Евгений Салиас-де-Турнемир - Принцесса Володимирская

• Название: Принцесса Володимирская
• Автор: Евгений Салиас-де-Турнемир
• Жанр: Исторические приключения

Салиас де Турнемир (Евгений Салиас) (1841–1908) – русский писатель, сын французского графа и русской писательницы Евгении Тур, принадлежавшей к старинному дворянскому роду Сухово-Кобылиных. В конце XIX века один из самых читаемых писателей в России, по популярности опережавший не только замечательных исторических романистов: В.С. Соловьева, Г.П. Данилевского, Д.Л. Мордовцева, но и мировых знаменитостей развлекательного жанра Александра Дюма (отца) и Жюля Верна.

«Принцесса Володимирская». История жизни одной из самых загадочных фигур XVIII века – блистательной авантюристки, выдававшей себя за дочь императрицы Елизаветы Петровны и претендовавшей на российский престол. Таинственные предсказания, головокружительные приключения, трагическая любовь и вероломное предательство…

---

– А мне двадцать девять лет! – подумала про себя Алина, сдерживая дыхание и всем своим существом прислушиваясь к рассказу и соображениям Осинского.

– И он умер странно, этот граф Велькомирский? – спросила она.

– Да. Убит на охоте был! Или зарезан кем-то дома… Что-то такое… Но наверное не знаю и не помню. Мне было только тринадцать или пятнадцать, когда это известие пришло к нам. Я помню, отец мой все повторял: «Странная смерть! Странная смерть! Вот жил бы в отечестве, так этак бы, может, и не умер!» Тогда, помню, я у него, наконец, спросил, про кого он все поминает? И узнал все, что я тебе говорю. Помню еще, что все состояние перешло, по завещанию, в собственность ордена Иисуса.

– К иезуитам?!

– Да. Он был последний в роде. С ним кончился род графов Велькомирских.

– Стало быть, у него не было братьев, ни детей, никакой родни?

– Стало быть, не было. Это я верно знаю, что род этот с ним прекратился.

Алина с трудом сдерживала себя… Если бы не легкий свет от двух свечей под колпаком, которые горели вдали от них, то Осинский давно заметил бы странное волнение Алины, ее бледное лицо и ее сверкающий взгляд… От всего пережитого и перечувствованного за несколько мгновений этой беседы она едва сидела. Голова ее мутилась, мысль слабела, слезы и рыдания рвались наружу.

– А она… Эта княжна литовская?.. – выговорила Алина через силу, слегка овладев собою после паузы, – та, что граф любил… Она жива?..

– Этого ничего не знаю. Об ней ничего никогда не слыхал я… – отозвался граф Богдан.

Наступило молчание…

Когда после долгой паузы Осинский спросил что-то у Алины, то не получил ответа. Два раза назвал он ее, но она не отвечала…

– Задремала! – тихо вымолвил граф и, не желая беспокоить свою возлюбленную, осторожно вышел из ее горницы.

А Алина не дремала. С ней сделался обморок. Алина поборола в себе страшное волнение… Осинский ничего не заметил… Но зато она, переломив себя, будто надорвала свои силы… и лишилась сознания.

Она твердо поверила, что все, рассказанное Осинским, относилось к ее отцу. Слишком много общего было в том, что он рассказал, с тем, что она знала.

И странная судьба! Узнать о себе, своем происхождении, о настоящем имени отца – только к тридцати годам… и от кого же? От случайно взятого по капризу любовника!.. И с этой минуты Алина часто потом думала с грустью:

– А может быть, и нет! Может быть, этот граф Велькомирский не отец мой, а другой, совершенно другой поляк, судьба которого только похожа на несчастную судьбу отца. А может быть, это именно он!.. И я графиня Велькомирская!.. Кто же это знает? И кто мне это скажет? И когда? И зачем?! Поздно!..

Прошло еще несколько дней, а все еще Алина была в нерешимости разлучиться с графом. Сколько раз упрекала она себя в том, что связала себя с Шенком, в том, что искренне созналась ему и в своем самозванстве, и в своих отношениях к Дитриху и Ван-Тойрсу.

– Не надо было сходиться с этим человеком, – думала она теперь. – Не надо было и обещать ему вернуться, чтобы начинать с ним какое-то темное предприятие.

И Алина будто забывала при этом, что если бы не Шенк, то она не могла бы даже и сойтись с Осинским, так как теперь давно уже сидела бы в тюрьме за долги.

Она забыла равно, как сначала относилась к Осинскому и предпочитала его сравнительно малым средствам – обещанные Шенком миллионы. А затем вдруг решилась на каприз!..

Теперь же она уверена была, что ее чувство к графу не каприз, а самое искреннее и серьезное чувство, ее первая настоящая и глубокая привязанность и, конечно, последняя.

Разумеется, Алина сама себя обманывала; между тем надо было решиться. Она откладывала разлуку всякий день, хотя готовила к ней своего друга.

Быть может, еще много времени прошло бы так, если б Шенк, наконец, не предъявил своих прав.

Алина жила первые дни безвыездно в доме графа, но затем стала выезжать с ним или одна, в сумерки и вечером, чтобы не попасть случайно на глаза тех, кому она заявила о своем отъезде на континент. Но главное ее опасение было в том, чтобы не встретить Ван-Тойрса или Дитриха.

Однажды, в сумерки, Алина одна выехала, по обыкновению, прогуляться по улицам Лондона. Доехав до Королевского парка, она вышла и пошла пешком, не спуская глаз с оставленного экипажа, так как женщине и одной здесь грозила всякая глупая встреча или какая-нибудь неприятная случайность.

Едва только Алина отошла на сотню шагов от экипажа, как раздался топот верховых… Всадники, господин и его берейтор, поравнялись с Алиной. Передний соскочил быстро с лошади и, передав ее сопровождавшему его берейтору, двинулся прямо к Алине… Все это произошло так неожиданно и так быстро, что Алина оторопела, потерялась и, готовая крикнуть о помощи, не двигалась с места как пригвожденная.

– Честь имею кланяться! Наконец-то я могу с вами побеседовать на досуге и наедине.

Это говорил Шенк.

– Ах, как вы меня… Слава богу!.. Как вы… – заговорила Алина почти радостно.

– Испугал?

– Да, испугали!

– Но, узнав меня, вы уже не считаете нужным бояться? – выговорил Шенк смеясь.

– Нет, я очень рада…

– Не лгите! Вы понимаете, зачем я за вами долго следил и теперь, наконец, накрыл, как птицу сеткой. Позвольте же узнать – когда вы намерены вернуться из отпуска и заняться делом? Или, может быть, вы не намерены вспомнить данное слово и нашли защитника, который поможет вам не исполнить обещанного?

– Нет. Нисколько… Я помню все и сдержу слово! – решительно сказала Алина.

– Вы уже изменили ему отчасти.

– Я запоздала, правда; но я ведь полагаю, барон, что ваши дела таковы, что особенной поспешности с моей стороны и не нужно.

– Напротив, всякий день дорог! – резко отозвался Шенк.

– Ну… тогда… Я обещаю через два дня быть дома.

– У меня?

– У меня… У себя! Зачем же я к вам поеду? Я к себе вернусь. В свой at home [17] , как говорят здесь… – улыбнулась Алина.

– Этот ваш at home не существует! Все давно описано и продано.

Алина обомлела на мгновение, но затем рассмеялась сердито.

– Ну что ж? Там дорогого для меня не было ничего! Куплю другую обстановку! Но где же живут Дитрих и Карл?.. У вас?

– Нет. Я, признаюсь, компании болванов не желаю. Нет, они оба на правительственном корму… В тюрьме.

– Что?!

– Оба в тюрь-ме! – протянул Шенк самодовольно.

Наступило минутное молчание. Шенк улыбался в темноте, довольный произведенным эффектом. Ему показалось, что молчащая Алина поражена.

Но вдруг окрестная тишина парка огласилась ребяческим и веселым хохотом Алины.

Даже довольный Шенк удивился.

– Вот женщины! – воскликнул он. – Жертвуйте им семьей, честью, душой!

– Да… И требуйте затем, чтобы они рыдали над всякой вашей глупостью! – воскликнула Алина весело. – Их переловили, как кроликов за уши ловят и сажают в кузовок, а я буду стонать и рыдать…

– Ну, это ваше дело! Но позвольте узнать о моем деле? Я ведь не кролик!..

– Да? – рассмеялась Алина.

– Да-с. Могу вас уверить. Не кролик и не дам вам случая посмеяться над собой таким же вот веселым смехом. Поэтому я должен вам напомнить ваше обещание, ваш долг относительно себя… Когда вы намерены пожаловать ко мне, на мою новую и большую квартиру?

– Через два дня, господин не-кролик.

– Очень рад. Если же вам что помешает быть, то на другое же утро препятствие это будет много устранено, господин кролик Осинский будет вызван на поединок и убит.

– Этого не понадобится! – сухо, но с оттенком горечи вымолвила Алина.

– Буду ожидать. Новый адрес мой: Койнт-стрит, 13.

– Скверное число. Сатанинская дюжина!..

– Число, подходящее для нас… как вы убедитесь сами.

И Шенк, раскланявшись насмешливо низко и почтительно, сел снова верхом и скрылся из глаз Алины в темноте ночи.

XI

Через два дня Алина исчезла из дома графа Богдана, оставив ему письмо.

Она уверяла возлюбленного в неизменности своего чувства к нему и обещалась вернуться! Важные обстоятельства, говорила она, заставляют ее покинуть его, но она твердо надеется найти его в Париже через полгода, а может быть и ранее, чтобы уже никогда не расставаться. До тех нор она советовала возлюбленному справить и устроить кое-какие формальности относительно своего семейства. Дело шло, конечно, о том, чтобы Осинский выпросил у родных дозволение жениться на ней и их благословение.

В минуту, когда Алина писала это письмо, она страстно была влюблена в изящного и красивого графа Богдана и была убеждена, что брак с ним был бы для нее истинным счастьем навеки и, кроме того, выгодной партией.

Миллионы Шенка ведь, может быть, одна выдумка и, пожалуй, еще одна лишь западня.

А живой муж?! Об этом Алина и не думала. Двумужниц и двуженцев было так много повсюду… Разумеется, их судят, когда они попадутся, во ведь попадается одна пара на сто.

Единственное, что смущало Алину в случае брака с Осинским, – соседство Польши с Саксонией, а затем – месть Шенка. Он мог разыскать легко ее мужа, зная, куда для этого ехать, и мог еще легче найти местожительство графов Осинских, чтобы привезти туда Шеля.