили, перебивая друг друга, а когда уже сидели за столом, я рассказал этот, описанный так подробно, случай. И к своему удивлению понял, что военная биография Федора Кузьмича никому не известна. Его жена Шура сказала мне тихонько, что он никогда ничего никому не рассказывал, даже сыну Геннадию, сидевшему здесь, все это было неизвестно.

Федор Кузьмич рассказал, что работал долгое время горным мастером, заработал хорошую пенсию и стал работать в конторе учетчиком, а сейчас опять ушел на подземные работы. Я спросил почему так, ведь работал уже там и возраст не тот, и здоровье после двух контузий подводит.

— Знаешь, как выучился мой сынок и пошел на проходку — не могу сидеть наверху, должен быть там и чуточку впереди, — прошептал мне на ухо Федор Кузьмич и сияющими глазами указал на сына.

Я вспомнил и заново пережил все связанное с ним и рассказанное выше, вспомнил эти 20 процентов и представил дорогого мне Федора Кузьмича идущего в забой впереди сына. Комок подкатил к горлу, слезы брызнули из глаз и не найдя другого выхода, я потянул к себе давно наполненный водкой граненый шахтерский стакан и выпил.

Командир дивизиона повел нас к переправе вкруговую через автобан, чтобы посмотреть на позицию того немецкого зенитного дивизиона, о котором я рассказал выше. Когда мы подошли, наступили сумерки, но все же хорошо видно: казалось, что какая-то неземная сила сделала замес из земли и железа. На склонах по обе стороны автобана торчали стволы орудий, станины, колеса, снаряды и трупы, трупы, а на обратных склонах — развороченные тягачи.

Это была победа советской техники и советских командиров над немецкой техникой и немецкими командирами. Это был акт возмездия за все сотворенное Германией с нами в предыдущие годы. Но обилие трупов в самом конце войны наводило на мысль, как мне кажется сейчас, что цена этой победы завышена.

Через много лет случай неожиданно вернул меня к тем событиям весны 45-го года. Будучи по долгу службы в Германии, я проживал в очень живописном месте под Бранденбургом, в маленькой уютной гостинице на берегу большого лесного озера. Мы каждое утро прогуливались по его берегу с сопровождавшим нас в поездке бывшим Государственным секретарем Министерства высшего образования ГДР, профессором Бернхардом, весьма интеллигентным и выдержанным человеком.