Роджер Желязны - Колесо Фортуны

• Название: Колесо Фортуны
• Автор: Роджер Желязны
• Издательство: ЭКСМО-Пресс
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2001
• ISBN: 5-04-002567-Х

Риск, страсть, азарт — вот три карты, на которые поставлена жизнь настоящих Игроков. Их судьба не ровная дорожка к белому домику под красной черепичной крышей или солидному банковскому счету, а дьявольская лотерея, в которой шанс дается только тому, кто сегодня у удачи в фаворе. И если на зеленое сукно стола брошены не золотые монеты или хрустящие купюры, а красота, любовь, время жизни, а может быть, страны, планеты, вселенные, Игра становится только увлекательнее.

---

В те дни, непосредственно предшествующие времени Игры, я мог слышать, а мог и не слышать о том, что Элвис Медвежья Лапа был выбран игроком того года от клана Оленя. Если я об этом и слышал, то не придал этому особого внимания. Во-первых, как члена Аниджисквы — клана Птицы — меня это не касалось непосредственно, а во-вторых, в преддверии дней Игры мой ум занимали другие мысли.

Это был последний год, когда я должен был принимать участие в соревновании по стрельбе из тростниковых трубочек, а на следующий год я уже буду в подгруппе юношей, и если в течение следующих двенадцати месяцев Кристи Красная Птица не наступит на гремучую змею, он вышибет мне мозги во время борьбы так же, как и всем остальным. Поэтому я твердо намеревался победить хотя бы в этом году и практиковался как проклятый каждую свободную минуту.

Но, как я ни надувался, окружающее все-таки не оставляло меня безучастным. Как ни трудно об этом говорить, но в те времена Игра все же еще что-то значила, вокруг нее что-то происходило. Не то что теперь…

Впрочем, может и не стоит так говорить. Может, в детстве просто все кажется крупнее и волнует больше или, может, человеческая память любит улучшать действительность. И все же мне кажется, что время Игры теперь не то, что прежде. Теперь люди идут на Игру, как на прогулку. Или все дело во мне?

— Все дело во мне, — сказал я дедушке Девять Убийц, — или время Игры все-таки потеряло свою важность за последние несколько лет? Конечно, я говорю не о самой Игре, — добавил я поспешно. Не следует очернять священные материи, когда говоришь с прародителем. — Я хочу сказать, что она по-прежнему остается стержнем жизни всего года, всегда им была и всегда будет…

— Не всегда была, — перебил меня дед. — В старые времена, во времена Юэса, она была совсем не то, что сейчас. Ты же это знаешь, чуч.

— Да, да. — Я это прекрасно знал; он довольно часто рассказывал мне об этом наряду с другими историями о Народе. Хотя в этих рассказах мне всегда чудился привкус нереальности; я никогда не был уверен, стоит ли принимать всерьез все эти россказни о Юэса. В дедовых рассказах говорилось даже, что были времена, когда у Народа вовсе не было Игры, но кто может хотя бы представить себе такое?

— В любом случае, — продолжал я, — имеется в виду все событие в целом: танцы, соревнования, пир, подарки — все то, что происходит, когда Народ собирается на Игру. Не могу отделаться от ощущения, что раньше в этом было больше чего-то такого… Впрочем, я замечал, что многие вещи как бы сжимаются, когда становишься старше.

Дедушка фыркнул.

— Кому ты это говоришь, чуч, — сказал он горько. — Ты еще и половины этого не знаешь.

И все же… что бы ни происходило в наши дни, я вспоминаю тот сезон Игры как лучший в моей жизни. Небо было чистым, погода солнечной, без малейших признаков надвигающейся грозы или сырого ненастья, которые так часты весной в холмистом краю чероки. Даже ветер был умеренно теплым — хотя, конечно, он никогда здесь не утихает, ведь это как-никак Оклахома.

Погода была так прекрасна, что некоторые старейшины прибыли переговорить с дедушкой Девять Убийц о том, так ли уж необходимо выставлять разбитое стекло и топоры, чтобы предотвратить торнадо. Он сказал им, что можно обойтись без этого, но они все же решили сделать, как положено; они сказали, что традиции есть традиции и с торнадо никакие предосторожности не бывают излишними, но, по-моему, они это сделали потому, что уже смотались к развалинам Старой Талекуа за стеклом.

Торнадо в тот год так и не проявили себя, чего нельзя сказать о людях. О Боже, да, люди, люди, Народ…

Они шли со всех сторон, каждый день с утра до вечера, а иногда и ночью. Они начали собираться за пол-луны до начала Игры, надеясь получить хорошие места для палаток или — те, у кого были нужные связи, — погостить в семьях чероки, но очень скоро все приготовленные стойбища были заняты, и вы то и дело наталкивались на палатки, разбитые в самых неподходящих местах. Вроде той семьи пауни, которую мой отец обнаружил спящей среди разрушенных стен почтового отделения Парк-Хилл.

Приходили посланцы от Пяти Народов и от Семи Союзных Племен, но приходили также и от других племен, у которых игры проводились в иные времена года. Всем было широко известно, что утомительное путешествие того стоит хотя бы ради того, чтобы воспользоваться знаменитым гостеприимством чероки, поразвлечься или поторговать из задней двери своего фургона.

Больше всего было представителей равнинных племен: команчи, кайова, апачи, каддос, несколько шайеннов, арапагос, все на великолепных конях, в шитой бисером одежде, с загадочными символами своей пейотской веры. Но были и куапо, отое, и понка, и множество иных. В фургоне, переделанном из старого «Кадиллака», приехали и осаге — пятеро здоровых бандитов, намеревавшихся поглядеть на то, как живут их враги, и немного пошпионить, поскольку их жизням ничто не угрожало во время перемирия, заключаемого на период Игры.

Была даже делегация от народа вашита с далеких арканзасских холмов, чье облачение было и впрямь удивительным — куртки и штаны с бахромой, чудные высокие мокасины, у каждого на шее по куску кварца размером с член. Они проповедовали всякий бред насчет «предыдущих жизней» и «каналов» каждому, кого им удавалось прижать к стенке и заставить себя слушать. Все сходились на том, что у большинства из них не было ни капли крови истинного Народа, и я в это охотно могу поверить, однако никто особенно не возражал против их присутствия. Если они больше ни на что не годились, над ними можно было хотя бы посмеяться.

В конце концов, хотя никто не любит об этом говорить, истина заключается в том, что у большинства Народа гораздо больше белой крови, чем они готовы признать.

— Это не только потому, что мы принимали слишком много выживших белых, когда у них все полетело к чертям, объяснил мне дедушка Девять Убийц в тот единственный раз, когда я поднял этот вопрос. — Еще во времена Юэса было множество полукровок. А к концу они превосходили по численности чистокровных во многих племенах. Чероки чуть не стали чертовыми белыми, честное слово, хорошо, что все кончилось само собой. Откуда, по-твоему, у твоей бабушки Плохой Воды такие рыжие волосы?

— А как насчет тебя, эдуда? — спросил я.

— О, я-то чистокровный чероки, — быстро ответил он. — Так же, как и мои отец с матерью. Но вот моя бабушка по отцовской линии, она была частично белой.

* * *

— Элвис Медвежья Лапа играет за клан Оленя.

Так говорил мой дядя Кеннеди Плохая Вода дедушке Девять Убийц. Разговор состоялся за день до начала Игры, и, пожалуй, именно тогда я впервые услышал о чести, выпавшей на долю Элвиса Медвежьей Лапы.

Дед сказал:

— Что ж, он всегда был тщеславным молодым человеком. Для него это может стать большим рывком вперед.

Они рассмеялись, и я их поддержал, правда, тихонько, сидя на твердой земле рядом с сиденьем деда. Как я уже говорил, меня не слишком интересовал этот сюжет, но в тот момент мне особенно нечего было делать, кроме как слушать стариковские беседы и ждать, пока деду потребуется моя помощь.

К тому времени он уже три года как ослеп, и я неотлучно находился при нем, приносил еду, которую готовила для него мама, набивал и разжигал его трубку, помогал находить всякие вещи в его хижине — впрочем, нечасто, потому что память у него была, что волчий капкан, — а главным образом служил ему глазами и дополнительной парой рук. Помогал я ему и в приготовлении снадобий, водил его или, вернее, сопровождал в походах по деревне, а также на всякие церемонии, присутствовать на которых входило в его официальные функции. Я сидел у его ног на большинстве заседаний Совета, слушая речи по вопросам войны и мира и политики племени, получая непревзойденное образование, но немилосердно скучая при этом…

— Говорят, что он отправился повидаться со Старым Алабамой, как только получил известие об этом, — сказал дядя. — Непонятно только, зачем он это сделал.

Старый Алабама был знаменитым лекарем — многие даже называли его колдуном, — который жил на острове посреди озера Десяти Убийц, недалеко от старой дамбы. Он считался последним живым членом племени алабама. Говорили, что он обладает колоссальной силой, и большинство людей боялись даже разговаривать с ним.

— Хэх, — крякнул дед. — Непонятно, зачем кому бы то ни было ходить к старому психу. Алабама позорит звание колдуна.

Я вынул дротик из камышового колчана, висевшего у меня на поясе, и посмотрел, прищурившись, вдоль него, проверяя прямоту. Не то чтобы я надеялся найти дефект, как это бывало несколько раз за последние несколько дней, но что-то же надо было делать. Моя трубочка лежала у меня на коленях, и я мог сделать несколько тренировочных выстрелов по какой-нибудь подходящей мишени, пока старики разговаривали, но это было бы немного невежливо, а я пытался произвести хорошее впечатление на своего дядю, который всегда делал мне неплохие подарки в период Игры.