Ирина Эренбург - Я видела детство и юность XX века

• Название: Я видела детство и юность XX века
• Автор: Ирина Эренбург
• Издательство: АСТ
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-17-075554-7

Ирина Эренбург, дочь знаменитого писателя Ильи Эренбурга, вела свой дневник в условиях сталинского террора и даже не надеялась на то, что ее рукопись когда-нибудь увидит свет. Смелость женщины, которая решилась хранить у себя подобные записи, несмотря на угрозы обысков и ареста, позволила через годы донести пронзительную и честную историю первой половины XX века. Изюминка книги — воспоминания об удивительных годах обучения в парижской школе.

В книгу вошли уникальные материалы: откровенные рассказы о революции, Первой мировой и Великой Отечественной войнах, которые в России не публиковались никогда, а также воспоминания о жизни русских эмигрантов во Франции.

---

По дороге кучер говорил: «Была жена, дочь — врач, сын — инженер. Все было. Немец помешал».

Ночевала в медсанбате[161]. Одна землянка — сортировочная. Туда приносят, привозят раненых. Вторая — для эвакуации, самая благополучная. Операционная в домике, там освещаются керосиновой лампой. Хирург Макаретов — маленький толстяк с короткими пальцами, которые поразительно ловко работают. Два мальчика — санитар и лечащий врач. Его отбили у немцев партизаны.

22 января (по-видимому 23).

Яркая луна, ориентир — голая сосна с шапкой. В автороте Апполонов прорабатывает «Наполеона» Тарле. Пустая деревня. Нашла редакцию по дыму из трубы. По дороге видела сад при пустой избе — заботливо привязаны к палкам кусты роз, грушевые деревья.

Петерчук принят в кандидаты партии. «Если бы я был грамотным, писал бы стихи. У меня любовь к стихам». Погиб Цуканов — прямое попадание в землянку редакции. Рассказ Петерчука, как он рыл себе лунку. В первую очередь, естественно, думает о машине. «Замаскировал ее ветками, а сам лег под нее. По глазам часового слежу, где самолет пикировал. Учу историю партии, но ничего с собой не могу поделать — засыпаю на первой странице». Едем ночью. Костры на обочине, пушки, люди в плащ-палатках.

24 января.

Военный госпиталь расположился частично в землянках, остальные в палатках. Одна медсестра рассказала, как в начале войны боялась бомбежек. «На столе лежит боец. Я должна подготовить его к операции. Сейчас придет хирург. А тут налетел немец, стал бомбить. Шум адский, в окошечко вижу — что-то горит. От страха все забыла и залезла под стол. Входит хирург со стерильными руками. Мне стало так стыдно… Теперь свыклась, боюсь не меньше, но помню, что наше дело спасать людей».

25 января.

Провела сутки в медсанбате. Ужасные условия. Оперируют в землянке при коптилке. Поразили меня люди. Хирурги Селиверстов, Тимофеев, Цифранович. А сестры: Лена Макаренко, Оля, Зоя. Здесь, естественно, оперируют тех, которых нельзя довезти до госпиталя. Много «животов», ампутаций. Никакой анестезии. Не хватает перевязочного материала. Стирают и кипятят старые бинты. Немецкую бочку приспособили под автоклав. Изобретают замену нужных инструментов. Селиверстов винит себя за каждую неудачную операцию, ходит мрачный. Ни с кем не разговаривает. При мне привезли «живот», у которого все кишки были в земле. Этот боец попал под минный обстрел несколько часов назад, но еще был жив. Селиверстов решил попробовать спасти человека, хотя все говорили, что надежды нет. Тот умер на операционном столе. Селиверстов уверен, что виновата медицина.

26 января.

У меня собрался интересный медицинский материал, но едва ли его используют — он такой страшный. Бедная, нищая мы страна, где нет бинтов, нет ваты, не говоря о всем остальном. Но люди замечательные.

31 января.

Ночью въезд в Москву. Неожиданно оказались на Ландышевой аллее ЦПКО, по сторонам ничего не видно. Глаз привык к лесу, и кажется, что это не дома, а лес. Невозможно ориентироваться.

Дома плюс шесть. Все предметы ледяные. Уголек закопал все мои перчатки в снег во время прогулок. Почти не ел, очень скучал. Аля о батонах хлеба. Илья устал.

Мама сегодня стала донором.

Каплера посадили. Нечего влюбляться в дочь Сталина.

1 февраля.

Бальтерманц ранен, в госпитале. Тоня решила рожать.

Ежедневно «Последний час». Сегодня Курск!

Илья на Воронежском фронте, вернее, на Курском. У Славиных холод и мрак. Мама все победы приписывает Жукову. Американцы начали волноваться, что мы победим одни.

11 февраля.

Сегодня Лозовая. Говорят, мы на улицах Ростова. Я жду скоро Харькова. Алигер рассказывала о летчиках. Герой понимает, как хорошо жить, и начинает трусить.

Ненадолго хватило моего фронтового заряда. Ночью ты снился, утром ревела.

5 марта.

Много произошло за это время. Были взяты Краснодар, Павлоград, Харьков. Думали, что вот-вот будет отобрана Полтава. Все забрали. Немцы в предместьях Харькова. Кадриль страшная, смертоносная.

Под Москвой непонятное. Беспокойное отступление немцев. Они все увозят, оставляя заслоны, которые сдерживают наши силы.

Все очень мрачно. Танцы перед Англией и Америкой. Весна. Тает. Очень надоело жить. Звонок о пайке для Уголька.

18 марта.

На днях отдали Харьков. Очень все страшно.

Заключила договор о немецком рабстве.

24 марта.

Второй день рождения без тебя. Ничего на свете не хочется. Жру, вчера мне безумно захотелось сладкого кофе. Выпросила кусочек сахара у Савы. Боря, ты должен быть.

Второй раз отдали Белгород.

17 апреля.

Постараюсь вести дневник регулярно. Настоящая весна, даже жарко. Москва ждет налетов и наступлений. Напряжение перед грозой. На фронте затишье. Обе стороны накапливают силы. Вчера написала о французах в Германии по письмам, найденным на убитых. Пришла Софа: «Я не буду мешать. Мне необходимо, чтобы рядом был человек». Принесли мой паек: повидло вместо сахара, 100 грамм масла, полкило фасоли, соль и спички. Была в Литфонде, регистрировала карточки Ильи, очередь. Забегала к Илье, он в плохом настроении. Ездила в «Комсомолку». Редактор хочет, чтобы подписывалась или Эренбург, или Иванова. Нашел физиологию в статье — не нужно. Как будто дети рождаются в капусте. Ничего не поделаешь. Буду переписывать. В 7 часов утра пришла мама, стоит в очереди на донорском. Нужно массу написать. Да, вечером были Рая и Нина.

Единственный человек — Уголек.

Много дел, а хочется повеситься.

17 апреля.

Вчера было 16-ое, я спутала. Сейчас час ночи, а я только собираюсь работать. Весь вечер спала.

Большой воздушный бой над Краснодаром.

Аля дежурит ночью в школе.

19 апреля.

Большая передовая о поляках[162].

Сняли электролимит. К черту все ухищрения. Зато испортилось радио. Пришла Нина. Влюблена. От Шуры пришло письмо.

Разрыв с поляками[163]. Сегодня объяснения Вышинского[164] с инкорами[165].

Наше небольшое наступление на Курск. Стали печатать о налетах наших самолетов на наши города.

Сдала две книги документов. Все работы кончила и три дня ничего не делала. Вчера вырвали зуб. Через 10 дней приезжают хозяева, где живут Сорокины. Надо им найти жилье. Мама в огородах. Илья пишет поэму — изоляция, счастливый.

Все так же мрачно. Плюс мамина квартира, карточки.

8 мая.

Суд — признание Бори моим мужем (в ЗАГСе сожгли все бумаги). Судья мне: «А вдовы генерал-майоров получают по 100 тысяч», — с явным осуждением.

Ничего не пишу, только муру для радио. Сплю. Не плачу.

Бальтерманц на даче, Алигер собирается рожать, Леля нудит, Тема переделывает Девиса.

Мне пришло масло из Чистополя, мечтаю раздать, никто не берет.

Иногда вспоминаю, что было «до». Совсем другое, и совсем другая я сама.

Совещание в Союзе писателей. Блестящая речь Ильи.

9 мая.

Союзники заняли Тунис и Бизерту. Сталин послал по этому случаю приветствие Рузвельту и Черчиллю. В городе разговоры о втором фронте. Есть «наивники», и среди них я, которые думают, что он будет во Франции, а умники — на Балканах. Во всяком случае, есть надежда. Надежда юношей питает.

Целый день сплин. Грязно и противно. Дают обед как жене фронтовика. Не знаю, что делать с карточками.

Май (число не проставлено).

Болею, денег нет. Зубы будут стоить 2500 р. Зачем?

Написать статью. Хлеб. Показать статью Илье.

Привожу письмо, которое переслал фронтовик в «Комсомолку». Я не стала исправлять орфографию, она показательна. Мне заказали очерк.

«Здравствуйте дорогой и любимый муж Михаил Григорьевич!

Шлю привет и масса наилучших пожеланий! Письмо твое получила посланное тобой 22.1.43 года, за которое сердечно благодарю. Из твоего письма я поняла, что ты на меня очень обижаешься что я совершила такое преступление что вышла замуж за лейтенанта. Конечно, я не совсем хорошо сделала, что я вышла, но принимая во внимание все сложившиеся обстоятельства я думаю, что ты со временем все забудешь и простишь в-первых, что меня заставило так сделать это то что одной трудно жить тем более в мои годы второе то, что он человек очень самостоятельный и хороший он очень деловой не смотря на то что ему всего только 24 года и он имеет звание старшею лейтенанта Где я не была и ни ездила такого человека не встречала! Миша! хотя он человек и хороший и любит меня но вечно тебя я не забываю твои письма на меня очень действуют и когда его нет дома я несколько раз перечитываю твои письма и плачу пишу сейчас тебе письмо и плачу это письмо было мокро от моих слез. Миша ты мне сможешь все простить что я сделала то когда вернешься, то приезжай прямо ко мне а этому я скажу что ты был мне от скуки а не муж, муж мне тот с кем я жила 12 лет и имею от него дочь. Любимый Миша этот самый лейтенант который мне от скуки купил мне корову еще заставлю кутит, велосипед и патефон а тогда можно послать на хрен.