Владимир Рафеенко - Московский дивертисмент [журнальный вариант]

• Название: Московский дивертисмент [журнальный вариант]
• Автор: Владимир Рафеенко
• Жанр: Современная проза

Опубликовано в журнале: «Знамя» 2011, № 8

---

Потом уже, спустя какое-то время, Матвей, анализируя произошедшее, понял, что, демонстрируя себя, крыса, видимо, рассчитывала таким образом запугать его и обратить в бегство. Убегающего легче убить. И этот расчет почти оправдался. На какую-то сотую долю секунды Матвеем овладел безумный, неконтролируемый страх, лоб покрылся испариной и, несмотря на морозный сухой ветер, ладони стали влажными.

Ты знаешь, Матвей заставил себя растянуть замерзшие губы в улыбке, вообще-то знакомые меня давно убеждали в том, что в Москве крыс стало как-то слишком много, но я им не верил! Говорили мне, мол, машину нельзя поставить на ночь возле мусорных баков! Придешь, говорят, а у тебя под капотом уже целая семья пасюков! А кое-кто рассказывал мне, что чиновников, внешне напоминающих крыс, стало на диво много. Странное совпадение! Просто беда, говорят, куда в присутственное место ни придешь, а там смотрит на тебя своими глазками кто-то серый, уверенный, обремененный острыми зубами и длинным хвостом! Но теперь, конечно, я в курсе! Теперь другое дело! Ты меня со своим подельником сегодня навсегда убедил в вашей реальности! Теперь, дружок, я буду конкретно озабочен судьбой моего родного города!

Умри, Агамемнон! Это произнесла крыса перед тем, как прыгнуть вперед.

Церковь на Остоженке

На Москву упал яростный и холодный осенний зеленый ливень. По стеклу барабанили струи. У третьего подъезда, как знак грядущих баталий, стояла тень в капюшоне. Кривозуб знал о приближающейся битве, но долгое время не мог понять своей роли в ней. Однако сегодня ночью ему явился сам Аполлон. Это было задолго до рассвета, когда на город опустился самый тяжелый ночной час, час быка. Светлый гость внезапно возник в комнате, сразу, естественно, залив ее солнечным светом по самый плафон, уселся в кресло и стал стегать себя миртовой веткой по разношенным солдатским сапогам сорок пятого размера.

Матвей приподнялся на кровати и сел. Протер глаза, присмотрелся с удивлением к Лучезарному и понял, что тот до странности напоминает ему дядю Гришу. И дело даже не в гимнастерке и галифе образца сорок первого года. Просто это и был дядя Гриша собственной персоной! От него пахло старостью, тройным одеколоном, крепким дешевым табаком, кирзой и хозяйственным мылом. Однако при этом у Матвея не возникло ни тени сомнений: это был златокудрый и сребролукий бог, помощник пастухов, хранитель стад, покровитель наук и искусств, бог-врачеватель, бог, излучающий свет. Это был Аполлон, но в то же самое время и русский ветеран, герой трех войн, бывший зэка, многоженец и красавец, лучший шахматист Садового кольца — дед Григорий!

Привет, Агамемнон, сказал Феб голосом, в точности копирующим надтреснутый баритон дяди Гриши. Хватит спать, ей-богу. Я к тебе по делу. Ты, кажется, уже пришел в себя? Ты понимаешь, кто ты есть на самом деле? Более или менее, ответил Матвей и почесал волосатые ноги. Хотел встать, но побоялся продемонстрировать высокому гостю свои полосатые семейные трусы. Нет, все-таки это определенно дядя Гриша, подумал Матвей. Смотри ж ты, два ордена Красного Знамени, орден Отечественной войны первой и второй степени, Звезда Героя Советского Союза! А за что Героя дали, невольно спросил у Аполлона Матвей. А, сказал гость, достал из кармана брюк портсигар, зажигалку, постукал папиросой о крышку портсигара, неспешно закурил, за взятие Берлина. Но мы сейчас не об этом. Ты вспомнил себя, Агамемнон, или еще нет?

Еще не все, но местами. Однако “Илиаду” Гомера перечитал уже двенадцать раз, а многое помню вполне самостоятельно! Хорошо, сказал Феб. А общую ситуацию? Как у тебя с пониманием ситуации в целом? А вот тут, Матвей развел руками, мне похвастать, конечно, нечем! Нет, до меня уже дошло, что есть какой-то Перевал историй, там что-то случилось, и теперь люди и персонажи незаконно воплощаются друг в друга и утрачивают законные места, положенные для них Зевсом. Теперь все мы, то есть они, как-то перемещаются из одного мира в другой, из одного времени в другое. И стали, как бы это выразиться, взаимообратными, что ли. Все это я так неточно как-то знаю. Много непонятного снится, Аполлон! Но что-то в этом роде. Еще я думаю, что водки надо бы пить меньше…

Браво, перебил его Аполлон, у тебя отлично работают мозги! В прошлом, насколько я помню, ты был гораздо тупее! Но в сторону прошлое! Собственно, что тебе следует знать? Главное вот что. Ты должен сделать усилие и понять, что Троя — это не конкретный город, как ты привык. Троя — это как бы статус. Он присваивается в разных мирах тем или иным городам в те или иные эпохи. Это понятно? Не совсем.

Значит, так. Всегда в мире есть место, которое считается престижным ткнуть ракетой, пулей, на худой конец — палкой. Ну, как в этом варианте мира Ближний Восток. Это сейчас и есть Троя. Да, одновременно в мире может существовать несколько мест, которые являются одной и той же Троей. Троя, понимаешь, перемещается немного, дрейфует по миру. Сегодня она здесь, а послезавтра, глядишь, уже в другом месте. Феномен рефракции идеальных объектов, понимаешь. Ну, и элементарной справедливости. Мир слишком неоднороден, и каждая нация должна успеть побыть как по ту, так и по эту сторону баррикад. Идем дальше. Почему это так важно — победить Трою? Потому что Троя, с одной стороны, виновата. Тут неважно в чем, вину найти всегда можно. Поэтому вина эта всегда довольно абстрактная…

Обожди, сказал Агамемнон, что значит “вину найти можно”? Как это “абстрактная вина”?! А Елена? А сокровища Менелая? Да ты вспомни, Аполлон, у Приама вообще вся семейка была какая-то странноватая, ты вспомни этого козла Гектора…

Я тебя умоляю, Матвей Иванович, поморщившись, произнес Аполлон, будь другом, не гопничай, сиди тихо и слушай, что я тебе толкую! Итак, с одной стороны, вина абстрактная! Ни в чем не была виновна Троя! Ладно-ладно, не маши руками! На худой конец, Парис виновен! С этим я согласен, но и то — только отчасти! Ты сам посуди, Матвей, персонажа медведи воспитали! Какой он должен прийти из лесов?! Да никакой совершенно! Ну, пообтерся среди пастухов, туда-сюда, а тут ему Афродита Елену обещает! У мальчика крыша и поехала! Сам посуди, как он мог отказаться от такой бабы? Да никак! Так что ты меня даже не зли, Матвей!

И это все с одной стороны. Аполлон посидел немного молча, как бы сосредотачиваясь. А вот с другой стороны, победа над Троей означает власть над Перевалом историй. Греки победили Трою? Победили! И что? Да и то! Вся последующая культура и вся история этого мира, так или иначе, не обходилась без тех историй, которые прожили Афины! Вся наука, философия, искусство и тэ дэ и тэ пэ. Греки, а потом и римляне как их преемники, — народ дисциплинированный. Поэтому до определенного времени, приблизительно до эпохи Просвещения, Перевал работал в одну сторону и бестолковой реинкарнации персонажей в людей и людей в персонажей, как сейчас, не было! Но потом, сам понимаешь, мир стал ветшать, идеи рационализма, идеи гуманизма, вера и безусловность, секуляризация цивилизации, и все такое, и бла-бла-бла, и бла-бла-бла. В общем, на самом деле, Троя к тому времени уже давно находилась в другом месте.

И вот. В настоящее же время, Матвей, мы имеем в мире бардак! Люди и, как ты правильно сказал выше, персонажи стали взаимообратными! Ты понимаешь, о чем я тебе толкую?! Если честно, то не очень, виновато улыбаясь, ответил Агамемнон. Мне бы меч в руки, да… Да бабу в постель, сказал Аполлон, тогда бы ты, да, тогда бы ты показал себя! Впрочем, это даже хорошо, что ты мыслишь конкретно и положения общего плана тебя не интересуют. Но ты все равно должен попытаться осознать следующее.

В нашей с тобой истории речь идет не о том, что кто-то хочет завоевать, допустим, Москву, которая внезапно стала Троей. А она, кстати, мой друг, ею, к сожалению, стала! Уже девятый год близится. Как говорится, на сносях. Пока об этом знают немногие, но те, что знают, давно лавируют и лоббируют! Аж гул идет! И так все это, понимаешь, тихо все, аккуратно, политически корректно. Конечно, отчасти Троей до сих пор является и Ближний Восток, но там это все страшно затянулось, а здесь все очень просто и конкретно! Потому и Евросоюз тут уже давно ходит кругами, и Соединенные Штаты, и кто только тут не подпрягся! Ну, оно и ясно. Ведь дело не в том, чтобы разрушить Москву, поработить, поставить на колени, как фашист хотел, хотя, конечно, и это было бы приятно многим, чего греха таить! Смысл в том, чтобы ее контролировать! Кто контролирует Трою этого мира, тот контролирует вину, искупление, победу, надежду, счастье да и сам Мир!

Понимаешь, Матвей, о чем тут я тебе толкую?

Да что-то пока не особенно, честно признался Матвей, чувствуя какую-то неловкость и злясь на себя от этого. Мне ясно одно, Аполлон. Есть крысы, и они решили завоевать Москву, хороший северный город! А я в нем родился, почему-то внезапно застеснявшись, добавил с неловкой улыбкой Агамемнон, и горло за него порву любому! Я правильно излагаю? Да, что-то в этом роде, согласился Аполлон, задумчиво разглядывая Матвея. Хорошо, пойдем другим путем. Рассказываю тебе чисто по-военному. В Москве есть Кремль, и туда проникли крысы. То есть пока еще не критично. Пока это только разведка боем. Они там осматриваются пока, музеи посещают, спецхраны инвентаризируют и все такое. Ищут ходы-выходы. Но дело в том, что в Кремле — вернее, под ним, на глубине тридцати метров, — есть Тайный зал Московского Сердца. В этом зале вот уже сотни лет слоняется без дела от стены к стене и распевает песенки огромный розовый заяц. Насколько огромный, быстро и сосредоточенно, по-военному, спросил Матвей. Я к тому, что хочу четко представлять себе диспозицию! Ну не знаю, задумался Аполлон, я предполагаю, что метров до двадцати в высоту, никак не меньше. Солидная зверюга, восхитился Матвей. А что ты хочешь, Москва, пожал плечами Аполлон. Так вот. В этом розовом зайце находится… А какие песенки он распевает? Слушай, Матвей, поморщился Аполлон, какая разница, какие песенки! Хрен его знает какие, товарищ маузер! Какая разница тебе, “Подмосковные вечера” или “Бублички” распевает московский розовый заяц? Да, в сущности, действительно никакой, согласился Матвей.