Клавдия Пестрово - Цветы на подоконнике

• Название: Цветы на подоконнике
• Автор: Клавдия Пестрово
• Жанр: Поэзия
• Год: 1965

Клавдия Пестрово (1902(?)–1994) — поэтесса «первой волны» эмиграции. Почти треть жизни прожила в Югославии. В 1950 году приехала с мужем в Австралию. Участница литературного кружка «На пятом материке», лауреат 1-ого и 2-ого Фестивалей русских поэтов Австралии. Печаталась в русских периодических изданиях «Новое русское слово», «Новый журнал» (США), «Русская мысль» и «Возрождение» (Франция), «Современник» (Канада), «Грани» (Германия), «Родные перезвоны» (Бельгия), «Русский в Австралии», «Крылья», «Церковное слово», «Австралиада» (Австралия). Стихи также публиковались в альманахе «Содружество» (1966).

Данное электронное издание — копия единственного сборника поэтессы (Австралия, 1965, 2-е изд.). Дополняют его, разысканные составителем стихотворения, опубликованные в периодике русского зарубежья, объединенные в раздел «Стихотворения разных лет».

---

Прогулка по лесу

Наташе М.

Иду и таю… Пот стекает струйками.
Скорей бы солнышко пошло к закату!
И даже ёлкам жарко — под чешуйками
Висят смолы прозрачные агаты.

Я весело пою. Ай! Шишки… бьются колко!
Навек все перепутались тропинки!
Паук уже за делом: он, претонким шелком
От ёлки к ёлке тянет паутинку.

Повалена сосна и мне кричит попреки
Какая-то хохлатенькая птица!?..
Не я же!.. Ух, змея!.. Пригрелась, на припеке
И, язычком, — ко мне: «Иди, сестрица…»

Пансионат лисичек юных. На дорожке
Начальница, под колпачком цветистым.
А, вот, улитка дразнится, мне кажет рожки
И белка хвастает хвостом пушистым.

А лес всё разливает запахи и краски!
И ели — в синь — нерукотворно-стройно!
Гудят жуки. Бубнят шмели. У мошек — пляски,
Тут и пиры, и свадьбы, тут и войны —

Разбойник!.. Прямо в лоб! Теперь гудишь: «не буу-ду…»
Ну, есть ли у воюющих рассудок!
Просека. Посветлело. Скоро и запруда,
В кольце из желтоглазых незабудок.

Там, где потряхивает молодая ива
Своим зеленым, новым тамбурином,
Так хорошо вздремнуть, под плеск и переливы
Воды, бегущей живо от плотины.

«Охапки листьев золотых…»

Охапки листьев золотых
Усыпали траву,
А паутинки, как мечты
Летели в синеву.
Душа покорна и тиха
И стелет ветел для стиха
Янтарную канву.
Плывут, за летом, облака…
Еще, — прельстясь теплом, —
Снует пчела вокруг цветка,
А воздух, как стекло!
Роняет звезды старый сад,
Шуршит, вздыхает ветру в лад,
Аллеи замело…

О, грусть!.. О, листопад!

«Задымились в низком небе тучи…»

Задымились в низком небе тучи,
Беспокойным полотном Сезанна,
Задышала, тяжко и могуче,
Хмурая громада океана.

Ветер с моря, резкими толчками,
Бьется в ставни на моем окошке.
Кипарисы темными рядами,
Пригибаясь, слушают сторожко.

По садам алеют — на прощанье,
Георгин последние кораллы
И на летний буйный жар желаний
Веет осень влажным опахалом.

Туман

Отчаянно гудели пароходы,
Как будто с неба. Где была вода
И где к воде спускались неба своды —
Не видно. Всё, как мутная слюда.

Маячили деревьев привиденья.
Вселяли жуть незримые шаги
И фонарей оранжевые звенья
Бросали в ночь дрожащие круги.

И таял след последних очертаний
В испуге затаившейся земли.
А где-то, — одиноко, — в океане,
Потерянно, взывали корабли.

Бессонница

Зудит комар. Прильнула ночь к балкону.
Ребристое застыло море крыш.
Четвертый час. Погасли все Неоны.
Летучая чертит зигзаги мышь

И горы ящиков — салат, капусту,
Цыплят, петрушки свежие пучки —
Для пасти жадной миллионноустой,
Гремучие, везут грузовики.

Дома все крепко спят. Лишь, одиноко,
Плюясь зловонным дымом из трубы,
Сияет каменный квадрат, стооко, —
Всю ночь снуют в нем бледные рабы…

Бледнея, незаметно, гаснут звезды
И вдруг, все сразу, тухнут фонари.
В саду напротив, на росистых гнездах,
Шепчась, проснулись птицы, ждут зари

И, высоко воздвигнутые в небо,
Вдруг засквозили, клетками, леса.
Еще квадрат… Где будет, ради хлеба,
Всю ночь усталый люд клясть небеса…

Ангел счастья

Сияли блестки золота в эфире,
Слетая с крыльев радужной пургой, —
То Ангел Счастья пролетал над миром,
Прекрасный, лучезарный и… слепой…

Плевки, бутылки, крысы, тараканы…
Как в язвах весь заплесневелый двор,
Где пес визжал и бился на аркане
И грыз, от голода, гнилой забор.

Где — маленький, большеголовый, жалкий,
Среди отбросов мерзостных бродя,
Запустит в чахлого котенка палкой
И пакостно хохочет, — попадя.

От этих слепленных, слепых домишек
Нет к добрым чувствам радостных дорог.
Из этих тонкошеих злых детишек
Никто не слышал дома слово: Бог…

Тут, по субботам, в опьяненьи диком,
Отец посуду исступленно бьет
И новорожденный исходит криком
А мать храпит, разинув темный рот…

… Коснутся ль блестки счастья, слепо рея
И этих?.. Небывалою весной?..
Но с каждой ночью, голос все слабее
Ребенка, плачущего за стеной.

Всякое дыхание…

Трамвая нет. Дождь зачастил не в шутку.
Бьет ветер. Потемнел асфальт от брызг.
Запахло сыростью и пылью в будке
И, в шуме дождика — собачий визг.

Вокруг прохожих — скрытых под зонтами,
Угрюмых, злых, стремящихся домой,
Усталый, мокрый, с впавшими боками,
Повизгивая, бродит, «брат меньшой».

Бездомный пес, ты никому не нужен,
Напрасно ласков взор умильный твой.
Один спешит в театр, другой на ужин,
Нет никого, кто б взял тебя с собой.

Как объяснить тебе мои докуки?..
Что дома я — не дома, дом — чужой.
Что я моту?., Лишь сжать, до боли, руки,
Лицом к лицу с реальностью крутой.

И я кручу, кручу на сумке пряжку,
Стараясь оправдаться пред тобой.
Я бормочу, что с улицы бродяжку
Не смею я вести к себе домой.

Как нам с тобой понять, неумным, жалким,
Что на земле, прекрасней кущи роз!
Нужны — зачем-то — писк котят на свалке
И твой бездомный вопль, мой бедный пес.

И так стоим, на улице пустынной,
Ты — потому, что некуда идти,
Я — с гневным сердцем от судьбы звериной,
Растерянно стою, стыдясь уйти.

Потом, вздохнув, ты лег на тротуаре
(Покорно так) и горестно застыл.
Вбежав в трамвай, я слышу, как в кошмаре,
Как ты негромко, жалобно завыл…

И ночью той, мучительной, бессонной,
Я не могла заснуть, придя домой —
Все чудилось, сквозь дождик монотонный,
Что слышу я смиренный, тихий вой.

Все жгли меня вопросы без ответа —
Как их решить?.. Как мне прозреть, слепой?
Зачем всё так?.. Как страшно жить на свете!..
Как славословить жизнь, паря душой?..

«Клубился город мокрою толпой…»

Клубился город мокрою толпой.
Котенок вымокший, чихая тихо, —
Асфальтовой пустыни злое Лихо, —
Бродил, как тень, по мокрой мостовой.

Он, синегубо раззевая пасть,
Мяукает, беспомощно-беззвучно.
Скользит в воде, стараясь не упасть
И людям в ноги тычется докучно.

Дрожит на улице больной зверек.
Гранитные сердца неумолимы.
Снует толпа, спешит. Проходят мимо…

Звериный рай

Пахнут розы. Звезды блещут ярко.
Вся в цвету прекрасная земля!
Нить прядет седая, злая Парка,
В темных пальцах вьется жизнь моя.

Ужас, горе, страхи, униженья —
Всё на нитку!.. Старая карга!
А вокруг — восторг и песнопенья!
Волны сини!.. Ярки берега!..

И когда обид, потерь и скверны
Чаша перельется через край —
Ангел строгий, в шуме крыльев мерном,
Унесет меня в Звериный Рай.

Там, в просторах золотых и синих,
Многих, многих я друзей найду.
Мне навстречу, бросив апельсины,
Закартавит звонко какаду.

Он, соседской кошкою помятый,
Перестал дышать в моих руках.
Будь здоров, мой милый друг крылатый!
Хорошо ли в Божеских садах?

Ласково потрется мне о ноги
Кошка, заболевшая паршой.
Каждый уходил с ее дороги,
Хоть жалел, конечно, всей душой…

Вот и ты, бездомная собака,
Тычешь в руку мне холодный нос.
Ты прости мне, что тогда, заплакав,
Я сбежала ночью, милый пес.

Только постояла, сердцем тлея,
Только покормила пирожком…
Это кто мне там щекочет шею?
Скворушка, с простреленным крылом!

Вишь, какой! И перья — заблестели!
Больно ты тогда был неказист.
Улетел ты через три недели, —
Помню, до сих пор, веселый свист!

Вот мартышка — черные ладони,
Помнишь тот банан, тогда, зимой?
Вот, сгоревший в шахте, белый пони,
Вон и конь, ободранный живой…

Вот оно, пришло, — что вы искали!
То убежище от всяких бед,
Где ни униженья, ни печали,
Где ни воздыханий больше нет.

Тут никто нам — никогда! — не скажет:
Прочь, бродяга!.. Нечего смотреть!
Не заморит голодом, не свяжет,
Не прогонит, не поднимет плеть…

…Знаю, — будет, будет так, когда я
Грохнусь навзничь в жизненном бою
И застыну, горькая и злая,
Чтоб очнуться в ласковом раю…

«Я даже больше не молюсь…»