Валерий Замыслов - Каин: Антигерой или герой нашего времени?

• Название: Каин: Антигерой или герой нашего времени?
• Автор: Валерий Замыслов
• Жанр: Историческая проза

Вместо аннотации

Историки, краеведы, писатели и журналисты, исследователи эпохи ХYIII столетия дают Ваньке Каину (Ивану Осипову, родившемуся в деревне Иваново (или Ивановке), Ростовского уезда Ярославской губернии) разные оценки: «великий авантюрист», «не коронованный король московского преступного мира», «добрый молодец, защитник простого народа от господ», «удалой атаман волжской вольницы», «легендарная личность, не менее известная, чем, скажем, Стенька Разин, Гришка Отрепьев или Емелька Пугачев», «чуть ли не глава столичного Сыскного приказа», «безнравственный русский гений», и … «самый знаменитый ярославский писатель ХYIII века», так как многие старинные песни, как то «Не шуми мати зеленая дубравушка, «Ах, тошно мне, доброму молодцу, тошнехонько, «Вниз по матушке по Волге» и другие (всего около 54-х) известны в народе под именем Каиновых.

«Его натура ослепительна, а жизнь легендарна. Во второй половине ХYIII — первой половине ХIХ века он имел всероссийскую известность. Главную его книгу прочитала тогда вся Россия. Какая-то важная черта русского характера высказалась в нем с огромной силой. Русский хаос, неистовое, не признающее никакой узды буйство, русский разгул и безудержная исконно-посконная натуралистика русской души… И в то же время Осипов как общественное явление хорошо встает в социальную матрицу. Его можно считать продуктом русской социальной неустроенности перманентного распада органических форм жизни». (Академик академии Русской словесности Е.А. Ермолин)[1].

---

Усмехнулся: прости брат Нечипоренко. Ты отменно помог объегорить генерала Шубина.

На минуту шевельнулась чувство угрызения совести, но затем оно неотвратно угасло, как потухший уголек, ибо воровская страсть, наверное, никогда не покинет его существо. Сама же страсть наживы не была смыслом его жизни. Он, в отличие от других воров, мог с ней легко расстаться: побаловать роскошными подарками женщин, проиграть в карты или пустить деньги для решения какой-нибудь новой воровской идеи.

Он не раз сам себе повторял: воровство — не ради воровства, а ради самого д е й с т в и я воровства, полного риска и приключений. Вот для этого, наверное, и жил Каин, не задумываясь, что все в один миг может оборваться.

Через открытую дверь атаманской каюты донесся звучный голос кормчего:

— Навались, навались, ребятушки!

Струг шел против течения, а тут как назло ветер в парус ударил — сильный, напористый и без того затрудняя ход судна, и тогда Митрич приказал убрать паруса.

Бурлаки предложили спустить завозню, высадить их на берег, чтобы пойти бечевой, но кормчий не согласился:

— Судно без груза идет. На веслах справитесь. Навались!

Голос кормчего чем-то напомнил голос мужика Изоськи из деревни Березовки:

— Ну, Каин! Мекали сказку про белого бычка нам сказываешь, а ты и в самом деле вольную грамоту нам привез. Как же тебе удалось нашего барина уговорить?

— Долго рассказывать, мужики. Посулил — выполнил. Каин на ветер слов не бросает… Приказчика хорошо упрятали?

— Камень в мешок и в круговерть[129] Волги.

— Добро. Однако зарубите себе на носу, мужики, что вольную грамоту вам привез не Иван Каин, а Иван Нечипоренко, станичный донской атаман, чей брат спас Шубина в одном из боев с турками. Хорошо запомнили или повторить?

— Запомнили, Иван Нечипоренко. Мы, чай тоже не лаптем щи хлебаем. Однако, хитроват же ты, братец.

— Жизнь заставляет шубу наизнанку выворачивать. Каина вы не видели и не слышали, иначе прощай вольное хлебопашество.

— Ты не тревожься, милостивец, коль спросят — скажем, как надо. Волюшка-то всего дороже. Век за казака Ивана будем молиться…

Мужики готовы были повольников на руках носить.

— Может, в чем нужда есть? Так мы последние припасы отдадим. А ну, тащите, мужики, у кого, что осталось.

Страдники, следуя приказу Изоськи, бросились, было, по избам, но Каин остановил их неудержимый порыв.

— Остановитесь! Не бедствуем мужики. А ну, братцы, скинемся на деревеньку.

Самый большой пай выделил Иван, протянув Изоське сто рублевиков, отчего тот даже очумел от невиданного богатства.

— Да тут, ваша милость, не только на хлебушек для всей деревни на много лет хватит, на плуги и бороны закупить. Да что я говорю? Дети и внуки никогда голодом сидеть не будут. Это ж для нас, как скатерть самобранка… Мужики, а ну все на колени!

— Встаньте… Встаньте же я говорю! Мы, чай не баре-государи, а из того же теста. Прощайте, братцы, и дай Бог вам подольше в волюшке пожить…

Придя в каюту, Иван тотчас пригласил к себе Зуба.

— Приметил, что ты всего один рублевик мужикам пожаловал. А глянь на свой пояс. Не сегодня-завтра коконьки подомнет. Ну и скряга же ты. Прости, совсем стал недогадливый. На храм святого Василия Зуба копишь.

Васька осклабился, обнажив щербатый рот.

— Угадал, атаман. На храм святого Василия. На Москве есть один храм в честь Василия Блаженного, скоро будет и другой. То-то ко мне народ повалит. Поди, и царица навестит, а мощи мои в золотую раку положит.

— Не скаль свои гнилые зубы, Васька. Жаден ты пуще меры. Не хотел при мужиках тебя стыдить, чтоб плохо обо всей братве не подумали. Но наказан ты будешь.

— Это почему ж? Дело добровольное, атаман.

— От сердца, Васька, а коль на воровское дело понадобится, треть выложишь. Ступай, видеть тебя не хочу.

Васька с кислым лицом вышел из каюты, а Каин сердито подумал:

«И на кой черт копит? Зачем ему богатство? И все ему мало, мало. В ад с собой не возьмешь. Тьфу!»

Иван налил из штофа чарку вина, выпил (в последнее время он все чаще прикладывался к чарке), а потом с горечью порассудил:

«А ведь все ударились в накопительство. Но для чего, для чего?».

Подумал и сам себе поразился. Никогда еще о ворах он не мыслил с огорчением. Что это с ним? Неужели побасенок Деда наслушался. Тот, всем на удивление, на воровские дела не ходил. Даже Каин пришел в замешательство.

— На кой ляд в ватагу мою подался, Дед?

— В бурлаки.

— Но остальные бурлаки воровством не брезгуют.

— Каждый живет по своим понятиям, атаман, а я — человек православный.

Каин рассмеялся:

— Чудишь, Дед. А мы что, басурмане? Каждый под рубахой носит крест.

— То еще ни о чем не говорит. Воровские людишки твои — богоборцы.

— Ну, ты совсем, Дед, не в те ворота.

— В те, атаман. Православный человек соблюдает Божьи заповеди. Не убий, не укради, не прелюбодействуй, возлюби ближнего. А вы? Даже в церкви не ходите. Кресты напялили, а Бога ни в полушку не чтите. Какие же вы православные?

— Слушай, премудрый пескарь, — забористо прищурился на Земелю Иван. — Ты из нас басурман не делай. Ныне, почитай, едва ли не вся Русь ворует. Дворяне, купцы, судьи, приказные крючки. По-разному грабят. Кто барщиной да оброком, а кто обвесом да мздой, а многие плеткой кусок на стол себе выколачивают. И каждый православным себя считает.

— То — люди не праведные, не лицезреть им царства небесного.

— А ты, выходит, праведник? Божьи заповеди соблюдаешь, иконку при себе носишь. Давай мы тебя в святые занесем. Поставим к мачте, руки распнем, как у Христа, и будем на тебя молиться.

— Не богохульствуй, атаман. Нехорошо это.

Суровы, ох как суровы были в эту минуту глаза Земели! Но Каин и не думал прекращать жаркую беседу с Дедом.

— А скажи, душа православная, тебе деньги и вовсе не нужны?

— Нужны.

— Во-от!

— Напрасно торжествуешь, атаман. Всего лишь на кусок хлеба. Деньги же я, как бурлак, от тебя получаю.

— Кажись, тебя не обижаю.

— Лишку даже.

— Лишок-то, значит, подкапливаешь?

— Заблуждаешься, атаман. Когда были в Лыскове, весь твой лишок нищим на паперти раздал.

— Святой… А если тебе доброго вина и лакомой снеди[130] захочется, что ежедневно богатеи употребляют?

— Вино и лакомая пища во зло человеку, ибо от таких питий и яств чрево вширь распирает, а от сего всякие недуги и смерть приключается, ибо лакомый стол первый враг человека.

— А как же русская стать? Чем толще человек, тем сановней и породистей. Так исстари на Руси повелось.

— Чепуха все это, атаман. Варварство.

— Ишь ты. Где такое словечко услышал?

— На торгу. Купец немца изрядно обсчитал, но тот ничего не мог доказать. Плюнул и назвал варваром.

— Дикарем по-нашему, — пояснил Каин.

— Вот-вот. Дикарей-то у нас — тьма-тьмущая, и не только среди купцов и прочих толстосумов, но и голи перекатной. А уж про воров и говорить не приходиться. Купцов и дворян грабят без разбору, лишь бы богатым был.

— А чего их разбирать? — хмыкнул Иван, — коль каждый богач народ в три погибели горбатит и сам ворует не в меру.

— Вот это и есть отговорка дикаря. Коль богач — грабь до последней нитки. А ведь не каждая кубышка на воровстве да плутовстве создана, а на жалованье от государевой службы. Да и не всякий купец воровством живет.

— А не заблудился ты, Дед?

— Блуждают да мечутся те, кто в грехах погрязли. Бывает, и богатству не рад, когда кутузка по ночам мерещится. Но я, атаман, не о тех людях хочу сказать. Немало и среди православных богатых, но честных людей. Ты не замечаешь, атаман, сколь в каждом городе храмов? А кто их возвел? Да все те же купцы, коих ты нещадно грабишь, и тем самым как саблей рубишь по православию.

— Ты, Дед, говори, да не заговаривайся, — осерчал Каин. — Многие купцы вклады на храмы дают не от чистой совести, а по надобности, когда старость приходит и когда о душе пора задуматься. Дал батюшке солидный куш и доживай свой век спокойно: в рай угодишь. Аль опять не так сказываю?

— Воистину так, атаман. Но те купцы заблуждаются: не будет им вечной жизни в райских пущах, коль Божьи заповеди нарушали.

— Вот видишь, Дед, не так все просто. Ты хоть знаешь одного купца, который бы не мошенничал и с чистым сердцем храм возвел?

— Знаю. Надей Светешников.

— Тот, что жил когда-то в Ярославле? — с удивлением уставился на бурлака Иван.

— Тот самый, атаман.

— Но ведь то было, почитай более века тому назад. Откуда тебе, Дед, имя купца Надея Светешникова известно, коль ты опричь наковальни, да бечевы ничего не знал.

— Ошибаешься, атаман. Именно бечева и свела меня с Терентием Светешниковым, потомком Надея.

— Интересно ухват с горшком воюет. Расскажи, Дед, как ты с Терентием встретился?