Мария Грей - Мой отец генерал Деникин

• Название: Мой отец генерал Деникин
• Автор: Мария Грей
• Жанр: Биографии и Мемуары

Воспоминания Марины Антоновны Грей, изданные во Франции в 1985 году, — живое свидетельство дочери, книга воспоминаний, сюжет, который написан самым великим мастером — жизнью. В них в яркой художественной форме, насыщенной эпистолярным наследием отца, отмечены не только основные вехи его нелегкой армейской службы и боевого пути, но описаны взгляды и черты личности генерала, общественная деятельность и перипетии его повседневной жизни в эмиграции.

Предназначена для широкого круга читателей.

Публикация подготовлена Центром комплексных исследований российской эмиграции Института научной информации по общественным наукам Российской академии наук.

Под общей редакцией доктора исторических наук А.Я. Дегтярева.

---

Иркутск. В первый раз Антон рискнул спуститься на перрон. Продавцы предлагали жаренных в масле птиц, свежие сливки, крутые яйца, пироги с золотистой коркой. Сибирь казалась такой богатой!

Поезд остановился в Харбине 5 марта. Для Антона это был конец пути, он почти не хромал. В штаб-квартире он узнал, что назначен начальником штаба 3-й Заамурской бригады. Это была должность, которую занимал полковник, но подобное продвижение не обрадовало капитана, так как новая бригада размещалась вдоль железнодорожного полотна, соединяющего Харбин с Владивостоком, довольно далеко от театра военных действий. Его задача? Защита конвоев и железнодорожных составов от набегов китайских и маньчжурских разбойников, которых, по слухам, было полным-полно в этих местах.

Противник казался смехотворным, он не походил на того, о котором думал Деникин, когда мечтал столкнуться с японцами. Однако опасность набегов была вполне реальной, их жертвами становились многие русские солдаты. Трудность охраны конвоев заключалась в том, что обмундирование солдат китайской регулярной армии (сохраняющей нейтралитет в этой войне) ничем не отличалось от обмундирования маньчжурских крестьян и китайских разбойников. Как распознать их вовремя? Так, во время инспектирования постов, раскиданных вдоль железной дороги, капитан замечает силуэты вооруженных людей. Он спрашивает своего полковника:

— Кто это? Друзья или враги?

— Посмотрим. Если будут стрелять по нам, то это разбойники. Если не будут, то это солдаты китайской армии.

Мало-помалу Деникин привыкал к простой жизни, к постоянным перестрелкам то на одном посту, то на другом, к своеобразным нравам местных жителей. Русские войска занимали всю Маньчжурию, но не вмешивались в деятельность гражданской администрации. С китайцами общались только с помощью жестов, так как и те, и другие понимали только свой родной язык, а местные переводчики не вызывали доверия. Русские солдаты охотно вступали в дружеские отношения с маньчжурскими крестьянами, распивали с ними русскую водку или местную ханчинскую, которая сильно драла горло, с удивлением смотрели, как китайцы промывали воду и речной гравий в поисках золота, как ставили на кон свои мизерные сбережения, азартно играя в игры, которых русские совершенно не понимали, иногда сопровождали их туда, где совершались смертные казни. Китайские судьи отличались безжалостностью. Всех разбойников — хунхузов, переданных им русскими, они приговаривали к обезглавливанию. Маньчжурские крестьяне охотно присутствовали на этих церемониях.

Летом приехал передвижной цирк, расположился на деревенской площади. Повозки крестьян выстроились в круг, и зрители могли вволю наслаждаться спектаклем. Первая пьеса, которую увидел Антон, показалась ему «очень оригинальной и совершенно непонятной». Внезапно среди зрителей он заметил русскую девочку и ее родителей. Она была очень похожа на маленькую Асю Чиж! Ему так не хватало их в этой чужой стране. Он увидел торговца, продающего охапки разноцветных бумажных цветов, купил их и предложил удивленной и восхищенной девочке.

Вспоминая яркие детали тогдашней жизни, Деникин огорчался тем, что ему приходилось быть только лишь «охранником железных дорог»; он старался, чтобы его отправили на фронт, и досадовал, что старания не имели успеха. Было, правда, одно утешение, которое отвлекало от мрачных мыслей: Антон переживал идиллическую любовь к одной молодой брюнетке. Волосы ее были пышны и роскошны, рот немного капризен. Небольшого роста, прекрасно сложена. На указательном пальце блестело кольцо. Было ли это кольцо обручальным, и кто была она сама?

В возрасте пятнадцати лет, листая альбом, я обратила внимание на фотографии, внизу которых стояла дата —1904 год. Я отметила несколько снимков, где на фоне скал, водопада, ограды каких-то садов мой отец был снят вместе со слегка прижимающейся к нему молодой брюнеткой. Лицо его выражало довольство и счастье. Я спросила:

— Кто это, папа? Это какая-то твоя бывшая пассия? Моя мать, ревнивая по природе, поддержала меня, искусственно небрежно бросив:

— Ну, Иваныч, расскажи же своей дочке приключения с прекрасной Марией!

Отец покраснел и захлопнул альбом. Больше я никогда не затрагивала эту тему.

Глава VI КРЕЩЕНИЕ ОГНЕМ

Осень 1904 года. Радость русских воинов была недолгой. Великие надежды, вызванные назначением Макарова командующим Тихоокеанским флотом, потонули 12 апреля вместе с адмиралом, когда его «Петропавловск» взорвался на японской мине недалеко от Порт-Артура. Среди десятка уцелевших был великий князь Кирилл, не пользовавшийся популярностью родственник царя. Офицеры и солдаты оплакивали смерть своего любимого адмирала и, узнав о спасении великого князя, поговаривали: «Всплывает только г…!» После гибели Макарова японцы установили блокаду Порт-Артура.

Армия проявила не больше расторопности, чем флот. Враг превосходил наши силы в численности и в вооружении. Главнокомандующий Куропаткин подчинялся наместнику Алексееву, приказы и контрприказы которого не сообразовывались с реальностью и имеющимися в распоряжении армии возможностями. Боясь не понравиться дяде царя, Куропаткин пассивно выполнял эти приказы, добавляя к ним свои указания следующего рода: «В решительный бой с превосходящими силами противника не вступать». Эта рекомендация вынуждала генералов (Штакельберга, Келлера или Зарубаева) отдавать приказ к отступлению там, где это не было оправдано ситуацией, и даже перед лицом равного им по силам противника (Куроки, Оку или Нодзу). Русские отдавали плацдарм за плацдармом.

Тем не менее подкрепление, пришедшее из европейской России, уравновешивало силы противников: 193.000 солдат и 758 орудий у русских и 150.000 солдат и 648 орудий у японцев. Куропаткин писал в приказе: «Пришло для нас время заставить японцев повиноваться нашей воле, ибо силы Маньчжурской армии стали достаточны для перехода к наступлению».

Прошел слух о возможном отъезде наместника. И действительно, 26 октября Алексеев был отозван. Моральный дух армии поднялся. Все снова заговорили о победе.

Когда офицер, осуществляющий назначения в главном штабе Маньчжурской армии, предложил Деникину пост начальника штаба генерала Ренненкампфа, командующего Забайкальской казачьей дивизией, он добавил:

— Вы можете отказаться. Ренненкампф слывет за человека, который не очень дорожит своими людьми, головы у его людей не очень крепко держатся на плечах.

— Я знаю, но я с радостью приму это назначение. Господь милостив.

И вот Антон с двумя ординарцами и лошадью, везущей его скромный багаж — то галопом, то рысью, то еле двигаясь, — пробирается через горы, простирающиеся подобно спинному хребту вдоль Ляодунского полуострова, на крайнем юге которого постоянно взывал о помощи Порт-Артур.

Офицеры штаба Ренненкампфа жили все вместе в одной фанзе. Вдоль стен стояли каны — нечто вроде нар из кирпичей, покрытых циновками и постоянно подогреваемых, чтобы просушить их. В глубине небольшая перегородка обеспечивала генералу минимум уюта. Солдаты в большинстве случаев жили в глубоких землянках, прорытых в хрупкой глине; в них были вставлены самодельные трубы из старых фляг, чтобы мог выходить дым из очага. Спали солдаты на подстилках из гаоляновой соломы. К горному селению Цинхечен было достаточно трудно добираться из-за бездорожья, поэтому сюда редко заглядывали интенданты. Хлеба часто не хватало, его заменяли печеными лепешками, в мясе недостатка не было, поскольку выручало обилие местного скота.

Деникин составил представление о своем начальнике уже в первой перестрелке. Это был мужественный человек, всегда рвущийся в бой, но вынужденный отступать независимо от того, какими были силы противника. Подчиненные восхищались им и с готовностью выполняли приказы, но, чувствуя отношение к себе как к простому «пушечному мясу», не любили его. Ренненкампф оказал самый сердечный прием своему новому начальнику штаба, но отношения между ними никогда не переходили границ взаимного уважения.

19 ноября подполковник Деникин принял боевое крещение. В этот день генерал, уставший от долгого периода бездействия, решил «немного подразнить» противника. Три батальона и два взвода с четырнадцатью пушками отправились в путь. Люди и лошади спустились в ущелье, казаки взобрались на возвышающуюся над ними скалу, чтобы охранять их продвижение. Утро выдалось ясным. Стук сапог и копыт по земле сопровождался раздражающим жужжанием невидимых «мух». Остановка. Деникин, сев на камень, начал писать свой первый рапорт. Подошел Ренненкампф:

— Мои поздравления, Антон Иванович.

— В связи с чем, Ваше превосходительство?

— С вашим «крещением»! Жужжащими «мухами» были японские пули.

Враг был выбит из своей деревни, и русские на ночь устроились на их еще теплых канах. На рассвете перестрелка разбудила штаб. Японцы, обманув бдительность часовых, вернулись к краю деревни. Ренненкампф отдал приказание и велел подать чай. Его пили медленно, по примеру командующего, который потом пошел умываться в ближайшем источнике, не боясь жужжащих вокруг «мух». Закончив туалет, все присоединились к батальону, стоящему в резерве и сгрудившемуся на развилке двух дорог под открытым небом. Санитары унесли раненого, затем другого, затем сразу троих.