Владимир Рафеенко - Московский дивертисмент [журнальный вариант]

• Название: Московский дивертисмент [журнальный вариант]
• Автор: Владимир Рафеенко
• Жанр: Современная проза

Опубликовано в журнале: «Знамя» 2011, № 8

---

Какая там Троя, пупсик, это просто Москва! Здесь легитимность всегда более проблематична, чем в любой Трое! Просто не надо ушами хлопать по щекам, когда утро красит нежным цветом. Ты нужен крысам, нужен! Без тебя они не найдут ключа к загадочной русской душе — вот что я тебе скажу, зубастик! Фриц, я тебе уже как-то говорил, что единственное, что ты хорошо в своей жизни делаешь, — это минет! И больше ничего! Поэтому оставь в покое политику, социологию, а заодно и культуру Российской Федерации! Меня раздражает, когда ты начинаешь обобщать! Ну и пусть, пупсик, ну и пусть минет! Зато, признайся, это я делаю искренне, от души, а не как Моника Левински какая-нибудь!

Ну, вот и не берись рассуждать о том, чего в упор не понимаешь! Сейчас мы вплотную подошли к битве за Москву (Schlacht um Moskau)! Буквально повторяются события 1941–1942 годов! Москва сейчас — это и есть та самая Троя! Слушай, пупсик, ну пусть Троя, да пусть хоть Вавилон, разве дело в том, как называть?! Тут ты прав, спор о терминологии, как говорил Ленин, можно отложить до более спокойных времен! Самое главное — битва, решающее сражение — уже почти началось! Я уже чувствую флюиды всеобщей мобилизации и последующей гибели! Мои ноздри сами собой раздуваются от дыма пожарищ, которые нам только предстоит раздуть!

О, вот теперь ты похож на настоящего Щелкунчика, пупсик! Глаза сверкают, зубы колесом, десны металлом отсвечивают! Вот теперь ты воин! Теперь ты император! А то нюни распустил!

О, Фриц, не говори так со мной, а не то я тебя ударю! Если хочешь знать, они меня каждый день на убийства толкают! Ты же в курсе, у меня почти каждый день операции! И каждый день мне приходится бороться не только с собственной слабостью и некомпетентностью, но еще и с ними! Да, милый, знаю. Это должно быть трудно.

Трудно?! Нет, Фриц, ты себе не представляешь, что это такое, когда от тебя ежедневно требуют новых жертв! А я не могу, не могу я! Я, когда Перевал переходил, клятву давал не Гиппократу какому-нибудь, а лично самому Асклепию! Я тебя умоляю, зубастик, какой в Москве Асклепий?! Ты в своем уме, милый?! Кто он здесь такой? Тьфу! Архетип какой-то, да и все! Главный врач Москвы и то, если разобраться, обладает гораздо более серьезными рычагами влияния! Не мучай себя, зубастик! Не мучай, если просят тебя убить — убей! Все равно этот город обречен! Тебе, зубастик, как никому другому известно, что крыс в этом городе уже ровно столько, сколько и людей, и спасти его от нас с тобой может только чудо!

Да, только чудо или рождение Ахилла!

Ну, я тебя умоляю, милый! Какой Ахилл? Я тебя умоляю! Ты же знаешь пророчество Аполлона, что Ахилла в Москве не может родить ни одна земная женщина? Знаю, все я знаю, ну а если его родит неземная? А неземные все, мой милый Трахер, остались там, в глубине веков! Сейчас по Москве ходят обыкновенные гламурные суки, которым только и надо, что вскружить голову таким маленьким хорошеньким мужчинкам, таким сладеньким серебряным наполеончикам, как ты! Им больше ничего не нужно! Что ты такое несешь, Фриц! Я, конечно, этим вопросом подробно не занимался, но, на мой взгляд, есть вполне приличные и даже несколько старомодные дамы! Особенно из консерватории. Мы с моей Дуськой, знаешь, часто в консерваторию ходим…

Какая там, на хрен, консерватория! Ты меня, пупсик, лучше не зли! Ты думаешь, я не вижу, как эти медсестры смотрят на тебя, куколка моя?! Я же вижу, как они пожирают тебя своими холодными глазами! Хуже крыс! Точно тебе говорю, зубастик, они хуже крыс! Не люби женщин! Не люби их! Они злые, злые, злые! Они сначала овладеют тобой, а потом будут по кусочку отгрызать от тебя! По маленькому кусочку! Первоначально чуть-чуть куснут. И раз, и два, и три. С большими промежутками. Чтобы тебя потихоньку приучить к боли. А потом, когда ты привыкнешь к нему, к этому изощренному страданию, когда начнешь испытывать в нем некоторую извращенную потребность, тогда и начнется настоящий пир! И хлынет кровь! И тебя поглотит вакханалия женской жажды!

Да прекрати ты, в самом деле, Фриц, нести ахинею! Ты стихи не пробовал писать? У тебя бы получилось!

Правда?! Правда, пупсик мой?! Тебе понравилось?! Ах, я так рад, так рад! А я ведь действительно пописываю! И недурно у меня уже выходит, между прочим! Ах, как мне приятна твоя похвала! Я хочу, чтобы ты знал, пупсик, что в жизни у меня была одна забота — единственным стихом свести тебя с ума! Мой сладенький зубастик, как ты меня окрылил сейчас, какой простор ты дал мне сегодня для творчества и для полета фантазии! А моя фантазия, милый, сегодня могущественна как никогда! Особенно вот в такие минуты, когда ты покидаешь мой дом удовлетворенным и оставляешь меня насыщенным собственной влагой! Слушай, зубастик, может, давай организуем небольшой поэтический конкурс?! Допустим, имени тебя. А что? Международный поэтический фестиваль “Серебряный зуб”? Или еще круче: “Международный поэтический фестиваль “Московский Щелкунчик”?! Деньги есть, связи есть, через годик такой сэйшн в Лужниках устроим, что мама не горюй…

Подай лучше мою одежду! Да не топчись по моим носкам, животное! Ну, хорошо, если не хочешь имени тебя, тогда пусть будет имени меня. Прекрати валять дурака! Мне уже ехать пора, Фриц! Мне сегодня нужно домой выбраться пораньше, меня моя Дуська сильно беспокоить начала в последнее время. Появился у нее, понимаешь, какой-то молоденький хлыщ, почти бомж, оборвыш, дворник какой-то! И что бы ты думал, общалась бы с ним там где-нибудь на стороне, так нет, она его к нам в дом тащит! Вот уж не предполагал никогда у себя в доме увидеть нечто подобное!

А какой он из себя? Случаем, не такой черненький с волнистыми волосами? Точно. А ты откуда знаешь? А-а-а, она к нам в отделение его месяц назад еще привозила, а потом забирала на машине! Я ж тебе говорил тогда, пупсик! Я же к своему пупсику примчалась тогда на крыльях любви и все сразу же доложила! Я же, мой хороший, тогда так тебе доложила, что ты даже вечерний осмотр больных отменил! Ты что, не помнишь?! Не помню! Нет, это обидно! Я специально слежу за твоей сучкой! Катаюсь за ней по Москве, превращаюсь то в официанта в ресторане, то в медсестру в хирургическом! Все выясняю, спешу, лечу, докладываю тебе! А ты забываешь мои услуги! Ты знаешь, зубастик, меня сейчас даже унижает твоя короткая память! Ты же меня уверял, что запомнишь этот наш с тобой вечер на всю оставшуюся жизнь! Ну, вечер остался в памяти, это верно, а о дворнике я забыл, признаться, совсем забыл. Ты забыл?! Невероятно! Ты же обычно все на свете помнишь!

Забыл! Щелкунчик был раздосадован этим фактом донельзя. Он даже постоял какое-то время у окна, припоминая тот день, когда Фриц явился к нему в его личную операционную, чтобы сообщить подозрительную новость — его жена проводит время отнюдь не в одиночестве, как он предполагал до этого, но в обществе какого-то молодого человека. А то, что она его привозила и забирала из клиники лично, не убоявшись никаких пересудов, показалось им тогда и вовсе странным! Это говорило о том, что эта связь, возможно, продолжается довольно долгое время и уже минула стадию легкой и необязательной влюбленности! И он об этой связи ничегошеньки не знает! Что почти невероятно при таком количестве серых слуг и постоянном и неусыпном наблюдении за ней Фрица. Но факт оставался фактом…

Да, представляешь, совершенно забыл! Ах, как это нехорошо! Но я понимаю, отчего это произошло. Я подумал, что это обычное взаимное увлечение преподавателя и студента. Знаешь, как это бывает. Она для него идеал, она всегда на кафедре, всегда возвышена и умна! Он для нее мальчик, почти сын, его нужно всему учить, необходимо позаботиться о том, чтобы он побольше узнал самых разных интересных и умопомрачительных вещей! Ведь, в сущности, кто еще об этом позаботится?! Поэтому так сладок этот подразумеваемый инцест, который никогда, впрочем, не становится предметом размышлений, но только где-то там, вдали, тревожно и нежно брезжит! Как раннее утро над Москвой!

Да ты сам поэт, зубастик, восхитился Фриц. Тебе это записывать нужно! Ты так говоришь о пороках, что до звона в ушах хочется их испытать! Тебе это не грозит, мрачно усмехнулся Щелкунчик.

Он постоял некоторое время, в задумчивости пощелкивая зубами. Студент, говорит она, талант, говорит, стихосложение, белый стих, метафористы, концептуалисты, а оказывается — все гораздо проще! Так-так, ах, как неприятно! И не то неприятно, что она с ним спит. Понимаешь, накануне битвы не хотелось бы, Фриц, никаких нелепых случайностей! Кто лучше нас с тобой знает, что моя жена во всей этой истории тоже человек нелишний! Мы вместе с ней пришли из-за Перевала, и там она была моей нежно любимой владелицей!

Помнится, мне до звона в ушах, как ты только что выразился, хотелось ударить ее своей остро отточенной сабелькой, которую мне в детстве подарил ее добрый крестный! Мне были неприятны ее белое платье, ее ярко-рыжие волосы, чуть выпуклые голубые глаза, алый рот, пунцовые щечки! Особенно она мне была противна, когда мы, набегавшись, приходили с мороза вдвоем домой и нас усаживали за стол. Причем она шла к столу, схватив меня за ногу и помахивая мной в воздухе, как будто я был бездушной, глупой, тривиальной вещью, а не ее будущим властелином, повелителем, мужчиной, ее гинекологом! Нет, она помахивала мной так, что мой серебряный рот невольно открывался и издавал противные щелкающие звуки. Над этими звуками все потешались до слез, до колик! Мне казалось, что хохочут все! И щипцы, и кастрюли, и супница на столе, и твои, Фриц, глупые оловянные солдаты, кровь и кишки которых так часто забрызгивали нам всю гостиную! А этой маленькой поганке — ей это нравилось! О, как я ее ненавидел!