Братья Шаргородские - Молочник Розенкранц

• Название: Молочник Розенкранц
• Автор: Братья Шаргородские
• Жанр: Короткие истории

Рассказ братьев Шаргородских.

"Их смех — горький смех. И нет лучшего смеха, чем смех, настоенный на печали."

«Маарив», Израиль

---

человеком, — в этом городе в белую ночь я встретил Китти.

Труппа не спала всю ночь, хотя она и не была белой. Кнут с Бугаевым ломали голову, как Тевье перебраться в Стокгольм и встретить Китти.

— Забудьте о Голде, — сказал Бугаев, — придется отправиться Тевье в

Стокгольм. За этой самой Китти, чтоб она сгорела!

— Вы — бездарь! — орал Кнут. — Чего это вдруг из своего штетела он поехал в Стокгольм?! Он в своей дыре и не слышал об этом городе!

— Вы, дорогой, не знаете евреев, — отвечал Бугаев. — Я вам сейчас все объясню. Тевье делал свой бизнес со стокгольмским евреем — их там хватает — и его дочка подала ему чай. Со штрутелем. И все было обгемахт!

— Кнут обалдел.

— Откуда вы знаете это слово?

— Не забывайте, — сурово произнес Бугаев, — я — Тевье!

— И вы хотите эту историю вставить в спектакль? — усмехнулся Кнут.

— Считайте, что она уже вставлена…

На следующем спектакле Бугаев превзошел самого себя.

— В Стокгольм! — восклицал он и глаза его светились любовью и страстью, — как мне добраться до Стокгольма, чтобы встретить тебя, Китти, возлюбленная моя!

И тут из-за кулис появлялась Голда, ставшая Китти.

— Какое счастье, что я тогда, в шведскую белую ночь, подала тебе чай со штруделем! — кричала она и бросалась на шею Тевье…

— Я тоже всегда находил выход из затруднительных положений, — басил за кулисами Розенкранц. — Семь спектаклей в Лиссабоне…

Труппа живо интересовалась жизнью мецената, его трудным, безрадостным детством, юностью, работой — и к концу гастролей спектакль был уже не о Тевье, а о меценате — "Розенкранц-молочник".

Ариэль подлил винца.

— Прошу не забывать мою склонность к гротеску… Восемь дней шли гастроли и каждый вечер за кулисами появлялся Розенкранц и добавлял ту или иную страну…

— Вас с нетерпением ждет Голландия, — говорил он.

— Хотелось бы во Францию, — роптала труппа, — как-никак шестьсот тысяч евреев. А вы хотите их оставить без нашего Тевье!

— Поедете. Двадцать одна гастроль!

— А в Японию? — решился Бугаев. — Как же без Японии?

— Там нет евреев! — отрезал Розенкранц.

— Но антисемитизм-то там есть?

Розенкранц согласился и обещал подумать.

В конце гастролей вся труппа была приглашена на виллу мецената.

Вилла была одной из главных достопримечательностей города. Белокаменная, с готическими колоннами, с двумя олимпийскими бассейнами, теннисным кортом и прекрасным видом на озеро. Экскурсоводы оставляли ее на закуску — и все открывали рты. Многие забывали их закрывать.

За эту самую виллу когда-то боролись саудовский принц и барон Розенкранц. Я забыл вам сказать — меценат был прибалтийским бароном, поговаривали, что он купил этот титул, но сам Розенкранц утверждал, что ему пожаловала его датская королева. И при этом таинственно улыбался.

У нашего Розенкранца было немного шансов на виллу, но в то жаркое лето принц проиграл в казино в Монте-Карло восемьдесят четыре миллиона, а барон выиграл на бирже двадцать шесть — в то лето была фантастическая биржа — и вилла досталась Розенкранцу. Достаточно вам сказать, что унитазы там были из чистого золота. Говорят, что у тех, кто сидит на золоте, не бывает запоров.

В ночь перед поездкой на виллу Кнуту приснился странный сон — он явственно увидел окосевшего от водки Бугаева, висевшего на чем-то под лепным потолком. Сон почему-то взволновал Адольфа, и утром он рассказал о нем артисту.

— Я видел вас ночью на чем-то висящем, — сообщил он. — Я не разглядел, на чем. Было темно.

— Я никогда ни на чем не висел, — удивился Бугаев. — Я вообще не терплю находиться в подвешенном состоянии.

— А после этого произошло что-то отвратительное, — продолжил Кнут, — но я не доглядел. Я торопился в театр.

Он помолчал и спросил Бугаева: — Может, вы не пойдете сегодня вечером к Розенкранцу? А? На всякий случай.

— Это еще почему?! — возмутился Бугаев. — Отказать себе в удовольствии из-за ваших дурацких снов?! И потом — он меня любит больше, чем вас всех, вместе взятых. Для него я — это почти он! Без меня все наши гастроли полетят в тартарары!

— Послушайте, Бугаев, — тихо сказал Кнут, — я вспомнил еще один сон. Не мой. Он приснился Кальпурнии, жене Юлия Цезаря. Накануне его убийства она увидела во сне, что муж убит. Она умоляла его не идти в Сенат. Он не послушался…

— Попрошу без аналогий! — прорычал Бугаев. — Я не Цезарь! Меня не за что убивать!..

Сразу после спектакля к подъезду театра были поданы "мерседесы" и актеры, толкая друг друга и даже не разгримировавшись — Розенкранц очень просил — залезли в машины и двинулись на виллу. Они горланили, высовывались из окон, что-то орали ошалевшим коровам.

— Бляди, — предупреждал Бугаев, — не забудьте поцеловать мезузу, а то

Японии вам не видать, как своих ушей!

У входа на виллу выстроилась очередь — все долго и основательно лобызали мезузу. Бугаев — взасос.

Кнут прибыл чуть позже. На "Кадиллаке".

— Идиоты! — закричал он, — вы целуете звонок! Мезуза справа!

Вновь выстроилась очередь, некоторые норовили поцеловать дважды. Розенкранц был невероятно тронут — он давно не видел очереди за мезузой.

— Скажите, там все такие, в вашей стране?

— На земле, которая дала миру Тевье, не может быть иных, — несколько выспренне ответил Бугаев и вновь облобызал предмет культа.

Перед ужином Бугаев решил поплескаться в олимпийском бассейне. Он бухнулся в него прямо в длинных, рваных сатиновых трусах, долго пыхтел, фыркал, потом прикрикнул на лошадиные ноги, которые тоже было решили освежиться.

— Цыц! — рявкнул он. — Вы что, не видите, аникейве, что здесь мужчина?! У них плавают раздельно!

Потом всех позвали к столу.

Он поразил актеров. Они ринулись к нему без всякой очереди, отталкивая и шпыняя друг друга — это был гастрономический шок. Голда, она же Китти, сразу запихнула в рот два куска лосося.

— Не жрать, бляди, — процедил Бугаев. — Мужики, за мной! Идем омывать руки!

Вся мужская часть труппы нехотя потянулась на кухню.

Бугаев заполнил кувшин водой и трижды облил каждому левую и правую кисти.

— Повторяйте за мной! — скомандовал он. — "Благословен Ты, Господь, Бог наш, Владыка вселенной, осветивший нас своими заповедями и давший нам повеление об омовении рук!"

…- об омовении рук! — как эхо, откликнулись мужчины.

Потом все вернулись к столу, и Бугаев стал благословлять пищу: "Баруха-та адонай…"

— Амойца лейхем минуйрес… — выдавила бывшая Голда, давясь лососиной.

После благословения сели к столу.

Глаза их не видели рыбы три года, желудки — пять. Омаров и авокадо они вообще не видели никогда. И не слышали о них. Труппа умирала есть, и больше всех Бугаев. Но он пересилил себя.

— До начала ужина, — торжественно произнес он, — хотелось бы спеть.

Он обнял Розенкранца.

— Тум бала, тум бала, тумба-ла-лайка, — затянул он.

— Тум бала, тум бала, тумба-ла… — подхватил Розенкранц. У него оказался бархатный баритон. Труппа с плохо скрываемой ненавистью наблюдала за солистами.

— Пойте, бляди! — приказал Бугаев.

— …тум балалайка, — подхватила труппа, — шпил, бабалайка…

— …тум балалайка, — закончили все хором, — фрейлех зол зайн!

Потом полилось "Алейхем Шолом Алейхем", "Аллилуйя", "Иерушалаим шел заав". На "Бренд, май штетеле, бренд" горящие еврейские местечки пронеслись перед глазами Розенкранца. Барон разрыдался.

Затем Бугаев предложил всем встать и затянул "Атикву".

— Я не понимаю, — прервал себя Ариэль, — почему ему так хотелось в Японию? Бугаев был великим актером, он околдовал Розенкранца, он засыпал его афоризмами из Торы, хасидскими притчами, высказываниями мудрецов.

— А помните, у рабби Акивы… — рычал он.

Розенкранц уже ничего не помнил. Лилось шампанское. Играл маленький оркестр. Гремели тосты. Он сорвал со своей руки огромные часы с бриллиантами и напялил их на широкое запястье Бугаева. Тут же перед его очами замелькали другие руки — толстая кисть Голды, нежные ручки передних ног, худое запястье Кнута.

Супруга Розенкранца Китти набросила на шею Кнута "хай" на золотой цепочке. Розенкранц натягивал на кого-то перстень. Задние ноги лошади отхватили массивный подсвечник.

— А помните у Иегуды Галеви? — орал Бугаев. — "Я на Западе, а сердце на Востоке, без остатка. Моя пища так безвкусна и откуда ей быть сладкой…"

Розенкранц раскрыл подвалы. Тащили ящики Бордо, бутылки Бургундского, одну подаренную лично Ротшильдом. Бугаев выдул ее торжественно из горла. Другие уже тянули вина девятнадцатого столетия. Бывшая Голда лакала из запасов Наполеона Третьего.

Взволнованный Кнут носился между актерами.

— Прекратите пить, — умолял он, — я знаю, что вылазит из ваших пьяных хайл!