Александр Беатов - Время дня: ночь

• Название: Время дня: ночь
• Автор: Александр Беатов
• Жанр: Современная проза

В романе "Время дня: ночь" сделана попытка нарисовать картину завершающегося расцвета советского декаданса — той "золотой" эпохи, которую назвали "застойной". В манере, лишённой "пафоса оптимистического соцреализма" вычерчивается бытовая линия круга, в который попадают различные выходцы из ушедшего в прошлое XX-го века. Поиск жизненного смысла, любви, страдание героев, преодоление недугов, преследование властей и противостояние им образуют негативный образ структурной нити, ведущей к сокрытым для первоначального видения горизонтам позитивного преображения читательского взгляда.

В отличие от автора "Мёртвых Душ", побоявшегося отступить от идеи ради правды жизни, создатель романа "Время дня: ночь" не решился предать своё детище огню. Может быть, образы героев Гоголя вовсе не вытянуты из больного сознания перфекциониста, который пытался переделать жизнь, но не нашёл ничего лучшего для разрешения своих сомнений, чем сожжение? Следуя этой логике, автор романа "Время дня: ночь" пришёл к мысли, что и его образы вовсе не являются какой-то новой выдумкой. Он только обрисовал контуры тех, с кем столкнулся в жизни; и если таковыми оказались персонажи, может быть, и не достойные уважения читателя, — за недостатком чего-либо значительного, автор попытался из обыденного создать что-то, вырвав у времени никем не замеченное сырьё и даже использовав свою собственную жизнь как материал для творчества. Художник в самом широком смысле — это "плагиатор жизни", с болью для себя поглощающий и переваривающий её пертурбации, чтобы продвинуть вперёд хотя бы немного то, чему мало кто придаёт значение, или, к сожалению, принимает даже свою собственную жизнь за нечто обыденное. Так ли это?

---

Саша вышел из трамвая у кинотеатра, двинулся в сторону Шаболовской башни, разглядывая на столбах и заборах объявления, не требуется ли где-нибудь сторож или дворник…

Оказавшись неожиданно для себя в больнице и придя в себя после "белой горячки", Николай начал обдумывать план, как выбраться. Первое время он буянил и ругался, так что его привязывали к кровати. Но поняв, что такое поведение ни к чему не ведёт, он решил обхитрить врачей.

Как только его отвязывали, он начинал беситься пуще прежнего опрокидывал тумбочку, разбрасывал постельное бельё, кидался с кулаками на санитаров. Его быстро усмиряли при помощи транквилизаторов, привязывали заново. Однажды, когда его снова отвязали по какой-то надобности, к удивлению санитаров, Николай остался спокойно лежать, лишь только повернулся со спины на правый бок, лицом к стене. Для профилактики ему "всадили" дополнительно успокоительное лекарство и оставили лежать не привязанным. Имитируя глубокую депрессию, дядя Коля не вставал с кровати целых два дня, за исключением естественной нужды. И тогда через две недели его перевели в другую палату для лечения от депрессии и начали колоть другие лекарства.

"Так-так…" — говорил себе Николай. — "Всё — путём… Всё — по плану… Всё — как надоть…"

На новом месте контингент больных оказался более "интеллектуальным", впрочем, в большинстве своём состоявший из алкоголиков. С Кругловым сразу же сошёлся какой-то очкастый молодой человек, по имени Михаил. Он сразу поведал о том, по какой причине попал в больницу…

Как он сказал, лечили его не от чего-нибудь, а от диссидентства. Николай поинтересовался, что это за болезнь. И чтобы его новый товарищ правильно его понял, Михаил заменил незнакомое для дяди Коли иностранное слово русским: "инакомыслие".

— Как-как, ты сказал?! — удивился Николай. Хотя "термин" был русский, Круглов всё-таки опять не понял его значения до конца. — "Икономыслие?" А что энто такое?

— Да, не "иконо", а инако! — пояснил Михаил.

— И как же оно лечится? Небось тоже инако? — спросил Круглов. — Неужто без уколов?

— Уколы бывают поначалу, — пояснил "диссидент". — А потом, если всё хорошо, переходят на одни таблетки.

— И сколько ж ты здеся уже?

— Да уж кажись с пол года…

— И как, помогает лечение-то?

— А кто его знает… Если б кто знал от чего лечат — тогда другое дело…

— Небось зашибал сильно… — догадался Николай. — Я как-то раз такого, как ты, в электричке встретил. Он меня с Брежневым спутал… — Дядя Коля чуть было не засмеялся, но вовремя спохватился, посерьёзнел. — Думал, будто он это — я, а я это — он… Ну, ты понял, кто… Но потом, оказалось, пошутил так, чтобы я, значит, выпил с ним вместе…

— С кем выпил? — не понял Михаил.

— Как с кем? С ним, стало быть, с самим… Он, понимаешь ли был инкогнито… На рыбалку ездил… Тоже ведь человек, как все… Ну, мы с ним и того… — Дядя Коля щёлкнул себя по горлу пальцем. — Заложили, по всей программе… Прям в электричке…

— Да ну?! — удивился Михаил.

— Вот те и "ну" — "баранки гну"!

— А потом что?

— А ничего… Проснулся — Москва, Ярославский вокзал. Вышел на перрон — а его и след простыл… Потому как инкогнито… Понимаешь? Вот какие бывают дела! Со мной часто всякие истории случаются. Я потом тобе расскажу… Про бороду, например… Или про живых роботов… Но главное энто то, что я, скажу тобе по секрету… Знаешь что? — Дядя Коля приблизился поближе к своему собеседнику…

— Что?

— А то, что я в поезде родился! — И дядя Коля посмотрел в глаза Михаилу, ожидая от того удивления или выражения какой-либо иной эмоции.

Выждав с пол минуты и видя, что собеседник его — не слишком развит эмоционально, дядя Коля сказал:

— Выхожу я, как-то раз из подъезда зимой… А кругом снег, ветер, сугробы… Зябко — одним словом. А я глянь — а в сугробе поллитровка стоит нераспечатанная! И даже нисколько нет льда внутри! Вот что значит — спирт! Я её хвать — и обратно в подъезд. Кто-й-то, видать, спьяну обронил у самого крыльца. Хорошо — не разбилась… А прямо в сугроб попала… Хорошая была… Вот тебя чем надо лечить! Вот это так инако…

— Да ты, батя, не понял! — возмутился Михаил.

— Чего не понял?

— Ну, как же! Представь себе, что ты мне говоришь: "Наша страна — самая лучшая в мире!". Что я должен тебе на это ответить?

— Как что? — удивился Николай. — Не понимаю…

— Ты думаешь, что я должен сказать, как все: "Да, наша страна — самая лучшая, а все другие — дерьмо. — Михаил помолчал, покрутил перед лицом Николая указательным пальцем. — Ан, нет! Я скажу другое: Ты, батя, неправ! Мы с тобой, батя, ни что иное, как глисты в ж…е! И вот один из нас выползает наружу… Глядь — а там солнце, голубое небо, огромный мир! — Братцы, кричит он, оглядываясь, — Где же мы всё это время были? — Где-где? — отвечают ему сзади, — А то не знаешь? В ж…е! Лучше сиди и не высовывайся!

— Ух ты! — воскликнул Николай, поднимаясь с кровати и попадая ногами в тапки. — Ишь ты, куды махнул! Энто мы здесь, в больнице, как глисты. Нет от нас никакой пользы, один вред. Работать надо! Вот что, парень!

Его собеседник, полулежавший до этого на своей кровати, тоже сел.

— Вот скажи мне, батя, что-нибудь, к примеру, а я тебе отвечу, как диссидент, всё, что думаю.

— А ты не боисси, что тобе посодють за энто?

— Так ведь нас уже итак посадили!! — засмеялся дядин Колин сосед. — Ты что, разве по свободе гуляешь в этих тапках?

— Едрить! — согласился дядя Коля. — Так-то оно так, однако…

— За что, тебя, батя, упекли-то? Расскажи! — Михаил подсел поближе. — Может, чем смогу подсобить…

И дядя Коля поведал своему собеседнику о том, что раскрыл секретное производство роботов-двойников, за что его эти роботы чуть не порешили…

Михаил внимательно выслушал Николая, расспросил о разных деталях его истории.

— Надо, батя, об этом на Запад сообщить! — заключил он. — Ты домой-то не торопись… Ещё чего доброго там тебя пристукнут. Тут оно спокойнее, хорошо… Дают лекарства… Кормят бесплатно… Нету над тобой ни начальника, ни КГБ, ни даже самого Брежнева…

— Однако ж, не всю же тут жисть проводить! — не согласился Круглов.

— А почему и нет?

— Как почему? — Николай поёрзал тапками по полу. — Ведь надоть энтого… Работать надоть…

— Э-эх, отец! — Михаил встал, прошёл через палату к выходу. — Не быть тебе диссидентом вовек!

— Почему?

— Потому что ты не можешь мыслить инако!

— Энто я-то не могу? — Николай тоже встал. — Да я, если б ты знал, всё могу! Да я еш-шо не из таких передряг выходил! Я — бывалый! Я в поезде родился! Я их всех, сук, того!.. Я, их мать, энтого!..

В это время в палату кто-то вошёл — и Михаил мгновенно исчез в коридоре.

— Круглов! — услышал Николай голос медсестры. — К тебе жена пришла! Вот, на, передачу. Убери покаместь в тумбочку. Пошли, я тебя провожу к ней.

На захолустном складе Саша получил объёмистую коробку, в которой, находился пылесос для Ерохина. Чтобы наверстать время, назад Волгин поехал на метро. Он вошёл в здание радиальной ветки Станции "Октябрьская", ступил на полупустую лестницу эскалатора, которая понесла его вниз, вместе с его грузом.

Встречная лестница пестрила суровыми взглядами битком набившихся на неё людей, замерших в озабоченных позах ожидания. В этот час почему-то много больше людей спешило к выходу, нежели опускалось под землю.

Когда дневной свет за спиной померк, сменившись электрическим, Саша вдруг увидел и едва осознал, что на встречной лестнице ехала Ольга. Несомненно, то была она! Девушка читала книгу и не могла увидеть Сашу. Пока он соображал и думал, окликнуть ли её, их разнесло в разные стороны. И он было окликнул её. Но Ольга не услышала из-за включившихся репродукторов, начавших назидательно о чём-то оповещать "граждан пассажиров".

"Неужели она так и уедет?!" — вдруг с каким-то ужасом подумал Волгин. — "Ведь встретить случайно в метро знакомого человека — большая редкость! Не могло же это произойти просто так! Это — шанс, который даёт мне Бог!"

Саша окинул взглядом путь, что прошёл его эскалатор: всего пятнадцать или двадцать метров… И пассажиров, стоявших за его спиной — немного…

Каждая секунда разлучала их всё более и более…

"А, гори всё!" — мелькнула у него мысль…

Когда лестница с усталым гулом своих шестерён, будто против своей воли, довела вверх, то, протискиваясь между набитыми доверху сумками какой-то бабы, только что ступившей на эскалатор, Саша вспомнил об уехавшей вниз коробке с пылесосом… Но он уже проскочил с обратной стороны автомат, лязгнувший за его спиною резиновыми лапами, услышал, как где-то сзади пронзительно засвистел в свисток диспетчер, и — выскочил через болтавшиеся по инерции стеклянные двери, даже, не тронув их рукой.