Ирина Эренбург - Я видела детство и юность XX века

• Название: Я видела детство и юность XX века
• Автор: Ирина Эренбург
• Издательство: АСТ
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-17-075554-7

Ирина Эренбург, дочь знаменитого писателя Ильи Эренбурга, вела свой дневник в условиях сталинского террора и даже не надеялась на то, что ее рукопись когда-нибудь увидит свет. Смелость женщины, которая решилась хранить у себя подобные записи, несмотря на угрозы обысков и ареста, позволила через годы донести пронзительную и честную историю первой половины XX века. Изюминка книги — воспоминания об удивительных годах обучения в парижской школе.

В книгу вошли уникальные материалы: откровенные рассказы о революции, Первой мировой и Великой Отечественной войнах, которые в России не публиковались никогда, а также воспоминания о жизни русских эмигрантов во Франции.

---

«Здравствуйте дорогой и любимый муж Михаил Григорьевич!

Шлю привет и масса наилучших пожеланий! Письмо твое получила посланное тобой 22.1.43 года, за которое сердечно благодарю. Из твоего письма я поняла, что ты на меня очень обижаешься что я совершила такое преступление что вышла замуж за лейтенанта. Конечно, я не совсем хорошо сделала, что я вышла, но принимая во внимание все сложившиеся обстоятельства я думаю, что ты со временем все забудешь и простишь в-первых, что меня заставило так сделать это то что одной трудно жить тем более в мои годы второе то, что он человек очень самостоятельный и хороший он очень деловой не смотря на то что ему всего только 24 года и он имеет звание старшею лейтенанта Где я не была и ни ездила такого человека не встречала! Миша! хотя он человек и хороший и любит меня но вечно тебя я не забываю твои письма на меня очень действуют и когда его нет дома я несколько раз перечитываю твои письма и плачу пишу сейчас тебе письмо и плачу это письмо было мокро от моих слез. Миша ты мне сможешь все простить что я сделала то когда вернешься, то приезжай прямо ко мне а этому я скажу что ты был мне от скуки а не муж, муж мне тот с кем я жила 12 лет и имею от него дочь. Любимый Миша этот самый лейтенант который мне от скуки купил мне корову еще заставлю кутит, велосипед и патефон а тогда можно послать на хрен.

Дорогой Миша ты пишешь мне о том что я обижала свою дочь но это не верно Миша не смотри на своих родителей что они тебе пишут им что бы дочку они отдали мне она мне очень дорога и очень часто по ней плачу но они мне ее не отдают. На этом письмо свое писать кончаю. Желаю тебе дорогой Миша успеха в победе над врагом проклятыми фашистами бей немцев крепче а вернешься заживем лучше прежнего. За тем дорогой муж досвидание остаюсь любящая тебя жена твоя дуся.

Как получишь мое письмо ответ жду с нетерпением дорогой Миша!»

Леля кончил «Зою». Зачем я собирала материал? Картина мне не понравилась, даже очень. Да и Зоя совсем не та.

На собачьей выставке свои склоки. Тема ездил в Куйбышев, привез мне кофе.

Меняю 1 кг хлеба на 100 г сахара. Продала шляпы и ботики. Худо мне — денег нет.

Вчера был разговор с Вандой[166] о польских евреях — никто не спасается. Ходят мыши. Нет электролампочек.

Не ходит будильник. Завтра выяснить с карточками. Написать «Письмо матери».

22 мая.

Речь Черчилля[167]. Сегодня речь Бенеша[168] против Польши. За это время кончилась Африка. К нам приехал Девис. Говорят, что он хочет устроить встречу Рузвельта и Сталина.

Все помешались на огородах. У меня напечатан очерк «Посторонние» на основе того письма, которое прислал фронтовик.

Купила четыре куска сахара по 10 р. Пишу — рожаю статью «Семья».

29 мая.

Все еще «рожаю» статью. Очень трудно врать. Совсем одурела. Наташа сдала экзамены и уезжает в колхоз. Мама сажает картошку. Меня пригласили с почетом на французское радио в связи с ликвидацией Коминтерна[169] — Марти.

На фронте ничего существенного.

Дают 10 тысяч рублей семьям погибших офицеров. Ужасно больно и горько… Отдам маме, пусть купит себе жилье.

Мать Захара не прописана и без хлеба. Нина влюблена. Мне тошно жить.

Вчера у меня были все Сорокины. У них сплошные несчастья. Надо же при первой бомбежке остаться без квартиры, без вещей!.. Сгорели все иконы, спасенные от Торгсина![170]

Очерк «Посторонние» оказался вовремя, отвечаю на многочисленные отклики.

5 июня.

Полное затишье на фронте. Отсюда пессимизм.

Антисемитизм: «Уничтожим врага» разогнали — «синагога и семейственность». Бедный Альтман, он уезжает в какой-то полк. Ара — в госпиталь.

У Нины любовь и экзамены. Приезжает Ина.

Наташа в совхозе. Папа пишет о современных художниках для Информбюро. Крушение Лидина[171]. Пьянство Славина[172].

5 июля.

Началось немецкое наступление: Курск, Орел, Белгород. Погиб Сикорский в авиакатастрофе. Вчера вечером были у меня Альтманы, и мы говорили: как хорошо, что немцы не наступают, они и не будут наступать. Лично я отвыкла от таких последних часов.

Читала французские газеты: полное обнищание, в умах тоже. Была на выставке англо-американской дружбы. Сплошная благотворительность по отношению к нам. Они продают куколки «стиль рюсс» и устраивают ночные кабаре, где выступают русские казаки. Доходы идут нам на помощь. Сволочи.

14 июля.

Pauvre douce France.[173]

Дочитала дневник интеллигентного партизана. Очень точно описывает уход из Минска и три дня в лагере для военнопленных. Автор был аспирантом пединститута, наивный, сентиментальный, восторженный, увлечен литературой и психоанализом — болезнь интеллигенции.

Вчера разгромная статья о Сельвинском. Его очень жаль. Представляю его жизнь в армейской газете после этого. Вчера была в Центральном штабе партизанского движения. Лапиных оказалось много.

Была у матери Захара — больна, боится свежего воздуха, духота, как была у Захара.

Славин уехал на Брянский фронт, как будто там наше наступление, а по слухам — немецкое.

За время, пока не писала, взята Сицилия, мы мало об этом говорим, думаем таким образом выжать второй фронт. Немцы малоуспешно наступают, Белгород например.

Все еще стоит еврейский вопрос.

Вчера видела Борю с затылка. Если бы верить предчувствиям!

Звонил папа, потерял карточки и боялся идти домой. Понятно.

Завтра хотят усыпить Джоньку. У меня завтра уборка. Звонил Леля, паникует с приездом Ины. Все кого-то боятся.

Мне очень нужна Ина. С Ильей совсем трудно, он погрузился в себя. Меня спасают кирсановские девочки. Почему-то они на меня хорошо действуют. А ведь они не веселые и вообще не ахти что и все же очень успокаивают…

Судя по сводке, сегодня хуже и на Харьковском. Бальтерманц уезжает на Брянский, в новую газету, в особый гвардейский корпус. Доволен.

Я еще не писала об обещании дать второй фронт в мае-июне. Что-то не верится. Лучше бы они бомбили Германию, как делали два раза. Нужно разрушить страну. У меня чистая ненависть, чистая, как ручей. Гляжу на его фотографию и вижу его руки, больно до крика. Ревекка решила, что они убиты, а я не верю.

Теперь я содержу всех Сорокиных, смешно, но меня это не тяготит, скорее радует, значит, я кому-то полезна. О маме напишу, если буду писать и жить.

Тоскую о Чуке. Звонила Аннет, она очень мила. Надо ехать к Илье, а мне дико неохота. Стали присылать извещения о смерти.

25 июля.

Сегодня Илья вернулся с Орловского направления, т. е. Орел-Брянск. Очень доволен. Говорит, что фрицы отступают, что наша техника сильнее. Только бомбардировщиков у них больше. Илья ездил в «Нормандию». Разговор с пленным эльзасцем. Оживлен.

Подписала договор со сценарной студией на материал о ж.-д.

Завтра: отнести молоко в гостиницу, смотреть хронику, купить хлеб, взять обед в Литфонде, мама Хацревина, Нина, Илья, просто ужас. Спокойной ночи, целую в затылок. Какой же ты худой.

8 августа.

Вчера объявили о взятии Орла и Белгорода: салют из пушек, аплодисменты на улицах, ходят до двух ночи… Сегодня вечером тоже хорошая сводка: Золочев, т. е. западнее Харькова. И Крамы — Брянское направление. Два дня тому назад приехала Ина. Думаю, она меня тоже любит.

Все «золотые» волнуются о «лимитах».

Работаю на хронике. Должна начать ж.-д.

Приезжает Большой театр. Нину бросил Г[174], она себя жалеет: «У меня провалились виски». Ирина Альтман[175] плачет — не прописывают. В «Правде» статья о втором фронте.

19 августа.

Может быть, тебя мучают. Может, ты где-нибудь ходишь голодный, раздетый, больной. Не могу я больше об этом думать. Так все страшно! У Ирины П.[176] муж сидит — какое счастье! И вообще о всех мужьях есть известия. Почему же нам с тобой так не повезло? Вот и с Харьковом, который в первый раз оставили, а теперь никак не можем взять. У Ины роман. У Нины роман. А мне на все наплевать. Я и работаю, лишь бы добыть деньги для Сорокиных. Я не живой человек и вообще не человек. Почему мы с тобой так часто расставались? Надо было всюду ездить с тобой. Но у нас не та власть — кто бы мне дал загранпаспорт, когда вы плавали по Ближнему Востоку? У меня сердце как пересохшая земля — все в трещинах. Самое ужасное, что привыкаешь быть засушенной.

Написала текст к хроникальной картине. Его забраковали, это черт с ним, но ты бы мне помог его исправить. Кому я нужна, кроме тебя? Потеряла зажигалку.

24 августа.

Взяли Харьков. Вечером фейерверк, трассирующие пули, выстрелы. Вот как будут праздновать окончание войны. А я? Боже мой! Взялась для радио писать по две вещи в неделю — это трудно. Приехал Юдин из-под Белого, все такой же нахал. Говорит, что и у них на фронте движение. Мы требуем повсюду наступать, союзники молчат, мы их кроем. Сняли Литвинова, в пику им.