Эрнст Юнгер - Излучения (февраль 1941 — апрель 1945)

• Название: Излучения (февраль 1941 — апрель 1945)
• Автор: Эрнст Юнгер
• Издательство: Владимир Даль
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2002
• ISBN: 5-93615-022-0

«Издав нынешний том сочинений Эрнста Юнгера, издатели серии «Дневники XX века» выполнили свое обещание представить отечественному читателю уникальный памятник художественного творчества и мысли европейской культуры, какими являются, по общей оценке, собрание дневников и созданные на их основе литературные произведения этого замечательного немецкого писателя.»

---

И то и другое верно, поскольку в наших сновидениях мы выступаем как личности, являясь вместе с тем частями универсума. В этом втором качестве в нас живет несравненно более высокая интеллигентность, коей мы дивимся, когда пробуждение возвращает нас в нашу обособленность. Во сне мы походим на статуи, наделенные мозгом, и, следовательно, целиком, всеми своими молекулами примыкаем к космическим потокам мыслей. Мы погружаемся в воды пред- и посмертного интеллекта.

Был ли ум Лихтенберга слишком высок для этой игры? Во всяком случае, я бы охотно поговорил с ним об этом, поскольку для меня его вопрос плодотворнее всяких ответов.

Закончил «Cashel Byron’s Profession»[180] Бернарда Шоу, книгу, которая меня развеселила, несмотря на викторианскую пыль. На примере таких, немного устарелых, пьес учишься понимать, что же раньше всего становится добычей времени. Из множества рассыпанных там парадоксов я выписал следующий: «Рациональное безумие — самое скверное, ибо у него есть оружие против разума».

Далее краткая биография художника Пьера Боннара,{164} которую рекомендовала мне мадам Кардо. Среди анекдотов, рассказываемых о нем, один показался мне особенно поучительным: у Боннара было пристрастие дорабатывать свои старые картины, даже если он давно их уже продал, ибо промежуток времени, отделявший их от совершенства, он воспринимал как упрек себе. Так, он караулил в музеях, поджидая, когда удалится смотритель, вынимал крошечную палитру и кисточку и наносил на одну из своих картин несколько светлых точек.

Подобная черта освещает некоторые соотношения, среди них — и духовную собственность художника, не столь выявленную, как собственность писателя. Художник больше привязан к материи, отчего греки по праву ставили его ниже философа, поэта, певца.

Сегодня вспомнил одну из своих детских философских мыслей, для ребенка не такую уж плохую: «Собственно курица голая, как это можно судить по тем экземплярам, что висят перед птичьми лавками. Какую же роль играют перья? — Они просто прикрывают тело от холода».

Соответственно этому я мог бы, пожалуй, заключить, что скелет, мышцы или нервные волокна вместе с головным и спинным мозгом образуют собственно форму. Действительно, у меня и сегодня возникает чувство первооткрывателя, когда я листаю анатомические атласы. Но я вижу вещи и с другого конца, когда разнообразные системы, образующие наше тело, представляются мне схемами, проекциями, направленными в растянутое пространство. Лишь в отношении к целому, нерастяжимому проявляется их реальность, а без нее они смешны и бессмысленны, как ощипанная курица.

Кстати, деревья — лучшие образцы развития из нерастяжимого; то, что их действительная точка вегетации расположена в пространстве, столь же маловероятно, сколь и то, что действительная ось колеса является зримой. То же самое можно сказать о ветвистом и корневидном характере многих наших органов. Так, наш мозг похож на раздвоенный лист почки, соединенной в нашем теле со стволом головного и волокнами корешков спинного мозга. Из этого следует, что сам он — не плод, а плодообразующая, плодоприготовительная субстанция.

Без четверти семь большая эскадра, обрамленная коричневато-фиолетовыми облачками взрывов, низко пролетела над городом. Не отклоняясь от курса, она направилась в сторону Этуаль через авеню Клебер. В этих спектаклях, разыгрываемых над метрополиями, есть что-то титаническое; чудовищная сила коллективной работы выходит из анонимности, принимая наглядный характер. Потому в них есть и что-то веселящее.

Налет был предназначен аэродрому Виллакублэ; бомбы разгромили двенадцать ангаров и двадцать один бомбардировщик и вспахали летное поле. Кроме того, в ближних деревнях были уничтожены крестьянские дворы, вместе с ними погибли многие жители. В перелеске нашли велосипедиста вместе с велосипедом, — их отбросило туда взрывом с большого расстояния.

Париж, 25 августа 1943

После полудня в Лез-Эссар-ле-Руа, на охоте за куропатками. Осень незаметно вырастает внутри лета, как кристалл в маточном растворе. Ощущаешь ее аромат, первую свежесть, манеру проявлять свой плодоносный характер в ландшафте, — как она наливает, округляет, наполняет формы изнутри.

До выстрелов у меня дело не дошло, так как на краю трясины я увлекся мелкой охотой; она намного увлекательней. Там я обнаружил Yola bicarinata, западную особь, строением которой я занялся вечером с помощью прекрасного сочинения Гюиньо о водяных жуках Франции.

Уже на ночь глядя заглянул в комнату президента. Он только что прибыл из Кельна и рассказывал, что в разрушенных погребах можно обнаружить пивные с рейнскими винами, где после бомбежки собираются бездомные и где царит весьма задушевное настроение. Там бражники поют старые карнавальные песни — особенно популярна «Ну и штучки!»

Все это напоминает «Короля Чуму» Э. А. По, которого вообще наряду с Дефо и его «Лондонской чумой»[181] можно рассматривать как одного из сочинителей нашего времени.

Париж, 26 августа 1943

Несколько продвинулся в воззвании, работу над которым прервал из-за невыносимой жары; удивительно, как мало можно сделать только на одной воле. Мусическое начало тоже относится к нашему вегетативному, а не анималистскому бытию. Поэтому в большей степени оно зависит от погоды. Выдрессировать его тоже нельзя, и никакая угроза не заставит его платить дань; настоящее перо никогда не станет продажным.

Вечером в «Максиме» с Нойхаусом и его зятем фон Шевеном, у которого я, как и у большинства старых консерваторов, нахожу ошибочную переоценку новых властей. Они не видят, что превосходство этих властей состоит лишь в том, что они работают задешево, соблюдая предписания нравов, закона и приличия там, где им это выгодно. Они ведут двойную игру, всегда оставляющую им еще низшую возможность.

Так, например, шахматную партию они заканчивают ударом дубинки, а договор о пожизненной ренте — тем, что приканчивают рантье. Такие вещи действуют как шок, но только на короткое время. Именно подобные удальцы становятся тихонями, когда им отвечают их же, единственно внятным им способом. Так же поступают и консерваторы, если им хватит глубины, чтобы коснуться родственной им почвы, как это видно на примере Суллы или Бисмарка. Мне зачастую даже кажется, что определенные метаморфозы, повторяющиеся в истории, служат лишь тому, чтобы возбудить и вызвать эту реакцию как ответ первородной расы, подобно тому как дождь способствует прорастанию зерна. Правда, невинность тогда потеряна; восстановленная монархия склонна к грехопадению.

Париж, 27 августа 1943

Кофе у Банин. Искусство общения с людьми заключается в том, чтобы в течение долгого времени сохранять приятную среднюю дистанцию, не слишком отдаляясь, не сближаясь, но и не меняя качества общения. На этой доброй середине между центробежной и центростремительной силой зиждется как астрономический, так и социальный космос знакомств, браков, дружеских связей. Наиболее приятная часть жизни, без сомнения, не та, что строится на переменах, а та, что покоится на повторении.

Вечером в «Рафаэле» долгий разговор с Венигером о нашем соотечественнике Лёнсе{165} и той особой форме декаданса, которая роднит его со скандинавскими и некоторыми английскими авторами. Германец в эти десятилетия одержим некоей странной morbidezza,[182]

знание которой дает разгадку целому ряду вещей и лиц. Они оказывают сильное влияние на стиль «модерн», нынче воспринимаемый еще слишком узко и формально, а не как духовная игра. В определенные же десятилетия все дело именно в ней. Впервые я это понял в казино 73-го полка в Ганновере, где по стенам были развешаны портреты старых офицеров, начиная с Ватерлоо, и где повсюду сквозила странная раскованность рубежа веков. В таком состоянии германцу нужен еврейский ментор, какой-нибудь Маркс, Фрейд или Бергсон, которого бы он по-детски почитал и Эдипом которого стремился бы стать в будущем. Знать это нужно, чтобы понять антисемитизм бельэтажа как симптом типический.

В постели начал читать: Хаксли, «Point Counter Point».[183] Температуры ниже нуля тоже восхищают, когда подают слишком низко. Это можно заметить на примере некоторых романов в стиле рококо, и, возможно, что в данном смысле и Хаксли дождется посмертных почестей. При таких градусах плоть и эротическое прикосновение теряют свою сладость; наружу выступают их физические свойства. Вообще, Хаксли, как чистый рисовальщик и препаратор, выстраивает научный костяк нашей эпохи. Хороший стиль предполагает сегодня естественнонаучное образование, как когда-то прежде — теологическое.

Париж, 28 августа 1943

Ранним утром, как уже не раз бывало, я беседовал со своим отцом о книгах и вдруг заметил, что уже давно ошибочно сужу о наших с ним отношениях. Ошибка состояла в том, что умер не он, а я. «Правильно, ведь он умирает во мне, а это означает, что я умираю в нем».