Евгений Салиас-де-Турнемир - Принцесса Володимирская

• Название: Принцесса Володимирская
• Автор: Евгений Салиас-де-Турнемир
• Жанр: Исторические приключения

Салиас де Турнемир (Евгений Салиас) (1841–1908) – русский писатель, сын французского графа и русской писательницы Евгении Тур, принадлежавшей к старинному дворянскому роду Сухово-Кобылиных. В конце XIX века один из самых читаемых писателей в России, по популярности опережавший не только замечательных исторических романистов: В.С. Соловьева, Г.П. Данилевского, Д.Л. Мордовцева, но и мировых знаменитостей развлекательного жанра Александра Дюма (отца) и Жюля Верна.

«Принцесса Володимирская». История жизни одной из самых загадочных фигур XVIII века – блистательной авантюристки, выдававшей себя за дочь императрицы Елизаветы Петровны и претендовавшей на российский престол. Таинственные предсказания, головокружительные приключения, трагическая любовь и вероломное предательство…

---

Красавица засыпала на полуслове, на вопросе или на рассуждении горничной. Франциска каждый раз, убедившись, что ее принцесса започивала, долго любовалась ею, не то как мать на свое дитя, не то как любовник, и затем, осторожно поцеловав протянутую руку, иногда даже край белья или одеяла, выходила на цыпочках из спальни с отрадным чувством, будто шла с любовного свидания.

В привязанности немки была и своя доля рабского чувства и собачьей покорности.

Сознание достигнутой цели, то есть верного пристанища на всю жизнь, а с ним и безбедного существования, даже известной роскоши, немало влияло, конечно, на чувства Франциски.

Она не знала, бедная женщина, куда следом за принцессой приведет ее злая судьба.

XI

Между тем дела Алины не подвигались вперед. Прошла осень, наступила зима. Доманский постоянно переписывался с Парижем и чуть не со всеми главными городами Европы, где были рассеяны польские эмигранты и конфедераты.

Сама Алина, уже именовавшая себя в своих письмах, а равно и в Оберштейне принцессой Елизаветой, тоже писала Радзивиллу и получила несколько писем от него.

Княгиня Сангушко приняла более деятельное участие в предприятии: она чаще других писала принцессе и подробно передавала ей все, что знала из новостей.

Из ее писем знала принцесса о положении дел в России, о действиях и успехах маркиза Пугачева.

Князь Разумовский, боярин Шувалов и маркиз Пугачев – это было все одно и то же лицо, брат принцессы, поднявший знамя, собравший вокруг себя войско и действовавший во имя прав сестры против незаконно и самовольно вступившей на престол немецкой принцессы Ангальт-Цербст.

Вероятно, княгиня Сангушко сама была обманута таким деятелем, как Игнатий, или забавлялась комедией и поступала с авантюристкой как с куклой. Но если княгиня и не верила сама в близкое родство маркиза Пугачева с принцессой Елизаветой, то сама Алина поверила в это искренне.

Князь Радзивилл медлил в своих действиях по самой простой причине. Он уже давно был за границей отечества и скомпрометирован в действиях Барской конфедерации. Несмотря на это новый король Станислав Понятовский щадил знаменитого магната. Князь Священной Римской империи еще с XVI столетия и миллионер, обладатель несметных сокровищ, Радзивилл был хорошо известен не только в Литве и Польше, но и за пределами родины.

Всякий знал его даже по его прозвищу «Пане коханку» вследствие его привычки обращаться с этими ласковыми словами ко всякому, с кем бы он ни говорил. «Милый господин», или «господин-голубчик», были два слова, которыми Радзивилл пересыпал свою речь.

О его житье-бытье в его родовом поместье – городе Несвиже – составлялись и рассказывались целые легенды. Так, вся Литва хорошо помнила, как князь среди мая месяца побился об заклад, что поедет в костел наутро в санях, потому что наутро будет зима.

И наутро действительно если не повсюду, то по дороге на несколько верст был санный путь. Было забрано громадное количество соли и усыпана вся дорога, и князь съездил в костел в санях.

Быть может, у иного из его подданных не было за это утро куска хлеба, но до этого никому не было дела. Радзивилл делал что хотел; он сам, когда речь заходила о монархе, отвечал весело и самодовольно: «Krol sobie krolem w Krakowie, a ja w Neswizti» [31] . Именно в то время, когда Радзивилл начал сноситься с принцессой Елизаветой, король Станислав издал новую амнистию всем участникам Барской конфедерации, предоставляя им право покориться и вернуться в пределы отечества. Но это делалось уже в последний раз, и исключений не было ни для кого.

Виленский епископ Мосальский тотчас написал другу-князю письмо, увещевая его бросить всякие происки и вернуться домой; в противном случае король, по строгому наказу из Петербурга, намеревался конфисковать все громадное имущество «Пане коханку».

Радзивилл смутился. Лишившись своих огромных средств, он, конечно, уже никак не мог бы играть той роли, которую взял на себя: стать во главе партии, действовавшей против короля и России. То, что было у него с собою наличных сумм и бриллиантов, а равно и то, что он мог бы на первых порах занять у европейских банкиров, хватило бы только на его жизнь с большим придворным штатом.

Всю осень и начало зимы Радзивилл поневоле колебался и не знал что делать. Однажды искренно написал он об этом Доманскому, но литовский капитан, фанатик-патриот, ни слова не сказал об этом принцессе, не желая охлаждать ее пыл и готовность на трудное дело.

Наконец в декабре месяце простая случайность заставила Радзивилла решиться.

Его участие в замыслах польской эмиграции и антагонизм с королем Станиславом зависели прямо от положения, в котором находился на одре болезни престарелый Людовик XV. Чем лучше себя чувствовал король, тем более Радзивилл колебался и собирался мирно на родину; чем опаснее становилось положение умирающего монарха, тем деятельнее и решительнее поступал Радзивилл.

Вопрос сводился к тому, как отнесется новый король к польским делам. А об этом уже имелись некоторые сведения.

Людовик XVI обещал деятельную поддержку конфедератам, и даже в Париже ходил слух, что, по официальному приказанию дофина, восшествие на престол которого ожидалось с каждым днем, в Марселе и Тулоне снаряжается эскадра на помощь остаткам турецкого флота, не погибшим при Чесме от руки графа Алексея Орлова.

В декабре король почувствовал себя так плохо, что в Париже и по всей Франции прошел слух, что он уже умер.

Князь Радзивилл, видавший, конечно, всех близких к дофину лиц, посоветовался, что ему делать ввиду угрозы конфискации его имущества. Два министра: иностранных дел – герцог Шуазель и внутренних дел – граф Эгильон посоветовали Радзивиллу не церемониться с Екатериной, а тем более с Понятовским, дни правления которого уже сочтены при версальском кабинете так же, как сочтены дни престарелого короля.

Дофин высказывался прямо о своем желании заключить союз с Турцией, двинуть флот в Черное море и снова послать кого-либо из искусных генералов на место Дюмурье организовать в Барах значительную армию.

Радзивилл отвечал виленскому епископу, а равно не признаваемому им королю Понятовскому, что, прежде чем вернуться на родину, он считает долгом свергнуть с престола узурпатора, русского наемника и польского предателя.

Немедленно после этого Радзивилл написал Доманскому о своем намерении ехать на свидание с принцессой Елизаветой в Оберштейн.

Алина была в восторге и немедленно сообщила об этой вести, которая льстила ее самолюбию, герцогу Лимбургу. К ее удивлению, герцог объявил, что он в качестве монарха не допустит прибытия в свои владения врага русской императрицы, союзницы его друга и покровителя – короля прусского.

За это время Лимбург, хлопотавший о своих правах на Шлезвиг-Голштейн, старался всячески заслужить милость, а тем паче не навлекать на себя гнева могущественного государя, которого и подданные, и соседи начали называть теперь несколько иначе.

До сих пор он был Фридрих-фельдфебель или Фридрих-фехтмейстер, теперь же был Фридрих Мудрый и Фридрих Великий. Последнее прозвище, казавшееся самым невероятным, почти насмешкой всем его врагам, именно и осталось за ним навеки в истории.

Сначала Алина была в отчаянии, но затем дело ее уладилось очень просто.

Получив краткое и вежливое уведомление от князя Радзивилла, адресованное на имя «ее императорского высочества», Алина, по совету Доманского, отвечала, что советует избрать для свидания более близкий на пути князя город.

Доманский в своем письме предложит Радзивиллу свидеться с принцессой в городке Цвейбрюкене.

В первых числах января нового, 1774 года маленький Цвейбрюкен оживился от прибытия двух именитых владетельных особ: польского магната, претендента на польский престол, и всероссийской принцессы, претендентки на престол своего деда Петра Великого. Так гласила молва…

Добродушный народ, волновавшийся по улицам Цвейбрюкена, был бы очень удивлен, если бы знал, что для этого путешествия и свидания политического характера князь Священной Римской империи, имения которого были уже конфискованы, продал родовой бриллиант какому-то парижскому ювелиру-еврею. А наследница российского престола, чтобы двинуться в путь со своим штатом придворных, с Доманским, с любимицей Франциской и с десятком других лиц, должна была под разными предлогами вымолить у герцога Лимбургского двести червонцев, обещая ему за это все на свете: и возврат к взаимности, и хлопоты в будущем за его права на Шлезвиг-Голштейн, и передачу своих прав на Оберштейн в случае путешествия в Россию.

Князь Радзивилл приехал первый и занял лучший дом в Цвейбрюкене. Принцесса явилась на другой день. Свита Радзивилла сияла золотом и серебром – еще никогда Цвейбрюкен не видал ничего подобного.

Действительно, легко было добродушным немцам поверить, что тот, у которого такой блестящий штат, конечно, может быть претендентом на престол.