Клавдия Пестрово - Цветы на подоконнике

• Название: Цветы на подоконнике
• Автор: Клавдия Пестрово
• Жанр: Поэзия
• Год: 1965

Клавдия Пестрово (1902(?)–1994) — поэтесса «первой волны» эмиграции. Почти треть жизни прожила в Югославии. В 1950 году приехала с мужем в Австралию. Участница литературного кружка «На пятом материке», лауреат 1-ого и 2-ого Фестивалей русских поэтов Австралии. Печаталась в русских периодических изданиях «Новое русское слово», «Новый журнал» (США), «Русская мысль» и «Возрождение» (Франция), «Современник» (Канада), «Грани» (Германия), «Родные перезвоны» (Бельгия), «Русский в Австралии», «Крылья», «Церковное слово», «Австралиада» (Австралия). Стихи также публиковались в альманахе «Содружество» (1966).

Данное электронное издание — копия единственного сборника поэтессы (Австралия, 1965, 2-е изд.). Дополняют его, разысканные составителем стихотворения, опубликованные в периодике русского зарубежья, объединенные в раздел «Стихотворения разных лет».

---

Облака

Когда к тебе, ладонью черной,
Потянется тоска,
Не поддавайся ей покорно —
Смотри на облака!

Смотри на розовые башни,
На белых лебедей,
На змеев, на драконов страшных,
На скачущих коней.

Скользят, меняют очертанья, —
То парус, то собор,
То вдруг монах с подъятой дланью…
Не поспевает взор.

Смотри на облака. Всё минет.
Ведь, вечной боли нет.
Сегодня — мозгло, мрачно, зги нет!..
…Тем ярче завтра свет!

Молодой месяц

Родился месяц, нежно выгнул спинку,
Окинул взором долы и леса
И, тоненькой серебряной пластинкой,
Взошел на палевые небеса.

В саду деревья задышали сыро.
С чулком старушка вышла на порог
И, убаюканный вечерним миром,
Закрыл тюльпан оранжевый глазок.

«Мир на земле и Богу в Вышних Слава»
шуршал тихонько ветер по листве.
И в сердце больше нет дневной отравы —
Один покой и синий звездный свет.

«Как рано наступила осень…»

Как рано наступила осень…
Как рано облетели листья!
Как нежно в голых ветках просинь
Наводит осень, бледной кистью…

Но все еще янтарно ярко
Песков сияние на мысе
И черной, траурной помаркой
Грустят в том блеске кипарисы.

И никнут летние дерзанья,
Как градом сбитые колосья.
Даль океана все туманней
Как рано наступила осень!

«Тепло и тихо. Нет вчерашней стужи…»

Тепло и тихо. Нет вчерашней стужи.
Дождь подбодрил усталую траву
И крутогрудый голубь пьет из лужи
Сияющую неба синеву.

Медовый ветерок гоняет стадо
Ошеломленных листьев по траве
И в воздухе круженье листопада,
Как золото на выцветшей канве.

И астры тлеют пламенем прощанья…
Когда-нибудь… В иных уже мирах…
Я, вспомнив вдруг земли очарованье —
Земную осень, — захлебнусь в слезах.

Бродяжеская звезда

1. «Взметнулись ветры вешние…»

Взметнулись ветры вешние,
Дыханием земли
И вновь, тоской нездешнею,
Позвали журавли!

В дымящихся проталинах —
Весь аромат земли!
В оврагах, на прогалинах
Фиалки зацвели…

Смирись, метанье русское!
Бродяжнический дух!
Ходи тропинкой узкою,
Протоптанной (всё в круг…)

Забей окошко ставнею —
Пусть ветры не поют!
Баюкай скукой давнею
Насиженный уют.

Но все пути размерены
И ставня — настежь! — трах!
И сердце вмиг затеряно
В обетованных мглах…

2. «Ветер рыщет в коноплянике…»

Ветер рыщет в коноплянике,
Ветер путает овсы…
Ах, как сладко, Божьим странником,
Мерять версты по Руси!

Все, из сердца, вынуть тернии…
Спать в оврагах, по жаре,
Слушать шорохи вечерние,
Встретить солнце, на заре…

Со слепцом, у храма Божия,
Петь про реку Иордань
И — каликой перехожею —
Протянуть смиренно длань.

А под вечер наступающий,
На откосе, в дымной мгле,
Над костром сидеть пылающим
И картошку печь в золе.

И, запив вечерю скудную
Родниковою слезой,
Вновь брести — за изумрудною,
За бродяжеской звездой…

3. «Ходит ветер по черной воде…»

Ходит ветер по черной воде,
По следам на песчаной гряде.

Навзничь тело покойно лежит,
Очи смежены накрепко спит.

Караси, серебристой каймой,
Вьют узор над его головой.

Спутал волосы тонкий тростник,
Улыбаясь, застыл мертвый лик,

Словно в заводи тихой лесной
Он обрел долгожданный покой.

И снуют пауки-плавунцы,
Заметая земные концы…

Ходит ветер по черной воде.
Саван туч на далекой звезде.

На кладбище

Я бродила меж крестами.
Ни березки, ни рябины…
И на сердце так щемит.
Свежевырытая яма,
Холм из комьев красной глины,
Страшной, твердой, как гранит.
Глеб… Наталия… Светлана…
Участь горестная, злая —
На чужбине умереть…
Круг сомкнули океаны.
Далеко страна родная,
Много ближе стала смерть…

Вдруг, так сладостно запахло
И меня окликнул словно
Крестик беленький, простой.
Там, жасмина кустик чахлый,
Что посажен был любовно
Слабой сморщенной рукой
Над безвременной могилой,
В скудной почве, точно чудом!
Робко начинал цвести.
И, казалось, кто-то милый
Улыбнулся мне оттуда
И промолвил: «Не грусти».

«Мы любим осень грустною любовью…»

Мы любим осень грустною любовью
Так, мать — перед уходом сына в бой,
Сыновнею пушистой, черной бровью
Любуется в последний раз с тоской.

В осенней солнечной, цветной метели
И в нитях шелковых, летящих в даль,
И в сладком запахе осенней прели —
Разлуки боль, щемящая печаль.

И мы — рассудком, — зная неизбежность,
Приять конец готовы, не ропща,
Но, сердцем, ловим гаснущую нежность,
Прильнув к ней горько с цепкостью плюща.

И пьем, с покорностью печальной, вдовьей,
Не долгий блеск осенний, в смертный час.
Мы любим осень грустною любовью,
Как будто любим мы — в последний раз.

Домовой

Ну, довольно!.. Разломило спину.
Ух, как поздно! Час совсем глухой.
Вижу, потихоньку из камина
Вылезает осторожно домовой.

Серенький, мохнатый, ну, ветошка!
Он на цыпочках по комнате идет
И, насторожившись мигом, кошка
Недоверчиво чего-то ждет.

Полизал стакан с вишневым соком,
Посмотрел, закрыт ли в ванной газ?
Не горит ли свечка, ненароком?
То ли дело свой, хозяйский, глаз.

Наклонился над столом в гостиной.
Вижу — прочитал мои стихи,
Покачал головкою совиной,
Заспешил — пропели петухи.

Пробежал неслышными шагами,
Кошке дав щелчка по голове,
Та зафыркала, а он — под раму!
И исчез, как дым, в густой траве.

Сверчок

В комнате моей живет сверчок.
Как сюда попал он, я не знаю,
Очевидно, тут его шесток.
Я теперь камин не зажигаю,

Не включаю больше пылесос,
Осторожна я и с пыльной тряпкой, —
Всё боюсь, что (жалко, ведь, до слез!)
Оторву ему случайно лапку.

Прячется ли он из-за гардин?
Или в гардеробе, где-то, с краю?..
Иль облюбовал себе камин?..
Где-то тут, а где — не отгадаю.

Я — бессонная, из ночи в ночь
Всё лежу впотьмах и ожидаю.
Вдруг он: тррр… И мне хоть и не в мочь,
Всё же я, сквозь слёзы, улыбаюсь.

Что там в сердце боль, иль перебой,
Или хворость черная другая?..
Мой сверчок запел и, — как рукой! —
Всё мне снимут песни краснобая.

Иногда, не удержусь, вздохну,
Небылицам за-полночь внимая, —
Замолчит. От зеркала к окну —
Прыг!.. И сразу снова запевает.

Всё равно мне — быль или не быль, —
Пусть себе живет и распевает.
А уж сор!.. А, по углам-то пыль!
Накопилась!.. Прямо, вековая!

Птица

Всё спрашивает из-под стрехи птица:
«О-би-дел?» и опять: «О-би-дел?» Ах!..
Я, утирая мокрые ресницы,
Смеюсь до слез, держа письмо в руках.

Внизу, в сердитом шуме океана,
Носились чайки в радужной пыли
И старый парусник качался пьяно,
Стремясь уйти подальше от земли.

А я пишу стихи, смотрю на море…
…Но почему такая боль в груди?
Вздыхают пальмы. Ветер бьется в шторе.
Как мог ты просто написать «не жди»!

Ах, эта птица!.. Без конца, без края, —
Три ноты. Так с утра, как завела.
А где-то во дворе, как ведьма злая
Визжит центрифугальная пила.

Три ноты — визг. Три ноты — визг. О, Боже!..
…И объяснениям моим простым
Поверить он не хочет. Иль не может?..
И я курю, курю, глотая дым.

А день туманится. Нависли тучи.
И всё пытает птица, как палач:
«О-би-дел?»… Да! Обидел… и замучил…
И теплым, частым ливнем хлынул плач.

«Струились, фимиамом, кипарисы…»