Альфред Кейзерлинг - Воспоминания о русской службе

• Название: Воспоминания о русской службе
• Автор: Альфред Кейзерлинг
• Издательство: Академкнига
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2001
• ISBN: 5-94628-003-1

Мемуары графа Кейзерлинга впервые издаются в России. Начав службу чиновником для особых поручений, он инспектировал амурскую каторгу, выкрадывал документы из осажденного Порт-Артура, руководил земством под Петербургом, был обвинен в шпионаже и заключен в Петропавловскую крепость, организовывал поставки продовольствия на фронт в годы I Мировой, сидел в большевистском концлагере… В книге содержатся рассказы о сибирской каторге, путешествии цесаревича по Забайкалью, о поездках в Монголию, Китай, Японию, этнографические сведения о народах Дальнего Востока, воспоминания о работе под началом барона Корфа, о встречах с Николаем II и высшими государственными чиновниками, об установлении Советской власти в Сибири.

Перевод с немецкого Н. Федоровой Комментарии Е.И. Кононенко и М.Ю. Катин-Ярцева

---

Путешествовал он почти без багажа, в сопровождении одного-единственного слуги; одевался как богатый сибирский крестьянин, так что человек, не знакомый с ним, не смог бы отличить его от иных попутчиков. Он был совершенно непритязателен и по мере возможности избегал общения с чиновниками. Разъезжал он всегда инкогнито; если на пароходе его узнавали, он сходил на ближайшей пристани и дожидался следующего парохода, а не то продолжал путь, наняв небольшую лодку. Людей, которые его интересовали или которых он полагал радетелями о Сибири, Сибиряков навещал сам и тогда пылко и увлекательно говорил о своих планах.

Дважды мне довелось видеть, как он неожиданно являлся к Корфу. Первый раз он нагрянул к нам в таежной глуши, когда мы сплавлялись на плоту вниз по Аргуни, и несколько дней оставался нашим спутником. Тогда-то я узнал его как высокообразованного ученого и созидателя сибирской культуры. Когда плот вышел к месту впадения Аргуни в Амур, где генерал-губернатора ждал пароход, Сибиряков так же внезапно, как появился, покинул нас и исчез в тайге.

Второй раз я видел его в Нерчинске, куда нас привела инспекционная поездка. Однажды вечером генерал-губернатору доложили о его приходе, и он пробыл у нас до поздней ночи.

Последний же раз я встретил Сибирякова, уже глубокого старика, в 1919 году на станции Тайга, где мы очутились, спасаясь бегством от красных, и где они нас догнали и взяли в плен. Никто не узнал Сибирякова, однако он узнал меня и открылся мне, а потом исчез, куда — не знаю.

Необходимо сказать, что Сибиряков трудился для своей родины не только в большом, он на деле помогал несчетным людям, которых считал достойными поддержки, и не один молодой сибиряк получил от него средства, чтобы выучиться и стать полезным гражданином, притом зачастую его протеже знать не знал, кто ему помогает. Светлая память этому человеку.

ПЕРЕМЕНЫ В СИБИРСКИХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ

Что касается нередко противоречивых описаний обстоятельств в сибирских тюрьмах и среди ссыльных, то противоречия эти целиком зависели как от политического настроя в Петербурге, так и от характера и капризов местных властей, а потому часто менялись. После постройки Сибирской железной дороги все в корне изменилось; бесконечные этапные переходы арестантов и вопиющие безобразия в полуразвалившихся централах наконец полностью прекратились. Арестантов перевозили теперь по железной дороге, без долгих задержек. На работах в рудниках каторжников использовали все меньше, а сами работы все больше сворачивались.

В конце прошлого и в начале нынешнего, XX века были построены большие современные тюрьмы строгого режима, где арестанты трудились в мастерских, — например, большая Александровская каторжная тюрьма{50} под Иркутском и тюрьма, построенная еще при мне в Зерентуе, впоследствии значительно расширенная. Рядом с этими тюрьмами строились мастерские и школы для арестантских семей. Бессемейных арестантов нередко посылали на строительство новых участков железной дороги, например Южноуссурийской магистрали от Владивостока до Пограничного. Строительные подрядчики были вынуждены обеспечивать этим рабочим хорошее содержание, чтобы работали они производительно; поэтому арестанты получали дополнительную плату, а значит, могли улучшить свое положение и скопить денег на будущее.

На кабинетских рудниках и золотых приисках производительность арестантского труда была крайне низка, ведь нет способа принудить людей среди вольной природы к работе, которая им совершенно неинтересна. Тюремной администрации тоже не было корысти заставлять арестантов надрываться: ей выплачивали с человека лишь 20 копеек в день, как бы этот человек ни работал. По сравнению со свободным работником каторжник жил лентяем и, отправляясь на поселение, уже полностью отвыкал трудиться. Только арестанты, занятые в мастерских, имели некоторое преимущество: приобретали профессию, что позднее при желании могло помочь им стать на ноги.

В последующие годы, приезжая в Сибирь, я всякий раз находил перемены. Новые города, новые люди, новые интересы, лишь одно оставалось прежним — сибирская природа и дух, присущий подлинным сибирякам.

ЧТО ПРИВЕЛО МЕНЯ К ТУЗЕМНЫМ НАРОДАМ

Еще когда я временно возглавлял администрацию Нерчинского каторжного района, в Читу вместо старого, сильно себя скомпрометировавшего, был назначен новый военный губернатор генерал Хорошхин{51}, из уральских казаков. Как «новая метла», Хорошхин тотчас принялся энергично наводить порядок на своей территории. Человек он был умный и благонамеренный, но казак до мозга костей, иными словами, он стремился все организовать по-военному и неуклонно преследовал эту цель во всех административных сферах. Особенное недовольство вызывало у него то, что инородцы, издревле населявшие подвластные ему территории, сохранили свой давний патриархальный уклад, в каком жили и тогда, когда присоединились к России.

Вступив в должность, Хорошхин вскоре представил барону Корфу проект, реформ, непосредственно касающихся этих народов. Согласно этому проекту, их надлежало лишить самоуправления и превратить в казаков. Земли будут им оставлены, но уже не на основе старинных договоров, а, как во всех казачьих войсках, в обмен на военную службу, каковую они обязуются нести. Как все казаки, каждый в возрасте от 17 до 20 лет должен активно служить в войске, затем на три года возвращаться домой, после чего призываться еще на три года и т. д., вплоть до сорокапятилетнего возраста.

До сих пор туземные народы, собственно говоря, были полностью предоставлены самим себе. Четыре прежних бурятских княжества, именуемые теперь «степными думами», управлялись племенными начальниками, тайшами{52}; власть их никто не контролировал, и у них была своя патриархальная юрисдикция; лишь уголовные преступления подлежали юрисдикции России. Правительство России ежегодно получало от дум определенного размера дань — деньгами или натурой; выплату дани они по собственному усмотрению распределяли между собой как налог. Вообще с российскими административными инстанциями соприкасались только тайши и их выборные заседатели.

Барону Корфу проект генерала Хорошхина пришелся не по душе, уже потому, что он противоречил давним договорам с этими народами, согласно которым они во времена Екатерины II добровольно присоединились к России. Эти договоры гарантировали им самоуправление и безраздельное владение землями. Вот почему барон Корф вообще отказался рассматривать данный вопрос, пока не составит себе четкого представления о жизни, порядках и образе мыслей этих народов. Он решил направить меня, чиновника для особых поручений, к инородцам, чтобы я внимательно познакомился с ними и по возможности объективно изучил относящиеся сюда проблемы.

Выбор барона Корфа пал на меня, хотя я не имел для этой миссии ни специальных знаний, ни опыта; однако я не был ни русским по национальности, ни казаком, ни православным. У туземных народов Сибири в те годы, как и всюду в империи, огромную роль играла русификация, связанная с насаждением православия любой ценой. В этом отношении усердствовало — особенно среди бурят — русское духовенство Читы и Иркутска, которое ради достижения своих целей нередко задействовало также и полицию.

Это задание я получил от барона Корфа весной 1889 года. Находился я тогда в Нерчинском Заводе и только что окончательно распрощался с Карой.

ПЕРВОЕ ЗНАКОМСТВО С БУРЯТАМИ

Кое с кем из бурят я бегло познакомился, когда они зимой по льду Шилки привели в Кару верблюжьи караваны с провиантом. Тогда они остановились у нас на продолжительный отдых, проделав долгий — более 1500 верст — путь из Монголии, чтобы завезти товары и провиант на золотые прииски, расположенные далеко в тайге и достижимые только зимой.

Эти буряты гостили тогда у меня недели две; место для стоянки я отвел им у того поселка в долине Кары, где закончилась описанная мною в I части зимняя охота. Поскольку там имелись большие запасы сена, они могли поставить юрты и отдохнуть.

Среди бурятских гостей оказалось тогда несколько богатых скотоводов, которые пригласили меня навестить их. Они много рассказывали о радостях и удовольствиях, что ожидают меня у них дома, в частности, о «куригашках», то бишь жаренных на вертеле ягнятах, о конных забавах и скачках, об охоте на рысей и волков в степи, особенно же они расхваливали свой любимый напиток, араку — водку из кислого молока.

Та бурятская стоянка среди глубоких снегов — первая, какую я видел, — оставила незабываемое впечатление. В просторном распадке среди вековых таежных кедров и лиственниц широким кольцом стояли 40_50 юрт, круглых сводчатых войлочных шатров, над которыми курился дымок. В центре этого кольца пылал огромный костер, а вокруг него стояли большие низкие розвальни с поднятыми на попа и связанными вверху оглоблями, с которых свисали широкие, почти шестидюймовые, шлеи верблюжьей упряжи. Часть розвальней — с грузом для дальнейшей перевозки — была накрыта большими войлоками; на всех санях лежали привязанные сторожевые собаки, кудлатые, как правило, черной масти. Между розвальнями и костром гуляли на свободе штук десять низкорослых мохнатых лошадок; разгребая копытами снег, они искали корм. Разгруженные розвальни были набиты сеном и служили яслями для привязанных вне кольца верблюдов.