Ингрид Бергман - Моя жизнь

• Название: Моя жизнь
• Автор: Ингрид Бергман
• Издательство: Радуга
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1988
• ISBN: 0-440-14085-4, 5-05-002299-1

Книга написана одной из ведущих актрис мирового кино Ингрид Бергман (1916—1982) совместно с писателем А. Бёрджессом, известной советскому зрителю по фильмам «Газовый свет», «Осенняя соната» и др.

Ингрид Бергман рассказывает историю своей яркой и трудной жизни, где поиски, взлеты, неудачи художника неразрывно переплелись с перипетиями личной жизни любящей и страдающей женщины.

Работа с выдающимися кинорежиссерами XX века Дж. Кьюкором, Р. Росселлини, И. Бергманом, встречи с Э. Хемингуэем, Б. Шоу, Ю. О’Нилом, роль творческого и человеческого взаимообогащения, конфликты позиций и характеров — обо всем этом актриса поведала искренне и взволнованно.

Книга иллюстрирована.

Рекомендуется широкому кругу любителей киноискусства.

---

В день премьеры на меня обрушились аплодисменты. Я чувствовала тепло, идущее из зала, — я была счастлива. Мои мечты сбывались. Я сказала Роберто «Теперь я могу спокойно лечь и умереть».

Возможно, именно это мне и следовало сделать критики объявили, что спектакля хуже нашего они в жизни не видели.

После премьеры не проходило дня, чтобы газеты или журналы не пытались просто уничтожить меня.

Но вопреки прессе наше прибытие в Швецию было отмечено великолепно. Роберто и меня пригласили на бал, где присутствовал король Швеции. Но у Роберто не было фрака. Его спросили: «Неужели вы не можете взять фрак напрокат или надеть что-нибудь подобающее случаю?» Роберто ответил, что не может, но обязательно придет и спрячется за пальмой или колонной чтобы посмотреть, как меня будут представлять. Итак вместе с двумя другими дамами я встала и сделала реверанс. Король улыбнулся. На том все и кончилось Затем, после того как все были представлены, дворец кий сказал, что король хочет со мной поговорить Мне это крайне польстило. Король был очарователен но интересовался больше Роберто, чем мной.

— Где ваш муж? — спросил он.

— Он прячется где-то там, за колоннами. Ваше Величество, — сказала я. — У него нет фрака.

— Ну, разве «это не глупо? Разве это не смешно? — спросил король. — Я ищу его повсюду, чтобы поговорить о «феррари». Пожалуйста, найдите его и приведите ко мне на пару слов.

Роберто нашли, и они с королем болтали о «феррари» до тех пор, пока их не развели в разные стороны.

Меня пригласила на обед группа, которая называлась «Шведы». Когда-то мой отец пел с ними и ездил на гастроли по Соединенным Штатам Америки. Они вспоминали о нем, пели песни, которые он пел с ними. Это было так трогательно, что я не могла удержаться и все время плакала в салфетку.

Как только Росселлини прибыли с детьми в Стокгольм, в них вцепились газеты. Их преследовали всюду. Первые страницы были полны описаний семьи, одежды Ингрид, ее драгоценностей, самого Роберто с его редеющим пробором в волосах, детей, их реакции на все происходящее. Появились первые нелестные отзывы. «3а выступление в Опере Ингрид требует гонорар выше, чем Юсси Бьерлинг. Цены на билеты побили все рекорды, а ведь Ингрид даже не умеет петь!» Затем последовала обойма унизительных статей о родителях Ингрид, что ее просто взбесило. Один из журналистов был недоволен, услышав, как Ингрид сказала что надеется говорить по-шведски «без всякого акцента, хотя прошло столько лет». «И это говорит она которая пользуется любой возможностью, чтобы под черкнуть свои способности к иностранным языкам!» Отклики на премьеру были однообразно плохие, а зачастую и враждебные. Ее Жанну находили слишком «здоровой, веселой, а потому бездуховной и почти комичной». «Эта эгоцентричная женщина ни на секунду не превращалась в страдалицу. Хотя, наверное, ни у кого не будет поводов для страдания, если ему заплатят за вечер столько, сколько ей». «Ей недостает силы и магнетизма». В то же время все критики хвалили исполнителя главной мужской роли шведа Андерса Няслунда. Росселлини тоже досталось: его режиссура была признана поверхностной и банальной. Критики соревновались в сравнении Ингрид с другими актрисами, игравшими святую Жанну, и приговор их был не в ее пользу. «Зачем импортировать Ингрид Бергман и платить ей бешеные деньги, когда у нас есть X и Y, которые играют гораздо лучше?»

Стиг Альгрен опубликовал в одном из журналов статью под заголовком «Показать себя за деньги»: Ингрид Бергман — не актриса в полном смысле этого слова. Ее карьера начиналась совершенно на ином уровне. Поэтому крайне несправедливо сравнивать ее с профессиональными актрисами.

Так случилось, что после провалов фильмов, следующих один за другим, для Росселлини и Ингрид Бергман не оставалось ничего лучшего, как переезжать из города в город, из одной страны в другую и показывать Ингрид Бергман за деньги.

Но следует ли осуждать их за это? Разумеется, нет. Ингрид Бергман — товар, пользующийся пока что большим спросом, и его поэтому предлагают на открытом рынке. Поэтому она назначает цену, и ей платят по установленным тарифам — так же, как за селедку и чугун».

Роберто оставался здесь только для того, чтобы окончательно отработать все мелочи в постановке.

А Ингрид оказалась лицом к лицу с происходящим.

Я ненавидела эти ужасные статьи, хотя понимала, что, когда выступаешь перед публикой, она вправе сказать: «Нам не кажется, что вы так уж хороши, поэтому мы не желаем тратить на вас свои деньги». А те, для кого критика стала профессией, имеют право заявить читателю: «Не стоит идти смотреть на них — вы впустую потратите и время, и деньги». Как раз против этого я не имела ничего против. Я была против нападок на мою личную жизнь.

Уезжая в Испанию, во Францию, в Англию, мы брали детей с собой. Мы путешествовали, как цыгане, — это итальянский стиль. Горы багажа, служанка, няня. Шведская пресса нашла это возмутительным. «Почему она приехала сюда в сопровождении всего лишь двух нянь, присматривающих за детьми? Уж коли у нее трое детей, следовало бы иметь трех нянь». И все в таком плане. Их раздражал Роберто, ездивший на своем «феррари», а ведь у него еще есть и «роллс-ройс». «Как они смеют выставлять у отеля две машины? Это же верх тщеславия».

Меня критиковали за то, что я не позволяю фотографировать детей. «В чем дело? Они что, уроды?» Пытаясь проявить дружелюбие, мы согласились: «Хорошо, приходите фотографируйте. Нам просто не хочется, чтобы дети почувствовали свою исключительность, увидя собственные фотографии в газетах “ И вот фото: дети, Роберто и я, счастливая и улыбающаяся, — появились во всех газетах и журналах. Вы думаете, все обошлось? «Посмотрите, как она позирует рядом с детьми, притворяясь нежной, любящей матерью. Разумеется, все это сделано для рекламы».

Это становилось невыносимым. Я пошла со своей старой подругой Молли Фаустман на девяностолетний юбилей Анны Нори. Я училась у нее после того, как оставила Королевскую драматическую школу. Именно она научила меня, как надо двигаться на сцене. Я принесла ей бутылку шампанского. Журналисты уже нас поджидали. «Пожалуйста, никаких фотографий», — сказала я. «О, только одну, Ингрид». А как только снимок опубликовали, оказалось, что я пытаюсь нажить капитал на чужой известности, выставляя свое лицо в газетах.

Как раз в Стокгольме я узнала, что вскоре после смерти Онеггера умер Поль Клодель. Я любила обоих этих людей. Поэтому предложила дирекции театра как-то отметить память о Клоделе.

— Может быть, положить несколько цветов по обе стороны сцены и перевязать их траурными лентами?

— Нет, это не годится. Кому нужны цветы с черной лентой? Глупо!

— Может быть, мне сказать что-нибудь в знак уважения к Клоделю, перед тем как поднимется занавес?

— А что вы хотите сказать?

— Не знаю, просто несколько слов о том, что сегодня мы единственная труппа в мире, которая в этот печальный вечер играет его ораторию. Я должна что-то сказать.

Они согласились. Занавес поднялся.

— Сегодня у нас траурное представление, — начала я. — Сегодня умер поэт Поль Клодель, автор текста оратории «Жанна на костре». Мы испытываем чувство колоссальной потери и глубокой печали, но он живет в наших сердцах как великий драматург, как человек, наделенный острым умом и духовной поэтической силой. Он оставил нас. Но его слова остались с нами. Мы посвящаем этот спектакль его памяти.

На следующий день газеты подняли вопль по поводу того, что я вышла к публике с крокодиловыми слезами и притворной жалостью только лишь для того, чтобы сорвать пусть небольшой, но личный успех. Никто и никогда раньше не делал ничего подобного. Публика почувствовала определенную неловкость... И дальше в том же духе.

Примерно через неделю произошел эпизод, ставший последней каплей в чаше моего терпения. Мне позвонили из редакции стокгольмской газеты и попросили принять участие в воскресном благотворительном представлении в пользу больных полиомиелитом.

Концерт должен был проходить в громадном зале, где множество актеров, актрис будут петь, танцевать, рассказывать всевозможные истории. Бесплатно. Конечно, я сказала «да». Меня спросили, что я буду делать.

— Наверное, нет смысла показывать отрывок из оратории. Я расскажу или покажу что-нибудь другое. Попросите конферансье, который будет нас представлять, задать мне какой-нибудь вопрос — остановить меня будет невозможно.

— О, прекрасно, расскажите что-нибудь смешное.

Все шло великолепно. И вдруг, в воскресное утро, как раз перед благотворительным концертом, я открываю газету и... Что же я вижу? Передовую статью, где на меня нападают! Главную статью номера, в которой меня бесчестят! И это в той самой газете, которая воспользовалась моим именем, чтобы заполнить зал. Я чуть не сошла с ума. Я позвонила Молли Фаустман и сообщила, что я собираюсь сделать.