Холли Габбер - Новая методика обольщения

• Название: Новая методика обольщения
• Автор: Холли Габбер
• Издательство: Центрполиграф
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2005
• ISBN: 5-9524-1938-0

«Я звезд с неба не хватаю, разве только волосы у меня красивые. И я толстая, толстая! Интересно, а эта его тощая гадюка подозревает о моем существовании? Да, тут никакая диета не спасет», — тысячи одиноких женщин ежеминутно терзают себя такими мыслями. Знали бы они, о чем в этот момент думают тысячи одиноких мужчин… Но в чужую голову не залезешь, а жаль — ведь тогда одиноких людей вмиг стало бы вдвое меньше!

У каждого человека есть идеал спутника жизни, но сердцу не прикажешь! Дизайнер Полин уверена, что владеет искусством соблазнения лучше всех на свете, однако новый заказчик показывает ей настоящий мастер-класс.

Учительница музыки Сандра, кое-кому, кажется чокнутой, — но только не жениху ее младшей сестры, решившему, наконец, познакомиться с будущей родственницей.

Огненно-рыжий сердцеед — пара ли он для тихой матери-одиночки Эшли, которая страдает из-за собственной полноты и наличия соперницы, элегантно-тощей «Барби с улицы Вязов»?

Они такие разные, могут ли они быть вместе?..

---

— Болтуны не бывают злыми, папа, они открытые люди. А все злобные пакостники, — молчуны. Так вот, мы купили тебе классный фонарь для гостиной. Он сделан из дерева, по бокам резные украшения, а внутри стеклянный подсвечник, куда можно вставлять горящую свечку. Или кактус. Вещь — просто супер!

Николас продолжал улыбаться, но Полин видела, что ему все тяжелее сидеть, прислонившись к подушке. Она потянула Тома за рукав:

— Кажется, нам пора. Пусть папа полежит, отдохнет. Старайся побольше спать, Ник, и думай, только о хорошем. Я очень рада, что тебя увидела. И мне было так приятно познакомиться с твоим сыном! Приходи в себя, милый, главное — поскорее попасть домой. А там уж выздоровление пойдет полным ходом. Я скоро опять приеду, ладно?

Не дожидаясь ответа, Полин наклонилась, поцеловала Николаса в колючую запавшую щеку, а затем в уголок дрогнувших губ. Снимая со спинки стула шарф, она заметила, как Том украдкой показал отцу большой палец. Этот парень, несмотря на свою лицемерную профессию, оказался очень славным, общаться с ним действительно было приятно. Она обернулась и напоследок искательно заглянула Николасу в глаза. В ответном взгляде читалось нечто такое, что Полин почувствовала себя самой удачливой женщиной на свете.

* * *

Кати, осчастливленная полученным автографом Отто, и будущим знакомством с Фродо, не испытывала ни малейших сожалений по поводу своего отъезда. Она нагрузила в сумки кучу легкомысленных кофточек, юбочек и целую гору бижутерии, хотя Полин слезно умоляла ее взять побольше свитеров, и вязаных носков. Кати резонно возразила, что не желает разгуливать перед молодым человеком в вязаных носках и что ее дорогая мама тоже предпочитает красоваться перед мужчинами в обольстительных нарядах, подчеркивающих ее красоту, а не превращающих ее в больную старуху. Обо всем этом Полин полушепотом рассказывала Николасу в понедельник, сидя рядом с ним на высокой кушетке. Она приехала довольно поздно: в коридоре было отключено верхнее освещение, из круглых настенных ламп лился неяркий, чуть фантастический, голубоватый свет.

— В общем, вчера она укатила, — со вздохом закончила Полин свой рассказ. — Знаешь, после каникул Кати намеревалась с тобой познакомиться.

— Давно пора… Хорошо, что твои волосы снова отросли. — Николас легонько потянул ее за закрученный локон. — Так мне больше нравится. Мой шурин-острослов характеризует длинноволосых женщин коротко: «Есть, что разметать по подушке».

Полин тихо засмеялась и кокетливо уложила на место выбившуюся прядь. Сегодня Николас выглядел гораздо лучше: он уже довольно бодро двигался, не морщился и не держался за разрезанный бок. Лицо, казавшееся позавчера зеленовато-серым, заметно порозовело, а жуткие полукружья под глазами посветлели. Правда, запястья все еще были забинтованы, из-под бинтов виднелись тонкие полоски пластыря. Полин покрутила его руку.

— Когда это снимут, Ник?

— Скоро, наверное. Меня так искололи — пальцами больно шевельнуть, особенно большим. Даже ручку трудно удержать. Представь: я буду ставить резолюции на важных документах, а потом мои кривые уродливые подписи сочтут поддельными.

— Ничего, потихоньку восстановим твои пальцы — они же настоящее сокровище. Давай, я их разомну… А когда тебя отсюда выпустят?

— Обещают в среду, послезавтра.

— Это же чудесно! До Рождества останется два дня, и мы все успеем приготовить.

— Да… Мы все успеем, если ты постоянно будешь со мной. Я имею в виду не только ближайшие дни… Но и более отдаленную перспективу… Понимаешь?

Смутная надежда рано или поздно услышать эти слова, уже давно почти переросла в уверенность, вот только Полин не думала, что услышит их здесь, в больничном коридоре, от сидящего в пижаме и халате Николаса, забинтованная рука которого бессильно лежала у нее на коленях. Но это по-прежнему был он, и ее по-прежнему сводили с ума его странно посаженные светлые глаза и изумительные, сейчас слегка запекшиеся губы. Полин захотела прижаться к нему, но побоялась задеть шов, стиснуть руку в ладонях, — но бедная кисть Николаса и без того была измучена уколами. Оставалось лишь благодарно погладить его по спине и смиренно позволить себя обнять.

— Полин, я немолодой, не очень здоровый и не очень легкий в общении человек. Ты уверена, что хочешь этого?

— Ник, тебе известно о существовании логики? Вначале ты предлагаешь мне проделать некое действие, а затем немедленно объясняешь, почему проделывать его опасно. Я скажу, чего хочу. Знаешь, когда люди общаются в таком дискретном режиме — раз-два в неделю, их отношения рано или поздно начинают истончаться, как старая ткань. Выглядит вполне прилично, а потянешь — и в клочья. Или можно сказать так: со временем от этих отношений остается только скорлупа, пустая оболочка без намека на какое-либо содержимое. Я не хочу, чтобы ты от меня медленно, незаметно, пусть в течение лет, но все-таки неотвратимо отползал. Я хочу зацементировать то, что уже есть между нами. И обустраиваться на этом цементе, как на фундаменте. А чего хочешь ты?

— Да того же самого: удержать тебя. Я тоже страшусь твоего отдаления. Видишь ли, уже двадцать лет круг родных мне людей очень узок. И неизменен. Он уменьшился только шесть лет назад, когда не стало моей мамы. Скажу честно: ни одну из тех, даже вполне милых, женщин, с которыми я был близок за эти годы, я не собирался впускать в наш круг. У меня и мыслей таких не возникало. И еще: сначала я думал, что с тобой все сложится по той же схеме. Ситуация стала меняться, когда, я уехал в Европу. Я довольно быстро поймал себя на том, что постоянно мысленно с тобой разговариваю. А когда я набирал твой номер, у меня учащался пульс — такого со мной не случалось очень давно. Я слушал твой голос и словно погружался в теплое молоко, я смотрел на женщин на улицах и сравнивал их с тобой — всегда в твою пользу. Уж ноги у них точно были хуже. Да и вообще, всем им чего-то не хватало, а тебе, как я постепенно убеждался, хватало всего. Ты начала просачиваться в мой святой круг заочно. Понимаешь? Я даже слегка испугался. Поэтому когда я вернулся, я еще несколько дней отказывал себе в нашей встрече, хотя очень ее ждал. Пойми, я пытался, но не мог определиться с собственными ощущениями, намерениями. Потом я привез тебя к себе домой… Я сразу почувствовал: ты не стала в его стенах чужеродным элементом. Ты ходила по комнатам, разглядывала и трогала разные предметы, и меня это не раздражало. Если бы ты попросила дать тебе в руки какую-нибудь неприкосновенную безделушку, свято хранимую в шкафу десятки лет, клянусь, я бы не отказал. Да, ты подарила мне лобивию. Смешно, но это стало еще одним определяющим моментом… За те полтора дня ты настолько органично вписалась в мое существование, что мои неотчетливые устремления начали проясняться. А когда я, наконец, понял, что испытываю и чего действительно хочу, мне сразу стало легко: я ощутил безмятежный душевный покой. И вдруг, через несколько дней, произошла та сцена в моем кабинете, когда ты сказала так уверенно, так обреченно: «Я знаю, ты ко мне равнодушен». У меня в голове все перемешалось. Сначала я подумал о том, насколько далеко зашел в своем желании не проявлять излишних эмоций, если ты настолько убежденно говоришь о моей холодности. Но с другой стороны, я понял и другое: какова же должна быть степень твоей привязанности ко мне, если ты, полагая ее односторонней, сознательно соглашаешься на такое положение вещей? Если ты, считая меня равнодушным, продолжаешь… любить меня? Ну вот, я произнес запретное слово.

Николас втянул носом воздух и вновь, как и тогда, стал с силой тереть подбородок. Полин боялась шевельнуться: цена его откровений была слишком высока.

— А теперь еще моя болезнь… Полин, не обижайся на мое идиотское поведение, пойми: я с таким удовольствием предвкушал, как мы пойдем на этот вечер, как ты нарядишься, как все разинут рты при твоем появлении, а я буду ощущать себя безраздельным владельцем этой красоты. И вдруг все рушится: на меня наваливается дикая боль, от которой нет спасения, я перестаю соображать от жара, и удерживаю в сознании единственную мысль: только бы меня не вывернуло наизнанку прямо здесь, а еще хуже — на глазах у собственной секретарши. Когда я на секунду представил, что и ты можешь увидеть меня такого… Ты — нежная, воздушная, как лесной эльф… Я не знаю, каким чудом заставил себя говорить, я общался с Маршей, словно во сне.

— Я могу видеть тебя любого. В любом виде ты — это ты, мой неповторимый Ник.

— В тот момент я понимал только одно: мне следует поглубже, зарыться в какую-нибудь нору, поджать хвост и скрыться от всего белого света. А после суток этого кошмара, когда я наконец, пришел в себя, я подумал: хоть бы ты погладила меня по лбу своей прохладной ручкой… И судьба надо мной сжалилась: кто бы мог подумать, что Томми прочтет мои мысли на расстоянии.