Вадим Васильев - История новоевропейской философии

• Название: История новоевропейской философии
• Автор: Вадим Васильев
• Издательство: МГУ
• Жанр: История
• Год: 2000

Мы предлагаем вашему вниманию цикл лекций "История новоевропейской философии", читавшегося Вадимом Валерьевичем Васильевым на спецотделении философского факультета МГУ в 1999 — 2000 годах. Все, что делает Вадим Валерьевич на наших глазах — предельно просто. Он, как Акопян, закатав рукава, дает нам пощупать каждый предмет. Наш Автор не допускает никакой двусмысленности, недоговоренности, неясности… Он охотно направляет наши руки, и уже и у нас что-то получается… Но как?! Этот вопрос, спустя несколько лет, заставил нас вернуться к распечаткам его лекций и снова окунуться в эпицентр европейского рационализма, ускользающая магия которого остается неодолимой и загадочной. К сожалению, не сохранились аудиозаписи нескольких первых лекций: утеряна Вводная лекция, лекция по Возрождению, большая часть Кузанца, весь Бэкон и начало Декарта. Жаль. Ведь на каждой лекции Васильева есть шанс именно Вам, может статься, прикоснуться к высшему проникновению в новоевропейскую метафизику. Но… "стакан" полон больше, чем наполовину. Запуская сайт, мы выкладываем первую часть лекций этого цикла (до Канта) с дословными распечатками. Если проект привлечет ваше внимание, то впереди нас ждут знаменитые Васильевские лекции по Канту. Мы приглашаем всех желающих принять участие в распечатке аудиозаписей интереснейших лекций университетских преподавателей, а также ищем хорошего специалиста по звукозаписи. Распечатку лекций производили в основном Татьяна Садкова, Ольга Лазарева, Диана Гаспарян и Александр Мацкевич. Редактировали: А. Мацкевич и Д. Гаспарян.

---

Это, надо сказать, отметил Юм ещё, хотя он не развивал эти рассуждения, но он первый как бы осознал тот факт, что сфера морали жёстко завязана на долженствовании. Причём, долженствование бывает разным. Оно может иметь гипотетический характер: то есть я, чтобы получить то‑то и то‑то, я должен сделать то‑то и то‑то, к примеру. Чтобы съесть яблоко, я должен подойти к столу, и его взять — здесь тоже есть долженствование, но никакой моральности, моральных отношений нет. Моральность появляется только там и тогда, где есть безусловное долженствование: то есть тогда, когда я должен сделать что‑то не ради чего‑то, а просто должен и всё. Т. е. там, где мы встречаемся с самоценным долженствованием, вот обратите внимание, проанализируйте, так сказать, различные случаи.

— А если скажем, я очень добрый человек и мне просто очень нравится делать добро.

— Это склонность.

Сейчас скажу. Тут есть такой любопытный момент.

— Или вот скажем такое долженствование, если мы возьмем…

Да.

— … не знаю, какой‑нибудь наш генерал, вот ему кажется, что ему надо уничтожить побольше чеченцев, например. Ну, вот у него такая., он считает, что это его долг: чем больше их убьешь, особенно детей… тем меньше вырастет врагов, ну вот условно, такая позиция у нас была. Ему кажется, что это вот его моральный долг. Ему не хочется, он, может быть, плачет по ночам, а днём вынужден этим заниматься.

Понял, да. Понял. На этот случай Кант тоже даст нам ответы. Дело в том, что, по его мнению, существует простой очень способ проверки, является ли то, что мы считаем должным действительно должным, или нет. Потому, что наше внутреннее чувство в этом плане может ошибаться. В принципе ошибки не исключены. Но их всегда можно избежать, поскольку есть чёткий критерий проверки. И этот критерий. я о нём расскажу.

Но вот, сначала закончим с долженствованием. Значит, если именно долженствование вводит моральность, то теперь мы посмотрим, что же такое безусловное долженствование. Это указание на некоторую всеобщность. Мы должны, если мы должны, то мы должны вне зависимости от условий. Не важно, причём, выполним мы это или не выполним. Долженствование не определяется обстоятельствами, так сказать. Т. е. оно может определяться обстоятельствами, но оно не определяется, как бы на манер.

— Не оправдывается.

Да, не оправдывается и не определяется на манер весов, на которых расположены гирьки. Дело не обстоит так, что вот, например, я должен что‑то сделать, а мне посулили, допустим, сумму денежную какую‑то и у меня долженствование пропадает и я начинаю понимать, что я уже не должен. Вот так не бывает. И именно безусловный характер долженствования позволяет его связать с разумом. Связь очень проста. Ведь разум — это как раз способность к представлению безусловного. И поэтому, поскольку с одной стороны долженствование связано с моралью, с другой стороны оно связано с безусловным, и с третьей стороны разум тоже связан с безусловным, то мы прямо можем сказать, что практический разум совпадает со сферой морали. И оказывается равен ей. Вот почему эти темы так тесно связаны, неразрывно связаны у Канта.

Кант 12

Ещё одна важная связь на эту же тему. Кант связывает наши моральные поступки со свободой, говоря, что необходимым условием морали является осознание нашей свободы; и наша реальная свобода, более того. Какая здесь связь? Связь тоже проясняется из такой безусловности, из всеобщности моральных предписаний, из их неотменимости, что ли, если хотите.

Смотрите, вот вернёмся к тому же самому случаю. Мы что‑то должны. Значит, в любой ситуации поступка в нас борются несколько мотивов. Вот есть мотив, исходящий из чистого разума (Кант называет такие мотивы чистого разума — императивами, то есть безусловными предписаниями, категорическим императивами). Вот есть категорический императив, который заставляют нас что‑то делать. Но есть у нас и другие желания, которые диктуют иные поступки. Так вот, сколько бы, если мы должны что‑то делать, сколько бы посулов нам не предлагалось, для того, чтобы отклонить это долженствование, оно не исчезает. И это означает, что даже если вся Вселенная обвалится на нас и будет влечь нас в направлении противоположном тому поступку, который мы должны совершить, — мы всё равно обязаны будем совершить именно его! И это значит, что мы способны противостоять чувственным склонностям, говорит Кант, сколько бы сильными они ни были.

Вот давайте вдумаемся в эту ситуацию. Значит, моральные предписания подразумевают, в самой своей конституции подразумевают, нашу способность противостоять чувственным склонностям. Если убрать этот момент (то, что моральные предписания способны противостоять чувственным склонностям) — сами моральные предписания разрушатся. Мораль превратится в конъюнктурные какие‑то модели поведения, не более того, исходя из принципа разумного эгоизма. Исчезнет вот эта чистота, так сказать, моральных законов. А то, что они существуют (эти моральные законы) — это факт, по Канту. Это факт, удостоверяемый непосредственно интуицией. Единственный факт чистого разума, говорит Кант. Любопытный такой факт: не эмпирический, а интеллектуальный факт.

Ну вот, поэтому мы вынуждены говорить, что коль скоро мы можем противостоять чувственным склонностям, то мы независимы от них в принципе. То есть воля человека работает по механизму, отличному от механизма весов (положили на одну чашу побольше чувственных склонностей — всё! воля склоняется в эту сторону; положили на другую чашу побольше — она опять поменяла решение). Нет. Мы способны выдерживать свою позицию. В этом высшая способность человека. Но в этом и доказательство его свободы, потому, что независимость от чувственных склонностей и есть свобода!

Поскольку в мире явлений всё подчинено естественным причинам, то свобода человека коренится в его ноуменальной природе, говорит Кант. И, более того, моральный закон, по сути, открывает нам окно (или дверь, как вам больше нравится) в мир ноуменальной жизни.

— Ноуменальной?

Ну, то есть через осознание необходимости морального закона, мы осознаём себя ноуменальными существами, то есть «вещами в себе», иными словами. Мы понимаем, что человек есть больше, чем явление, что он принадлежит к двум мирам: чувственному и миру «вещей в себе». И если раньше мы могли сомневаться, так сказать, есть он или нет, и в теоретическом плане мы обязаны и продолжать сомневаться, говорит Кант, но практическая достоверность морального закона демонстрирует нам нашу собственную реальность как «вещей в себе». Именно в этом плане мы свободны.

Здесь возникает масса проблем согласования мира явлений с ноуменальными, составляющими человеческой сущности, потому, что волевые импульсы как бы исходят, получается, выходят из ноуменального мира, но реализуются‑то они в мире явлений, а в мире явлений всё уже запрограммировано. Какова же цена этой свободы, когда всё уже запрограммировано…

— А почему всё запрограммировано?

А потому, что всё подчинено естественной причинности. У каждой вещи есть своя причина в мире явлений.

— Кант так считал?

Ну, он доказывал это даже, вот в «дедукции категорий», в частности. Ведь мы же, помните, доказывали вместе с ним, что знание о том, что всё, что происходит имеет причину естественную — это, одно из априорных основоположений, строго доказуемых, но значимых только по отношению к миру явлений.

— Но человек же может своим волеизъявлением вторгаться в какие‑то цепочки причинно — следственные в мире явлений?

Ну, он может вторгаться, но если мы рассматриваем дело с точки зрения человека «как явления», то тогда мы вынуждены сказать, что не может. В действительности, даже если ему кажется, что что‑то самопроизвольно происходит во внутреннем мире человека, то он просто не знает этих причин; значит какие‑то скрытые были мотивы, которые к этому поступку подвигли. Тут сложный очень момент. По Канту получается, что человек как бы двояк. С одной стороны есть вот такой аморальный человек, этот «человек как явление», и с другой стороны есть моральный человек, человек как «вещь в себе». Кант эти темы не любил подробно обсуждать, он просто говорил: эмпирический характер человека, то есть человека «как явления», гармонирует с его умопостигаемым характером, — вот такой тезис он высказывал. То есть вот этот вот выбор человеком своего существа, своей феноменальной жизни осуществляется в таком вневременном порядке. Это какой‑то экзистенциальный, если хотите, выбор. Не случайно потом сходные рассуждения развивали экзистенциалисты двадцатого века. Человек как ноуменальное существо изначально выбирает путь к добру или ко злу. И вот это предопределяет всё течение его жизни. Ясно, что Кант подробно не мог на эти темы говорить, потому что здесь нет никаких ни доказательств, ни. в любом случае мы переходим здесь сферу возможного опыта, вступаем в область каких‑то гипотез, а Кант не признавал их.