Наталья Фатеева - Поэт и проза: книга о Пастернаке

• Название: Поэт и проза: книга о Пастернаке
• Автор: Наталья Фатеева
• Издательство: Новое литературное обозрение
• Жанр: Прочая научная литература
• Год: 2003
• ISBN: 5-86793-224-9

Исследование посвящено творчеству Б. Л. Пастернака. Акцент в книге делается на феномене сосуществования двух форм языкового выражения — стиха и прозы — в рамках единой творческой системы, которая у Пастернака отличается именно чередованием двух форм словесности, что позволяет описать явление литературного «билингвизма» в эволюционном аспекте. В результате параллельного анализа стихотворных и прозаических текстов определяются инварианты индивидуальной системы Пастернака и дается по возможности полное описание его художественной картины мира.

В заключительной части книги художественная система автора «Доктора Живаго» сопоставляется с некоторыми другими системами (Пушкин, Лермонтов, Набоков).

Книга предназначена для филологов — литературоведов и лингвистов, а также для всех тех, кто интересуется вопросами художественной коммуникации.

---

В этих строках образуется пересечение разных воображаемых ситуаций, заданных глаголом мелются: от ситуации «Что ты мелешь?» (т. е. ‘говоришь’) до «мелются» — ‘делаются мелкими, измельчаются’ (ср. Перемелется — мука будет). Этот последний смысл, связанный с ‘измельчением’, концептуально синонимичен идее порождения текста, изложенной в стихотворении «Про эти стихи» «СМЖ» и коррелирующей с «зеркалом»: На тротуарах истолку С стеклом и солнцем пополам, где в одном звуковом потоке оказываются иСТоЛКу (по внутренней форме — ‘истолкую’) и СТеКЛо (зеркала) с «солнцем» (‘светом’) пополам (см. [Фарыно 1978]); а ситуативно он отсылает к стихотворению «Мельницы» книги «ПБ». Там «мельницы», будучи по смежности в пространстве связаны со «светом», «ветром» и «снегом», по сходству формы с «крыльями», по характеру преломления света со «свечами» и «тенью», по способу движения с «движением мысли», становятся метафорой отражательного мыслительно-языкового процесса. Так Пастернак, следуя своему пониманию искусства, «не сам выдумывает метафору, а находит ее в природе и свято воспроизводит» [4, 188]:

Тогда просыпаются мельничные тени.
Их мысли ворочаются, как жернова.
И они огромны, как мысли гениев,
И несоразмерны, как их права.

Далее по комбинаторной памяти слов мельницы и ворочать можно восстановить новые связи в идиостиле Пастернака, которые в совокупности дают понятие о моделях ситуаций, хранящихся в памяти поэта. Так, в «Весне» «ТВ» находим строки, восстанавливающие параллелизм их мысли ворочаются / ворочать языком; в самих «Мельницах» в единый всей жизни умолот попадают все помыслы степи и все слова. А в стихотворении «Мучкап» «СМЖ» обнаруживаем, что душа и мысли в первом четверостишии параллелизируются с видом мельниц:

Душа — душна, и даль табачного
Какого-то, как мысли, цвета.
У мельниц — вид села рыбачьего:
Седые сети и корветы.

Окончательно утверждаемся в такой параллелизации в стихотворении «Душа» (1956), где в заглавии явно обозначен субъект «помола»:

Душа моя, скудельница,
Все виденное здесь,
Перемолов, как мельница,
Ты превратила в смесь.

Вспомним, что многие стихотворения книги «ТВ» первоначально входили в «СМЖ» и создавались одновременно с ней. И в стихотворении «Зимнее утро» «ТВ» мы уже обнаруживаем «мельчайшие» связи между «снегом», «мелются» и «сетью», которые создает сама сеть ассоциаций пастернаковского текста: Снег припоминает мельком, мельком… Тут уже один шаг от мельком до сходного по звучанию знаменитого мело «Зимней ночи», в котором соединяются признаки ‘ветер’ и ‘мельчайшие частицы снега, находящиеся в круговом движении (Мело, мело По всей земле Во все пределы). Об этом свидетельствует продолжение стихотворения «Зимнее утро», где «припоминает снег», как дуло и мело. Так отдельные «признаки» действительности «перемещаются» и «скрещиваются» у Пастернака, «вещи» все время изменяются, и в «существо действительности» закрадывается «что-то неиспытанное» [4, 182]. При этом кажущаяся, на первый взгляд, парадоксальность концептуальных соединений приобретает свои логические очертания.

Дальнейшее сопоставление звуковых и морфо-фонематических связей корня мел- параллельно в поэзии и прозе Пастернака дает следующие ряды: мельницы — кто осмелится; мысли (ворочаются как жернова); мысли (гениев); умолот; помыслы, Меловые обвалы пространств обмалывают И судьбы, и сердца, и дни. Строки о «меловых обвалах» появляются в «Мельницах» только в 1928 г., когда Пастернак начинает работать над текстом «ОГ», где Млечный Путь, состоящий из огромного количества звезд, концентрирующихся к основной плоскости Галактики, также соединен с понятием мела как инструмента и материала «письма». Здесь Млечный Путь сравнивается с меловой мазней диагонально протянутых пространств, напоминающих ночную садовую грядку, и оказывается, что цветы и звезды так сближены, что <…> теперь звезд и белокрапчатой травки не расцепить [4, 189]. По «Определению поэзии», звезды, или «слезы вселенной в лопатках», как раз и низвергаются «градом на грядку». Поэтому не случайно следующий абзац «ОГ» начинается со слов: «Я увлеченно писал…»

Звезды и Млечный Путь — не что иное, как указание судьбы человека (которая «обмалывается» «мельницами» и «меловыми обвалами пространств»), и эта судьба (или жизненный путь) по отражению связана у Пастернака и с «цветами» его «сада», и «травой» его «луга» (ср. еще раз фамилии Пастернак и Цветков). Поэтому Млечный Путь и сад соединятся затем в стихотворении «Гефсиманский сад» «СЮЖ» (Мерцаньем звезд далеких безразлично Был поворот дороги озарен. / <…> / Лужайка обрывалась с половины. За нею начинался Млечный Путь) наравне с остальными описываемыми нами концептами, которые «скрестятся» в этом итоговом для поэта цикле, и прежде всего в стихотворениях «Рождественская звезда» (Мерцала звезда по пути в Вифлеем) и «Зимняя ночь».

Итак, различные «микроэлементы» смысла, связанные по различным детерминантам памяти слова с корнем мел- (т. е. концептом ‘мельницы’) внутренней формой, образуют Пересечение следующих дифференциальных признаков: ‘измельчение’ х ‘круговращение’ х ‘движение, порождаемое ветром’ х ‘множество мельчайших элементов’ х ‘зерно, мука’ х ‘снег’ х ‘белый’ х ‘внутреннее свечение’ х ‘мысль’ х ‘инструмент творчества’ х ‘крылья’ х ‘судьба’ х ‘душа’. При этом уже в ранних текстах Пастернака признаки «мельницы» и «зеркала» обнаруживают ситуативные и концептуальные пересечения: «глаз» у поэта соединен с «зерном» и «снегом», а «свеча» по отражению в «стекле» подобна «колосьям». Ср.: …пламя свечей врезано колосьями налившегося ячменя в черные вздувающиеся стекла [4, 251]. Следовательно, в идиостиле Пастернака возможны и звуко-концептуальные «скрещения» мельниц и всей жизни умолота с ломится в жизнь и ломается в призме «Зеркала» как отражение (ср. мл-лм) общей идеи ‘преломления’, которая направляет развертывание функции «лирического субъекта».

Анализ самых ранних произведений Пастернака, прежде всего в прозе, показывает, как дифференциальные признаки «мельницы» и «зеркала», превращающегося в «глаз-свечу», становятся затем текстопорождающими в романе «ДЖ» и объединяют его прозаический и стихотворный корпуса. Оказывается, что многие «скрещения» стихотворения «Зимняя ночь» «СЮЖ», в центре которого «свеча, горящая на столе», замеченная Живаго через «глазок» в стекле в Рождественскую ночь, уже заложены в неоконченном отрывке с заглавием «Мышь» (1910). Анализ показывает, что уже в этом отрывке в эмбриональном состоянии содержатся как основные концептуально-композиционные «узловые точки» романа «ДЖ», так и авторефлексия Пастернака над понятием «лирического субъекта» и «героя-творца» (точнее, согласно его собственной терминологии, «лирического деятеля»). Ср.:

Ясно как божий день, что творчество имеет право подойти к Дмитрию Шестокрылову лишь в тот момент, когда он позовет это творчество, когда, вернее, он раздвоится и одна его часть замрет от неисчислимых скрещений в нем, а другая — та часть, что старше (его отеческое существо в нем), бросится на какой-то мистический балкон его души и станет звать какого-то неизвестного, но не Бога и вообще не существо; тогда что же бросится звать большая часть Шестокрылова его самообъятье? Совсем не за существом бросится она, а за событием; нужно чтобы над замирающим в скрещениях Шестокрыловым склонился таинственный черный раздавшийся в рефлекторном озарении потолок с тенью докторских рук на нем и чтобы под этими мельничными крыльями доктора на потолке, чтобы под ними не было, не случилось, а замкнуло бы или упокоило шестокрыловский экстаз громадное, обирающее Шестокрылова, как исполина, увеличительное зеркало. <…>