Александр Бруссуев - Полярник

• Название: Полярник
• Автор: Александр Бруссуев
• Жанр: Прочие приключения

Самое сладкое слово — СВОБОДА. Дембель — это то, что позволяет не скиснуть, не сгинуть, не сойти с ума в суровых испытаниях северных широт Атлантического океана. На самом-то деле: морская жизнь — это не жизнь, а ожидание ДМБ. Океан — это страшно.

---

Поэтому я твердо решил стоять на своем. Уж если полковник милостиво разрешил мне быть уволенным в запас, то неужто какой-то там «кусок», пусть и очень грозный, будет препятствием на моем пути к дому?

— Понимаете, товарищ прапорщик, практика у меня со следующей недели начинается. Плавательская. А ведь мне еще домой надо успеть съездить, — без всякой интонации сказал я. Просить я не хотел, ругаться со старшим по званию не считал нужным. Просто решил, что в случае стойкого сопротивления Мусы, пойду плакаться в автослужбу. А там — будь, что будет.

— Да мы тебе здесь на Пселе (река такая), любую практику устроим, нахер блин! — вмешался в разговор Передерий и, запустив руку в карман брюк, начал активно шевелить в нем кистью.

— Василий, ты чего это мудя себе трешь? — разочарованно выдал Мосиенко, явно недовольный Васькиной репликой.

— Чешутся — вот и тру, нахер блин! — беззаботно откликнулся ваишник.

Я понял, что Муса сломался — скучно ему вдруг стало бороть меня, когда его же коллега так наплевательски относится к прессингу: у солдата не может быть ни личной жизни, ни, тем более, плавательской практики. А если допустить, что все-таки может, то это уже не солдат, а гражданский. И, стало быть, Васька-Бык просто для вида соглашается со своим приятелем, на самом деле не имея ничего против моего дембеля.

Муса махнул рукой и отправился своей походкой африканского слона в автослужбу. А там его ждал сюрприз. Добрый прапорщик Гапон еще вчера накатал приказ об моем убытии в запас и собственноручно поставил под ним все подписи, начиная с министра обороны и заканчивая командиром отдельной ремонтной мастерской, прапорщиком Мосиенко. Мусе оставалось только плюнуть и пойти терзать в автопарке молодое пополнение.

Васька-Бык важно уселся на пассажирское место ГАЗ — 66, новый водитель, под прозвищем Цыган, стал выруливать к автослужбе, Карачан сквозь стекло на дверце кунга ободряюще махал мне рукой. А я трусил за ними, как верный пес, которому отказали в месте. Хорошо, ехать было всего ничего, метров триста, поэтому я даже прибежал первым. Ваську нагрузили всякими предписаниями, заявками и прочей бижутерией, в число которой и входил мой долгожданный Приказище. Гапон на прощанье долго и искренне тряс мне руку, приговаривая при этом:

— Молодец! Отслужил — во, как!

И выгибал из кулака большой палец. Я так растрогался, что даже чуть не прозевал отправки своего почетного эскорта. Тем не менее, через восемь часов мы уже были совсем недалеко по пути обратно, держа под сердцем военные билеты с милой печатной формой об увольнении в запас и подтвердительными печатями.

Внезапно на самом въезде в город машина остановилась. Мы повылазили на улицу. Стоял теплый безветренный украинский вечер. Начинало смеркаться, насекомые и птицы постепенно переставали оглашать окрестности своими нечленораздельными воплями, а гвардии прапорщик Передерий решил выпить пивка после напряженного дня. Чуть вверх по дороге гостеприимно блестел слабой подсветкой бар, где обменивались впечатлениями хозяева жизни — человеки.

Васька сказал нам, что на полчасика отлучится, и неторопливой походкой быка- чемпиона — осеменителя, правда, с которого в одночасье внезапно удалились все мускулы, отправился на огонек. Цыган заволновался. Мы закрутили ногами, руками, головами, разминаясь после неудобных сидушек. Стороннему наблюдателю могло показаться, что поздним вечером мы делаем утреннюю гимнастику. Но нам было наплевать, ведь с этого вечера мы вновь становились гражданскими людьми!

А Цыган нервничал все больше. Мы-то с ним не разговаривали, потому что он не умел говорить, а если и умел, то совсем на незнакомом современному человечеству языке. Был он родом из каких-то неведомых гуцульских краев. Когда истекли пятнадцать минут нашего пит-стопа, Цыган в сердцах махнул рукой и, бешено вращая своими коричнево — красными, глазами заспешил к заведению, укрывшему от нас сопровождающего.

— Куды, твою мать? — напутственно сказал Карачан.

Но дверь за нашим водителем уже закрылась.

Не прошло и минуты, как она снова открылась, и Цыган выбежал обратно, промчался мимо нас, залез в кабину шестьдесят шестого и там затих. Мы не успели никак среагировать, как дверь снова открылась и, получив где-то на выходе значительное ускорение, в нашем направлении выбежал Васька — Бык собственной персоной. Он бежал под горку, наращивая первоначальную скорость. В какой-то торжественный момент ноги его не справились со своими функциями, и Бык полетел. Жаль, только недалеко — все-таки птицей он не был, хотя и вдохновенно махал руками, как крыльями. Приземлился он в пыль всем туловищем одновременно и остался лежать. Следом, пущенная чьей-то меткой рукой, вылетела фуражка.

Мы с Карачаном переглянулись, ожидая худшего, но из бара никто больше не появился, чтобы добить. Прапорщик лежал, как при учениях про атомный взрыв: без движения, в густой пыли и ногами к эпицентру. Пришлось ласково потрепать его ногой по плечу:

— Товарищ прапорщик! Вы живы?

— А то, нахер блин!

— Полезли в машину, а? Мы вас сейчас домой отвезем, — ласково, как обосравшемуся ребенку проговорил Карачан.

Но Васька — Бык утратил интерес к беседе, он улыбался своим неведомым простому смертному прапорщицким грезам.

— Мда, придется тащить Быка в кунг: ты за рога, я за копыта, — почесал голову я.

— Слушай! — возмутился Карачан, — мы же все-таки уже гражданские люди. Пусть Цыган надрывается, а мы ему поможем.

И пошел к кабине, где наш шофер все так же бессмысленно смотрел на руль перед собой. Когда мой собрат по гражданке заревел обиженным мамонтом, я почуял, что здесь скрывается подвох.

— Сука! Сука! Где нажрался? Убью сволоча! — не унимался Карачан, открыв водительскую дверь. При этом он все пытался лягнуть монументально застывшего Цыгана, который никакого внимания на это не обращал. Даже мой рост не позволил бы мне ужалить ногой сидевшего в кабине человека, а уж Карачану и подавно. Такая уж конструкция автомобиля.

Когда я приблизился к распахнутой дверце, то специфический запах солдатских портянок слегка перебивался легким ароматом принятого алкоголя. Мы сдернули Цыгана с насиженного места — аромат усилился. Тот завалился в пыль, сделал пару шагов на четвереньках, споткнулся и обессилено затих под колесом.

— Машиной, что ли переехать этого урода? — от души пнув по заду водителя, сказал Карачан.

В ответ на это Цыган пару раз что-то гортанно выкрикнул, но не сделал попытки подняться. Может быть, он просто прокашлялся.

— Во дают! — восхитился я. — Что они — по дороге, что ли бухали?

— Да вряд ли. Каким бы Бык ни был мутантом, но с рядовым, тем более, первогодком, уж вряд ли стал бы в одном месте и с одного бутыля прикладываться. Наверно, организм такой, — предположил Карачан.

— Одновременно у двоих организмы. Загадка природы, — вздохнул я, — делать нечего, придется обоих паковать.

Мы запихали обоих супчиков на пол в кунге, подложив под головы какие-то старые замусоленные шинели. Васька при транспортировке еще успел пропеть тоненьким голосом:

— Красная армия всех сильней!

— Издевается, гад! — сдавленным от усердия голосом проговорил Карачан.

Мне пришлось управлять грузовиком, правда, права мои позволяли ездить только за рулем легкового автомобиля, но тут уж без изысков — Карачан оказался вовсе бесправным.

В наряде по автопарку стояли музыканты — в последнее время их, из дивизионного оркестра, стали привлекать к службе. «Барабан» распахнул перед нами ворота, кто-то из «духовых» сидел на лавочке и считал в небе звезды.

— Принимай аппарат, — сказал я, — в кузове два «трехсотых».

«Духовой» сразу побежал смотреть, потом присвистнул и махнул рукой:

— Поздравляем вас с дембелем, господа!

Перед КПП в части мы остановились, чтобы проверить друг друга на внешний вид. Все-таки не хотелось нарваться на неприятность перед самым отъездом. У меня гимнастерка оказалась порванной сзади от одного плеча до другого.

— Вот в каких нечеловеческих условиях приходится служить — казенная одежда не выдерживает! — вздохнул Карачан, и мы отправились на последнюю ночевку в казарму. Никакой печали по этому поводу я не ощущал.

Ночь прошла скверно. Я чего-то волновался. Мы с Лехой уезжали поздним вечером следующих суток поездом на Питер, Карачан — дневным автобусом на Киев. Мы проговорили часа два, сидя на полу в Ленинской комнате с выключенным светом. Мечтали, конечно, кто, как напьется по приезду домой. На дальнейшую судьбу пока прицела не было — все должно быть замечательно, ведь мы же становимся свободными!

* * *

А утром у нас в автопарке было торжественное построение, где Муса перед строем зачитал приказ о моем увольнении. Идти на это мифическое построение я вообще-то не собирался, но почему-то пошел. Нашел у каптера свой зимний прикид — «пш», не идти же в рванном, и отправился, невзирая на нежелание. Попасть в парк мне было, в принципе, необходимо — там в моем персональном «кабинете», в вулканизаторной, в отдельном шкафчике висела моя гражданская одежда. Ехать домой в чем-то казенном я даже не пытался. Дело в том, что еще на заре моей службы, перед присягой, когда народу раздавали парадные мундиры, мне оного не нашлось. Впрочем, со мной в подобную ситуацию попали многие, те, кто был выше 185 сантиметров. Набралось нас около двадцати человек. Злобный и истеричный каптерщик по фамилии Горбачев брызгал слюной и пытался нам всучить форму, в которой основным элементом являлись бы бриджи. Может быть, где-нибудь в жарких джунглях Лесото, да еще в партизанском отряде, это бы было стильно, но в наших боевых условиях это казалось неприемлемым.