Евгений Салиас-де-Турнемир - Принцесса Володимирская

• Название: Принцесса Володимирская
• Автор: Евгений Салиас-де-Турнемир
• Жанр: Исторические приключения

Салиас де Турнемир (Евгений Салиас) (1841–1908) – русский писатель, сын французского графа и русской писательницы Евгении Тур, принадлежавшей к старинному дворянскому роду Сухово-Кобылиных. В конце XIX века один из самых читаемых писателей в России, по популярности опережавший не только замечательных исторических романистов: В.С. Соловьева, Г.П. Данилевского, Д.Л. Мордовцева, но и мировых знаменитостей развлекательного жанра Александра Дюма (отца) и Жюля Верна.

«Принцесса Володимирская». История жизни одной из самых загадочных фигур XVIII века – блистательной авантюристки, выдававшей себя за дочь императрицы Елизаветы Петровны и претендовавшей на российский престол. Таинственные предсказания, головокружительные приключения, трагическая любовь и вероломное предательство…

---

Бледный, как смерть, Осинский выскочил уже на улицу, бросился в свой кабриолет и исчез из глаз Шенка и хозяина магазина, который был очень недоволен: парюра осталась некупленной.

– Успокойтесь, – сказал ему Шенк. – Покупатель вернется, ибо это все шутка.

– Ну, милостивый государь, не поблагодарит вас этот джентльмен; при первой же встрече бойтесь его.

– Я давно отвык бояться кого-либо! – смеясь, вымолвил Шенк и вышел.

Теперь он знал, где Алина! А остальное – гнев и месть Осинского – казалось ему только забавным.

– Надо теперь следить за его квартирой и за их действиями! – решил Шенк. – Теперь, моя милая, если и пожелаешь изменить слову, то будет мудрено. Я буду твоей тенью!..

Осинский, как безумный вернувшись домой, нашел, конечно, Алину дома и невредимой.

Шутка барона его взбесила настолько, что он собрался было немедленно его отыскать, чтобы проучить. Алина с трудом удержала возлюбленного от ссоры с таким человеком, как Шенк, который был для всякого равно опасен.

На Алину эта выходка Шенка произвела совершенно иное впечатление, и она задумалась над своим положением. Более недели была она совершенно счастлива и спокойна, чувствовала себя на седьмом небе. С ней был безотлучно человек, страстно влюбленный в нее, и притом человек, близкий ее сердцу, близкий ей по происхождению, национальности, даже по складу ума и изяществу натуры.

И Дитрих, и Ван-Тойрс, и ее муж Шель – все были, сравнительно с Осинским, грубоватыми буржуа. Алине казалось теперь, что она только с Осинским изведала в первый раз истинное блаженство сближения двух однородных и родственных натур.

И Алине тяжела была мысль расстаться с Осинским и снова вернуться в обстановку авантюристки, снова иметь дело с Шенком и Дитрихом… Она уже все чаще начинала призадумываться над вопросом, сдержать ли слово свое и вернуться ли к Шенку.

Единственное спасение заключалось в том, что Шенк не ведал, где она и с кем. Теперь, когда она узнала о выходке Шенка с графом, она поняла значение ее. Обстоятельства переменились, и положение ее было совершенно иное. Шенк догадался, где она, у кого, и грубой выходкой с Осинским узнал это наверное. Теперь бежать от него было невозможно, так как он по местопребыванию Осинского будет знать, где она, и всегда найдет ее, и если не заставит следовать за собой, то и не допустит остаться с графом.

Ее долг Шенку – хотя и большой – был устранимым препятствием, но главное было не в том.

Алина уже мечтала о замужестве, увлеченная молодым человеком, как если б это была ее первая любовь.

Шенк своим вмешательством уничтожил бы все ее планы. Он явится и скажет все, что знает про нее, а знает он все. Во-первых, Осинский узнает, что она уже замужем; затем он узнает, что оба буржуа – саксонец и голландец – не простые знакомые, а бывшие любовники его возлюбленной.

А она для него была совершенно иной женщиной! Для него она была родовитая полька, воспитанная за границами отечества отцом-эмигрантом и насильно выданная, по смерти его, замуж за старика француза Тремуаля. Старик муж, дряхлый и отвратительный, прожил два года и освободил от себя землю и молоденькую жену, испытавшую с ним брачные узы только юридически…

Вот все, что знал граф Осинский и во что верил всем сердцем! Да и не тому бы поверил он, если б очаровательная Алина захотела.

И все здание новой будущности, которое Алина себе создала за неделю пребывания у графа, рушилось.

Надо было волей-неволей возвращаться в ту же жизнь и бросить всякие мечты о законном, честном и порядочном существовании.

И Алина тотчас объявила графу Богдану о своем решении расстаться. Молодой человек был поражен нежданной развязкой. Накануне она согласилась следовать за ним в Париж. Наконец, он сам уже мечтал соединить свою судьбу с любимой женщиной, со своей почти первой сердечной привязанностью.

Тем более был он в отчаянии, что Алина собиралась просто исчезнуть, не давая ему своего адреса. Она решила расстаться навсегда, даже избегать встречи с ним, если судьба занесет ее туда же, где он будет.

О причине этого внезапного решения Осинский не знал, не мог даже и догадаться, а Алина ничего объяснить не захотела. Думать, что он был для этой женщины-кокетки игрушкой на несколько дней, граф тоже не мог, ибо Алина с минуты своего решения была неподдельно грустна и даже несколько раз принималась плакать горькими слезами.

Напрасно Осинский умолял возлюбленную открыть ему все… Алина была непреклонна. Она знала, с кем имеет дело. Признаться ему во всем – значило потерять его навеки. Было благоразумнее уйти теперь и когда-нибудь, освободившись от Шенка, снова вернуться к Осинскому, – найти его хотя бы и в Польше. Когда молодой человек убедился в твердом намерении Алины уйти от него, исчезнуть так же быстро, таким же призраком, как она и явилась к нему, то он объявил ей о своем твердом намерении – застрелиться.

И Алина должна была отсрочить на несколько дней разлуку, должна была обещать возлюбленному после улажения своих дел снова вернуться к нему, хотя бы уже в Париж.

Она поклялась ему в этом. И она была искренна. В эти дни, в эти минуты она любила его так, как еще никогда никого.

X

Краткое пребывание Алины у графа Богдана Осинского имело, однако, огромное значение для нее. Случилось нечто, чего Алина не ожидала, что глубоко потрясло ее и, наконец, чего она не могла знать и предвидеть сама, что повлияло в будущем на всю ее жизнь.

Все беседы Осинского с Алиной сводились, конечно, к его родине и наполовину ее отечеству. Алина, как всегда, по данной себе клятве, не хотела ни слова сказать Осинскому о своем происхождении и о том, где она провела детство. Таинственность эта немало смущала поляка и влияла на его чувства к ней. Он так же, как и Шель, напрасно допытывался узнать об этом что-либо.

В беседах с новым другом Алина узнала многое о Польше и России. Узнала, между прочим, и главное, волновавшее тогда всех истинных патриотов-поляков, то есть недавнюю потерю больших провинций. За утрату их все обвиняли нового короля, креатуру России, Станислава Понятовского… Его даже подозревали, несмотря на его протесты перед двором французского короля и просьбы о помощи.

Помимо политического положения страны, которую Алина любила, не зная ее, и считала своим отечеством, никогда не бывавши там, она узнала и много другого о Польше: о магнатах, о шляхетском дворянстве, о главных польских фамилиях. Половина их приходилась родней графу Осинскому.

Любомирские, Святополк-Мирские, Огинские, Сангушко, Радзивиллы, Сапеги и другие были дальней или близкой родней графа Богдана. Он знал наизусть все их родословные и крупнейшие факты из жизни их предков.

И вот однажды Алина, смущаясь и волнуясь от какого-то особенного чувства, решилась, хотя не сразу – ей было, бог весть почему, страшно, – решилась узнать нечто о себе самой совершенно неведомое, то есть узнать от графа, не известно ли ему что-либо о графе Краковском.

Как-то вечером, когда граф сидел в ее спальне, Алина с душевным трепетом приступила к смущавшей ее беседе. Она даже втайне невольно надеялась, что Осинский не будет в состоянии что-либо ей сказать…

Это было бы даже лучше!

Что ей теперь, когда ее жизнь так странно и ужасно повернулась, что ей толку и пользы узнать – кто был ее отец?

И на ее робкий вопрос, не слыхал ли Осинский о семействе Краковских, граф Богдан не сразу мог ответить.

– У меня была знакомая полька, когда я жила одно время в Берлине, – объяснила Алина. – Она мне говорила, что она дочь графа Краковского… незаконная.

– Таких графов в Польше нет, моя милая! И никогда не бывало. Есть город Краков! – отвечал Осинский.

И Алина принуждена была идти далее в своем косвенном признании.

– Она мне говорила, что ее отец выехал из Польши и поселился в Голштейне или в Дании – хорошо я помню – и жил там как бы в добровольном изгнании из своего отечества. Но вместе с тем по какой-то причине он и имя свое переменил, и назвал себя вымышленной фамилией графа Краковского.

– Уж не родственник ли это моего отца, граф Велькомирский, у которого вся жизнь прошла странно? – выговорил Осинский. – Мне помнится, когда мне было лет тринадцать или около того, отец получил известие о странной смерти этого странного человека.

– О странной смерти? – выговорила Алина, бледнея и стараясь скрыть свое волнение.

– Да.

– Как же?.. Что? Как он умер?..

– О! Этого я не помню. Я помню только, что у нас был родственник, очень богатый человек, который в Польше не жил. У него была в молодости целая история. Связь с какой-то аристократкой, кажется, с какой-то русской или литовской княжной… Не помню! Затем его отец, старик граф Велькомирский, очень крутой человек, проклял сына, не позволил ему жениться на этой княжне… Тот, кажется, бежал, куда… право, уже этого не знаю! Помню только, что, наследовав после отца, он уж и не жил никогда в Польше, а поселился где-то невдалеке за границей. Почему и зачем, тоже не могу тебе сказать… Вся эта история была до моего рождения на свете, то есть лет тридцать тому назад.