Якоб Ланг - Наложница фараона

• Название: Наложница фараона
• Автор: Якоб Ланг
• Издательство: Континент-Пресс
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1994
• ISBN: 5-7523-0005-3

Третий том серии «Восточная красавица» — «Ковчег зари» — целиком посвящен иудейской старине. Из романа немецкого писателя Якоба Ланга «Наложница фараона», названного Фейхтвангером «маленькой энциклопедией средневековья», вы узнаете о жизни еврейской общины в средневековом германском городе. В повести израильской писательницы Марианны Бенлаид «Косматая на тропе любви» впервые в мировой литературе описаны «житие и деяния» демонов иудейской мифологии. Произведения отличаются занимательным сюжетом, тонко выписанным психологическим обликом героев.

---

Отец нагонял… Андреас хотел бежать к воротам, но никак не выходило, словно бы он вдруг забыл, где, в какой стороне ворота… Уже усталость одолевала, наводила отупение. Было страшно слышать за собой отца, уже так близко; знать, что за спиной — лезвие ножа…

Андреас резко обернулся и едва не столкнулся с отцом. Так, лицом к опасности, было меньше страшно. Андреас отскочил и вдруг швырнул в отца гребень мачехи. В сущности, этому его резкому движению было три причины. Первое было то, что возникла потребность хоть как-то защититься. Второе было то, что даже в эти мгновения Андреас сознавал, что костяной гребень — безопасное оружие; а он даже сейчас не хотел ранить отца. И было еще третье — как только Андреас понял, что держит в руке вещь, принадлежащую мачехе, ему сделалось противно, хотелось освободиться от этой вещи… И вот все эти три обоснования, более или менее смутно и четко сознаваемые им, слились, сплавились резко в одно действие — бросок…

Тотчас же щеки Андреаса холодно коснулась мгновенно рукоять ножа… Отец метнул в него нож и чудом не попал в горло. Холодная рукоять даже не ударила Андреаса, а лишь коснулась… Он услышал чутко глухой удар ножа о землю…

И в тот же самый миг, сверкающая блестками странной светящейся воды и легкими остриями находящих одна на другую быстрых небольших и плавных волн, разлилась ирреально и огромно и быстро и текуче, странная светящаяся сверканием река…

Андреас оказался на одном ее берегу. И за спиной была ароматная темнота дружественного леса. А на другом берегу стоял отец. Андреас теперь ясно видел его, но словно бы издали; словно бы этот берег Андреаса был приподнят, и Андреас глядел на отца сверху вниз, и видел отца во дворе, и дом, и прикрытые ворота; но все было теперь какое-то отдаленное и от этого уменьшенное…

Какое-то время они оба изумленно смотрели даже с каким-то любованием на эту зыбко-текучую сверкающую реку. Забыв обо всем, Андреас улыбнулся…

«Это от гребня возникла такая река или от ножа?» — подумал он с детским любопытством.

И еще он подумал, что ведь и гребень мачехи и нож отца, в сущности, были враждебны ему. Но вот, он спасен благодаря одному из этих предметов…

И вдруг отец закричал:

— Я все равно убью тебя!

Андреас хорошо слышал все слова его крика. Слышно было, как будто голос прозвучал совсем рядом. И это тоже показалось Андреасу занятным. Теперь он был в безопасности. Он не сердился на отца, совсем теперь не боялся его, но не понимал, почему отец так сердится, почему грозит ему смертью. Андреас вдруг подумал, что надо спросить у отца, и тогда все станет понятно. И теперь ведь и можно спросить; ведь теперь не надо убегать от отца, и теперь не страшно…

— Почему ты хочешь убить меня? — голос Андреаса прозвучал открыто и звонко.

И вдруг отец начал кричать горячо, возбужденно и путанно. Андреас послушал и понял, что отец думает, будто Андреас напал на мачеху, когда приходил за зерном; это мачеха так рассказала отцу…

Теперь Андреас почувствовал себя оскорбленным. О нем говорили нечистое, такое, чего никогда не могло быть, и этим оскорбляли его. Обида был такая, что горло сдавило. А отец, между тем, продолжал говорить… Вдруг Андреас услышал, как отец пересказывает ему еще одну ложь мачехи. Это уж была совсем мелкая, маленькая ложь, но она-то и стала для Андреаса, что называется, каплей, переполнившей чашу.

— Ты говоришь, у нее домашнее платье было разорвано! — громко заговорил Андреас. — Но когда я приходил за зерном, она сидела в красивом желтом платье и красилась. Не в домашнем платье сидела, а в том красивом желтом, что ты ей привез из города. И стала говорить мне грязное, сам знаешь, что! Хотела, чтобы я сделал с ней грязное, и за это обещала соткать мне праздничную одежду, и сказала, что скажет тебе, чтобы ты купил мне сандалии. А мне стало противно слушать; я сказал ей, чтобы она такое не говорила. И еще сказал, что я тебе ничего не скажу, и что никто не должен знать, потому что все это позорно… И я быстро ушел. А она, видишь, спрятала хорошее платье, надела старое домашнее и порвала его нарочно. Хорошее красивое пожалела!.. Ты несправедлив ко мне. Я ни в чем не виноват. Ты не веришь моей правде, а веришь лжи этой женщины. Я больше не хочу жить в твоем доме. Видишь, волшебная река разделила нас. Я буду жить в том волшебном лесу. Но если когда-нибудь ты будешь пить воду, и вдруг холодная вода вспенится-закипит; значит, мне нужна твоя помощь и ты должен меня найти…

Андреас повернулся и пошел в лес. И вскоре отец уже не видел его. Отцу сделалось тоскливо. Это впервые затосковал он о сыне и почувствовал себя виноватым перед ним. Он вспомнил, каким послушным, простодушным и добрым был его сын; и вдруг понял, как обижал он своего сына, и стало так стыдно и горько. Каким терпеливым был его сын! И ради кого он обижал и мучил своего сына, и даже — страшно выговорить! — хотел убить… Ради плотского наслаждения с этой злой женщиной… И тут гнев его обратился на нее…

* * *

Она сидела в спальне. Услышала его шаги по лестнице и сразу поняла все.

Случилось. Гнев ее мужчины, ею же возбужденный гнев, который должен был обрушиться на того, кого она возненавидела, почитая себя униженной им; этот гнев теперь обрушиться на нее.

Она заметалась по комнате…

Ужас…

Все существо ее словно бы распадалось, пропадало в пространстве… Но она вдруг перестала страшиться. Она знала, что она неуничтожимая.

Когда отец вошел в спальню, женщины там не было. И нигде в доме не было ее. И он почувствовал, будто он сразу сделался старше, исчезли плотские желания и с ними исчезло многое нечистое. В доме и во дворе как-то стало чисто и просто.

Отец стал жить один. Нелегко было одному работать, но ведь он сам лишил себя сына. И он не нанимал работника и не покупал раба, а терпеливо работал один, и ждал, не вернется ли сын, не подаст ли вести о себе.

* * *

А Андреас пришел в лес.

Здесь все молчало дружественно, и это успокаивало его. Он тихо шел по тропе, все вперед и вперед. И было тихо и успокоительно для его души. Кротость такая делалась в душе и тишина легко одевала душу.

Андреас дошел до высокого кедрового дерева, остановился и смотрел на высокую продолговатую зеленую крону, различая в ней взглядом плоды-шишечки. Спокойно уходило вверх дерево, к небу уходило, высоко. И вдруг слезами обиды защипало глаза.

«Зачем нет мне покоя? — подумал с отчаянием Андреас. — Зачем вся эта грязь и обиды и горечь жизни? Зачем даже здесь вдруг пробудилась память об этом в моей успокоенной было душе, когда я увидел это дерево? Как я хочу покоя!..»

И он поднес пальцы обеих рук к своей груди; и грудь раскрылась и отпустила сердце. И сердце он взял в свои ладони. И вдруг он вспомнил, что в какой-то иной своей жизни был он гранильщиком драгоценных камней…

Сердце было меленькое, чуть округлое, нежно-алой множественностью изящества граней сияло оно; и было доброе и твердое; было как цветок алой розы, и как птица невидимая, поющая, изливающая душу над этим цветком…

А грудь закрылась, загладилась смуглая кожа…

Андреас бережно спрятал сердце в складки своей набедренной повязки и стал взбираться на дерево, крепко обхватывая ствол руками, подтягиваясь ногами.

И взобрался на самую верхушку. Там нашел самый высоко растущий плод-шишечку; и шишечка раскрылась, и Андреас одной рукой вынул сердце из складок набедренной повязки и вложил сердце в кедровую шишечку; и шишечка тотчас закрылась…

И стало Андреасу легко и совсем спокойно. Сделал он себе шалаш из трав и веток, и жил в этом шалаше. Он больше не мог воспринимать эти голоса живого, но по-прежнему оставался добрым, и лес был дружественным к нему. Андреас ел плоды лесных деревьев и трав, и пил воду из чистых лесных ручьев.

* * *

Однажды спокойно бродил Андреас по лесу, глядел на волнение лиственное под легким ветром, углядывал в листве быстрых птиц; бережно обходил муравьиные тропки, чтобы не вредить ничему живому. И вдруг почувствовал, как влетело в листву и понизу пролетело дуновение легкое водной широты. Андреас слышал о море, но никогда не видел его.

«Нет, это не речное, это морское дуновение, — подумал он. — Но неужели здесь близко — море? Как бы я хотел увидеть его!»

Дуновение, казалось, неслось, летело легко вперед. И Андреас пошел следом. Оно не исчезало, не растворялось в листве древесной, вело его за собой…

И уже началась песчаная почва и сделалось открытое пространство. Уже дышало море открыто и пело шумливо. Но еще не было видимо.

И вдруг Андреас увидел девушку. Откуда она появилась? Должно быть, из леса тоже, с другой стороны… И легко-легко она шла к морю. Такая тоненькая и легкая. Тонкое желтое платье обтягивало эту легкую тоненькую фигурку, но это не было стыдно. И волосы длинные черные, заплетенные в много косичек, задорно и нежно спадали до самых подколенок. И было в том, как она, вот такая, шла к морю, что-то изящно-потаенное. И невольно. Андреас пошел за ней тихо, приблизился и шел за ней. Но, кажется, она и не почувствовала этого. А он и не заметил, как вдруг открылось море. Внезапно открылось оно. И волны шумливо-певуче влеклись к песчаному берегу. Море голубое было и синим переливалось. Девушка убегала от волн и смеялась нежно. Андреас отошел совсем в сторону и она не видела его…