Николай Богомолов - Русская литература первой трети XX века

• Название: Русская литература первой трети XX века
• Автор: Николай Богомолов
• Издательство: Водолей
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 1999
• ISBN: 5-7137-0114-X

Российский литературовед, профессор. Родился в семье профессора МГУ. Окончил филологический факультет МГУ (1973) и аспирантуру при нём (1978). Преподаёт в МГУ (с 1978). Доктор филологических наук (1992), профессор МГУ (1994). Заведующий кафедрой литературно-художественной критики и публицистики факультета журналистики МГУ (с 1994 года). Сопредседатель Русского библиографического общества (1991). Член Союза писателей Москвы (1995). Член редколлегий международного поэтического журнала «Воум!», журнала «НЛО», альманаха «Минувшее».

В книге собраны избранные труды Н.А.Богомолова, посвященные русской литературе конца XIX — первой трети ХХ века. Среди героев книг как писатели первого ряда (В. Брюсов, З. Гиппиус, И. Анненский. Н. Гумилев, М. Кузмин, Вл. Ходасевич), так и менее известные. Часть работ публикуется впервые.

---

О содержании манифеста в воспоминаниях по поводу публикаций Иванова Северянин ничего не говорит, ограничиваясь лишь внешним описанием: «Мы издали «манифест», разослали его по редакциям почти всей России, записались в «Бюро газетных вырезок» и стали ждать откликов прессы. Эти отклики не заставили себя долго ждать, и вскоре мы были буквально завалены вырезками с отборной руганью по нашему адресу. А в сущности и браниться-то было не за что, так как ничего чудовищного в нашем манифесте не было. Просто мы пытались в нем доказать, — насколько удачно, я уж теперь судить не берусь, не имея под рукою этого документа, — я говорю доказать, что в мире есть только одна бесспорная истина — душа человеческая как составная часть Божества» (Северянин. С. 69). Напомним, что это было сказано еще до появления в печати того отрывка из цикла «Китайские тени» (впоследствии включенного в текст «Петербургских зим»), который касался непосредственно истории взаимоотношений Иванова и Северянина. Кстати, не лишено вероятности, что сам фрагмент «воспоминаний» Иванова был написан после того, как Иванов познакомился с текстом «Успехов Жоржа» и неминуемо должен был отреагировать как на снисходительный тон былого «мэтра», так и на некоторые довольно неприятные его намеки[776].

В других же воспоминаниях, рассказывая о своем пути в литературе, Северянин конкретизировал свою раннюю концепцию эгофутуризма несколько более, заявив: «Лозунгами моего эгофутуризма были: 1. Душа — единственная истина. 2. Самоутверждение личности. 3. Поиски нового без отверганья старого. 4. Осмысленные неологизмы. 5. Смелые образы, эпитеты, ассонансы и диссонансы. 6. Борьба со «стереотипами» и «заставками». 7. Разнообразие метров» (Северянин. С. 36). Несомненно, что между реальными «Скрижалями» и их переложением в воспоминаниях Северянина есть определенные расхождения, но в то же время нельзя не признать, что и в манифесте Северянин — как и солидаризовавшиеся с ним Иванов и другие — попытались довольно неясно выразить некоторые положения, значительно более отчетливо сформулированные Северяниным 12 лет спустя.

Следующий момент контроверзы между воспоминаниями Северянина и Иванова относится к взаимоотношениям их обоих с «Цехом поэтов» и с Гумилевым. Настойчивое повторение одних и тех же доводов не может не заставить всмотреться в эпизод внимательнее.

В «Успехах Жоржа» Северянин рассказывает об этом так: «Вскоре после основания Эгофутуризма Иванов познакомился с Гумилевым, только что приступившим к устройству «Цеха поэтов», занятым идеей «акмеизма». Познакомил Жорж с Гумилевым и Арельского. Гумилев стал звать их к себе в «Цех», соблазняя тем, что будет помещать стихи «цехистов» в журнале «Аполлон» <...> Звал неоднократно Гумилев и меня через них, но я упорствовал и не сдавался. Тогда он пришел ко мне как-то вечером сам. Пришел вместе с Ивановым. Познакомились, побеседовали. Он повторил свое приглашение, говорил мне всяческие комплименты. Я «поблагодарил за честь» и категорически отказался» (Северянин. С. 69). Еще более резко сказано об этом эпизоде в «Шепелявой тени»: «Вводить же меня, самостоятельного и независимого, властного и непреклонного, в Цех, где коверкались жалкие посредственности, согласен, было действительно нелепостью, и приглашение меня в Цех Гумилевым положительно оскорбило меня. Гумилев был большим поэтом, но ничто не давало ему права брать меня к себе в ученики» (Северянин. С. 75).

Вопрос об отношениях Северянина с «Цехом поэтов» выглядит в настоящее время довольно запутанным. Даже после внимательного комментирования Р.Д. Тименчиком контекста отзывов Гумилева о произведениях Северянина кое-что, как кажется, остается недостаточно проясненным. Отчасти повинен в этом сам Северянин, довольно решительно перепутавший как в своей прозе, так и в стихах, времена и разнородные явления. Характерный пример — строфы «Рояля Леандра», где произвольно смешаны события литературной жизни десятых и двадцатых годов. По уверенность, с какой Северянин неоднократно повторяет рассказ о визите Гумилева к нему, заставляет предположить, что действительно весной 1912 года Гумилев пытался наладить контакты с Северяниным, но натолкнулся на отказ. Вся логика литературных отношений того времени говорит, что весной участие Северянина в «Цехе поэтов», только набиравшем силу и нуждавшемся в более или менее опытных участниках, должно было быть выгодным Гумилеву, и потому естественным выглядит предположение, что приблизительно в то время, когда Г. Иванов и Арельский начинают отходить от эгофутуризма, Гумилев наносит визит Северянину (очевидно, действительно при посредстве Иванова), который завершается неудачей из-за гордого отказа хозяина подчиниться руководству «высокоталантливого»[777] Гумилева. Однако осенью 1912 года Игорь Северянин оказывается практически в одиночестве, лишившись и распавшегося «ректориата», и союзничества Игнатьева. Именно в этот момент для него выглядит логичной попытка возобновления контактов с Гумилевым, внимательно описанная Р.Д. Тименчиком: Северянин посещает Гумилева в Царском Селе 18 октября (обратим, кстати, внимание на первую строку приводимого по этому поводу Тименчиком четверостишия Северянина: «Я Гумилеву отдавал (курсив мой. — Н.Б.) визит»), пишет ему, передает в журнал «Гиперборей» не только официальное письмо о разрыве с Игнатьевым, но и три своих стихотворения[778]. Иванов был свидетелем всех этих эпизодов и потому естественно, что боровшемуся в середине двадцатых годов за свою литературную репутацию Северянину было необходимо нейтрализовать его свидетельства своими утверждениями. Хронологические сдвиги и расчетливые умолчания приобретают в таком контексте особую значимость.

Наконец. Северянин пользуется возможностью откликнуться на тексты Иванова, чтобы определить момент распада группы эгофутуристов, однако снова делает это с нарочитыми хронологическими сдвигами. В негодующей «Шепелявой тени!» об этом рассказано следующим образом: «Г. Иванов 2-ой — как и Арельский, постыдно бежали от эгофутуризма в Цех. Как теперь он сам сознается, там ждали его «связи более подходящие и потому бесконечно более прочные». На мой взгляд, это звучит попросту цинично и достаточно ярко обрисовывает личность г. Иванова 2-го» (Северянин. С. 74—75). В несколько более спокойных тонах в «Успехах Жоржа»: «Вскоре (после визита Гумилева. — Н.Б.) Иванов и Арельский мне изменили окончательно, заделавшись настоящими «цехистами» и отрекшись печатно по настоянию «старших» от футуризма. В это время Олимпов внезапно сошел с ума. Остался я один со своим детищем, но так как фактически весь эгофутуризм, мною выдуманный, был только во мне самом, то ничего не изменилось после того, как трое из четверых выбыли. Я дал знать через печать о происшедшем и заявил попутно, что весь эгофутуризм, видимо, только мое творчество, я же желаю впредь быть поэтом безо всяких этикеток и ярлычков. Тем вся эта шумиха и закончилась. «Изменники» же продолжали бывать у меня почти ежедневно, и оставались мы в хороших отношениях еще около года. А потом их вдруг смыло...» (Северянин. С. 69 70).

Уточнение датировки этих событий должно внести некоторую ясность как в историю эгофутуризма, так и в историю взаимоотношений Иванова с этим течением. Выше мы уже приводили цитату из письма Северянина к Брюсову от 24 мая 1912 года, позволяющую датировать отход Иванова и Арельского от эгофутуризма: «Давно собираюсь Вам сообщить, что Грааль Арельский и Георгий Иванов, «оставаясь со мною в лучших отношениях», в ректориате Академии Эго-поэзии больше не состоят и «футуризму не сочувствуют»: гг. синдики «Цеха поэтов» «нашли несовместимым и то и другое», и вот – «им пришлось делать выбор»...»

В своей автобиографии 1929 года Грааль Арельский сообщает: «Из кружка «Ego» я скоро, однако, ушел, вступив в 1912 г. (25.1) в «Цех поэтов»»[779]. Но это не помешало ему, равно как и Иванову, участвовать в первом номере эгофутуристической газеты «Петербургский глашатай» (12 февраля). Впрочем, уже во втором номере (11 марта) их имен нет. Очевидно, именно к этому времени (февраль — начало марта 1912 г.) относится окончательный уход Иванова и Арельского от эгофутуризма.

В то же время происходит и упоминаемое Северяниным расхождение с Олимповым. так описанное самим Олимповым в хронологической памятке «Точные сведения о возникновении футуризма в России», составленной им для А.Г. Островского: «В середине марта 1912 г. выходит № 2 «Петербургского Глашатая», где Игнатьев статьей о творчестве Северянина извращает мое толкование футуризма. В сентябре 1912 г. Северянин, по случаю двухмесячной болезни Олимпова, издает доктрины футуризма, и Олимпов, по выздоровлении, отвечает ему хартией, последствием явился отказ Северянина от футуризма. На его отказ Олимпов ответил декларацией и объявил, что футуризм есть вечная перчатка бессмертия и он жив»[780].