Иван Беляев - Записки русского изгнанника

• Название: Записки русского изгнанника
• Автор: Иван Беляев
• Жанр: Биографии и Мемуары

Превосходным образцом мемуарной литературы можно считать книгу доблестного генерала царской армии И. Т. Беляева (1875–1957). Один из лучших представителей русского дворянства, классический монархист, силой обстоятельств ставший участником Белого движения, размышляет о перипетиях Первой мировой войны и Гражданской. Беззаветно любя Россию, генерал оказался в изгнании, вдали от Родины. В Парагвае он организует русскую колонию и становится не просто лидером общины, выдающимся этнографом, а ещё и борцом за права индейцев в Латинской Америке, национальным героем Парагвая.

«Записки» генерала Беляева должны вызвать большой интерес у историков, этнографов и всех людей, кому дорого русское культурное наследие.

На обложке: портрет автора в форме генерал-майора парагвайской армии И. Т. Беляева и герб дворянского рода Беляевых.

В.П. Голубев — издатель, редактор.

---

Свежие войска — это были сибиряки — уже занимали указанные им места и отрывали неглубокие окопы. Я разыскал командира 36-го полка, установил с ним связь и посвятил его в курс дела. Корпус явился совершенно не подготовленным к современной войне и притом необстрелянным, но командир полка быстро освоился со всем, что только могло быть ему полезным, и ясно отдавал себе отчет о необходимости тесной связи с артиллерией. Он немедленно приказал укрепить окопы до полной профили, и наше содействие обеспечило его участок в течение ближайших дней и ночей.

Все попытки немецких блиндированных машин прорваться по шоссе пресекались тотчас же нашим ураганным огнем.

— Ты только посмотри, что выделывают эти самоеды, — ворчал Коркашвили. — Пошел бы ты научить их уму-разуму. Ведь этак они погубят себя и нас!

Действительно, новые батареи, подходя одна за другой и занимая позиции, становились совершенно открыто, вне всякой связи с пехотой и даже между собой, выбирали слепые наблюдательные пункты вблизи батареи.

Чему они учились в мирное время? И кто руководил их обучением?

Я вернулся на батарею совершенно измученный, обежав десяток позиций, где всякий раз приходилось твердить одно и то же: о необходимости тесной связи с пехотой и немедленной пристрелке по всему фронту; об укрытии резервов и миметизации орудий, об отрытии глубоких ровиков для прислуги и щелей на случай интенсивного огня от тяжелой артиллерии…

— Ваше высокоблагородие! — встретил меня Кулаков. — Только что было здесь начальство, важный генерал. Сказывал, ваш кунак по Александрополю. Передавал поклон и просил прибыть в Малый Плоцк на совещание к 12 часам.

— Кто же это мог бы быть? Офицеры не видали его, они сидели в землянке. «В Александрополе! Ах!» — меня осенила мысль. — «Это и не мог быть никто другой… Мусхелов! «Чурчхелов», как мы его называли».

Теперь для меня разом стало ясно все: и полузакрытые позиции, и батарейные резервы колбасой (по-кавказски, чурчхелей) вытянувшиеся за первым орудием.

Узкоумный и упрямый, «Чурчхелов» деспотически настаивал на своем, уверяя, что лучший метод укрытия ящиков, это ставить их в затылок один за другим, подставляя, как он уверял, под взоры и выстрелы противника лишь одну запряжку, а прочие 17 укрывая за первой… Что-то он теперь готовит своему другу? Возвращаюсь через полчаса к своим совершенно убитый.

— Ну, что он тебе преподнес?

— Да уж не знаю, как и отвечать: «А, мой милый друг» — говорит, а потом вдруг: «Ступайте в Ж!»

— Это что еще?

— А вот, давайте скорее обедать, и людям раздайте пищу, а потом сами увидите. Крупсик! Есть молочко? Горло пересохло.

У Крупского всегда во фляге найдется молоко для своего командира. Когда он, не снимая ее, дает сделать из нее несколько глотков, на его лице появляется выражение кормилицы, питающей своего младенца.

— Ну вот, — вынимает карту. — Вот, милый друг, видишь эту надпись поперек поля: «Железова Воля».

— Вижу.

Так вот, сейчас ровно 12 часов. Туда (мерит циркулем) ровно 10 верст. К 4-м часам ты должен быть в букве «Ж» и открыть оттуда огонь во фланг по всей немецкой позиции.

— Ваше превосходительство!..

— Ровно в 4 часа. Ну, ступай скорее! Там был командир полка. Я к нему:

— Да ведь вы без меня не продержитесь и ночи!

— Ну что же! Он и слушать не хочет. Был там и Тумский.

— Скажите ему, что ведь «Воля» на нашем фланге, а буква «Ж» за версту, в тылу у немцев. Куда же я пойду один?

— И слушать не хочет.

Вот тебе и кунак! Удружил: «Отправляйтесь в «Ж»! Упрямый ишак!

— Ну что же, не впервые нам исполнять дурацкие приказания, — резюмирует Коркашвили. — Что же ты думаешь делать?

— А вот увидишь.

Не в первый раз чувствовал я себя Иваном-дураком у царя Берендея.

В сумерки подходим к перелескам на крайнем фланге корпуса. Влево остается деревушка, эта самая «Железова Воля». Она взята сибиряками. Надпись на карте пересекает ее выше и углубляется на целую версту в немецкий тыл. Севернее деревушки — болото, не охраняемое никем, — прорыв между нами и 1-м гвардейским корпусом. На противоположном берегу болота заметны кое-какие окопчики: немцы. Возвращаюсь к своим. Ну что ж? Дальше идти некуда. Здесь прорыв. Кто знает, где там еще находится гвардия. Рассыпаем по опушке чукчуров, а сами направим одно орудие в ориентир, а остальные в запряжках пусть будут готовы уходить при первой попытке неприятеля перейти в наступление. Пошлем связь к сибирякам.

Завертываюсь в бурку и ложусь у первого орудия. Прислуга тоже. Лошади стоят в запряжках, понуря голову.

Все стихло… Но вот я слышу размеренный шум шагов. На опушке мелькают какие-то тени. Солдаты в гвардейской форме с синими петлицами, окаймленными алыми выпушками… Я вскакиваю и поспеваю вовремя, чтоб остановить замыкающего прапорщика.

— Скажите, какая часть?

— 3-й батальон лейб-гвардии Семеновского полка. Нас послали сюда, чтоб восстановить связь с первым флангом Сибирского корпуса.

Какое счастье для нас!

— Не откажите доложить вашему командиру, что здесь находится 2-я Кавказская горная батарея, всегда готовая открыть огонь по его первому зову. Просим также не забыть нас в случае перемены в расположении.

— Слушаю, господин полковник.

Ну, теперь можно снимать штаны! — Кулаков! Раздавайте людям ужин и навешивайте торбы лошадям.

Ранним утром появляется тот же прапорщик.

— Полковник Свешников просит вас зайти к нему.

Забираю с собой Джаболова и наблюдателя с двурогой трубой. За ними протягивают телефон.

— Господин полковник, моя батарея уже заняла позицию и находится в полной готовности.

— Очень приятно.

— К вашим услугам. Что прикажете?

— Видите ли, рядом в деревушке фланговый батальон сибиряков. К северу от болота начинается участок гвардейского корпуса. Нам приказано закрыть прорыв, заняв позицию на опушке по эту сторону болота. Противника не видно, но вот напротив, под большим дубом, какой-то подозрительный бугорок. Наверное, наблюдательный пункт. Не найдете ли возможность пустить в него одну или две гранаты.

— Слушаю.

Передаю команду на батарею: «Орудиями, первое!» — Первый выстрел режет утренний воздух, граната разрывается у подножия холма, поднимая столб пыли. Из-под него выскакивает немец и мечется, видимо, не находя подходящего закрытия.

— Еще, еще! — Свешников входит в азарт. Мы посылаем еще две гранаты. Внезапно раздается целый взрыв пулеметного огня, немцы осыпают всю нашу опушку, срывая сучья и срезая верхушки деревьев. Свешников и его люди ссыпаются в полуготовые ровики. Но наши телефонисты уже сидят в надежном окопчике за толстым стволом векового дуба.

— Идите к нам сюда! — кричит Свешников.

Не торопясь, мы с Дзаболовым подходим к нему и садимся у входа. Мне не хочется ударить в грязь лицом перед гвардейцами.

— Да их тут целый муравейник, — говорит Свешников. — А это что? Левее нас раздается невероятный грохот. Крак-крак… Немцы

бьют по деревне бризантами. Беспечные сибиряки, застигнутые врасплох, сыплются крупой из деревни, окутанной дымом рвущихся снарядов.

— Смотрите, Сиверс! Сибиряки бегут… Надо идти восстанавливать положение. Третья рота останется прикрывать наше расположение.

— Очень прошу вас, — обращается он ко мне, — поддержать мою атаку.

Все тонет в облаках дыма. Живым огненным валом мы сметаем все впереди наступающих целей. Через несколько минут Свешников и его люди возвращаются обратно.

— Блестящей атакой мы мгновенно восстановили положение, — говорит он, стирая пот, струящийся с его лица. — Под нашим натиском немцы тут же очистили деревню, мы потеряли всего одного солдата убитым и прапорщика Ватаци, который получил рану в колено. Сибиряков я водворил обратно, они совсем необстрелянные. Не знаю, как благодарить вас, — обратился он ко мне. — Я никогда еще не видал такой эффективнейшей артиллерии. Какая блестящая работа вашей батареи!

Я подхожу к телефону, чтобы передать благодарность начальника отряда.

— Voila sicvors, — продолжает Свешников, обращаясь к своим офицерам, — est ce que vous avez vu de chaoses paroilles voileses braves Gicassiens qui n'ont pas peur de rien, qui se prominent sous le feu de metrille comme si c'etait au balle. Et nos artilleurs de la Garde qui ne s'assomeent jamais dans nos lignes, qui n'ont pas un seul sousofficier pour faire des observations… Подполковник, скажите мне, к чему я могу вас представить: к Георгию, к…

— Mersi, mersi Vos paroles, les sinceres eloges que vous avez fait sontles meilleures recompenses pouv mes caucasiens. Onim a presente doja a la Croix d'Honneur et a l'Epee, donc je vous Serais oblige trop si l'on pouvait transmetre quelques uns de vos eloges e mes vieux camavades de la Garede qu'ils sachent qu'il y a quelque valeur militia e hors de leurs files…

Все раньше думают, а потом уже говорят. Но я всегда раньше говорил и даже поступал. Как это часто бывает, все эти представления о наградах бесследно пропадали в штабах и управлениях… Но для меня все это было к лучшему. Свешников крепко пожимает мне руку.