Александр Беатов - Время дня: ночь

• Название: Время дня: ночь
• Автор: Александр Беатов
• Жанр: Современная проза

В романе "Время дня: ночь" сделана попытка нарисовать картину завершающегося расцвета советского декаданса — той "золотой" эпохи, которую назвали "застойной". В манере, лишённой "пафоса оптимистического соцреализма" вычерчивается бытовая линия круга, в который попадают различные выходцы из ушедшего в прошлое XX-го века. Поиск жизненного смысла, любви, страдание героев, преодоление недугов, преследование властей и противостояние им образуют негативный образ структурной нити, ведущей к сокрытым для первоначального видения горизонтам позитивного преображения читательского взгляда.

В отличие от автора "Мёртвых Душ", побоявшегося отступить от идеи ради правды жизни, создатель романа "Время дня: ночь" не решился предать своё детище огню. Может быть, образы героев Гоголя вовсе не вытянуты из больного сознания перфекциониста, который пытался переделать жизнь, но не нашёл ничего лучшего для разрешения своих сомнений, чем сожжение? Следуя этой логике, автор романа "Время дня: ночь" пришёл к мысли, что и его образы вовсе не являются какой-то новой выдумкой. Он только обрисовал контуры тех, с кем столкнулся в жизни; и если таковыми оказались персонажи, может быть, и не достойные уважения читателя, — за недостатком чего-либо значительного, автор попытался из обыденного создать что-то, вырвав у времени никем не замеченное сырьё и даже использовав свою собственную жизнь как материал для творчества. Художник в самом широком смысле — это "плагиатор жизни", с болью для себя поглощающий и переваривающий её пертурбации, чтобы продвинуть вперёд хотя бы немного то, чему мало кто придаёт значение, или, к сожалению, принимает даже свою собственную жизнь за нечто обыденное. Так ли это?

---

Родственники замолчали, каждый, испытывая волнение, будто от неловкого положения, в котором оба оказались.

— Ну и как сейчас? Лучше? — прервал, наконец, молчание Вишневский.

— Да… Вроде хорошо…

— Мать-то бывает?

— Каждую неделю гостинцы привозит.

— А моя, стерва, пришла было раз… Так я её и видеть не захотел… Ты матери-то скажи, что мы встретились тут… А то, наверное, не знает, куда её сестрица меня упекла.

— Да здесь вроде неплохо… — сказал Сашка.

— Так-то оно так… Отдохнуть хорошо… Но что теперь будет с работой-то? Уволят…

— А мне всё равно, что с работой будет! Главное, что… — Сашка не договорил. Он хотел сказать: "Главное, чтоб в армию не взяли", но вспомнил о стукачах…

— Что главное? — переспросил Вишневский.

— Главное, чтоб здоровье поправить, — нашёлся Сашка.

— Так-то оно так! — Вишневский угадал мысли Сашки. — И машину водить нельзя будет… Получишь "жёлтый билет"… Не на всякую работу принимать будут… И в институт дорога закрыта… Эх, твою мать! Сколько мы ошибок-то делаем в жизни! Но да не мне тебя учить! Сам — не маленький! Сам решил… Только б я на месте твоей матери… — Он не договорил. — Что ж она тоже считает тебя больным?

— Тоже… — подтвердил Сашка. — Сразу поверила им! С первого слова!

— Ах, дура! — Вишневский выругался нецензурно. — Это они обе не иначе как сговорились!

— Да, нет, дядя Лёша! — возразил Сашка, — Я сам её убедил. Я сам всё устроил!

— Если удержусь на своём месте, когда выйду отсюда, то устрою тебя сторожем на хорошем объекте. Денег больших не обещаю, но всё, что смогу, сделаю!

— Спасибо…

— Да, что там… Ты в каком корпусе лежишь?

— Вон, в том… — Саша показал рукой на здание, крайнее справа.

— А я — во втором, сосед, значит твой…

— Странно как-то, что мы здесь встретились, — заметил Саша.

— Да… Мир тесен… — Вишневский докурил, бросил окурок в сторону. — А жизнь сложна… — добавил он.

— А вам что, нравится здесь ящики-то колотить? — поинтересовался юноша.

— А что ещё делать? Куда-то же надо себя девать!

— А мне не нравится. Завтра попрошусь в теплицы. Там тихо…

— Мне там скучно… Я был там уже…

— А мне не бывает скучно…

— Ишь ты!

— Я люблю думать, размышлять. — Саше показалось, что он нашёл собеседника, который его понимает.

— Смотри… Дело твоё… Только ты не очень-то того… — Вишневский покрутил у виска пальцем. — Если что узнаешь от матери обо мне, сообщи… Я каждый день здесь, в тарном цехе.

— Хорошо, дядя Лёша…

— Да не говори тут никому, кто я — тебе… Никогда не знаешь, как и что может обернуться… И сам будь осторожен…

— Да, я это понимаю…

— Ну, пошли работать…

Они вернулись в цех и принялись за работу. Работали до обеда, иногда переглядываясь. Но больше не разговаривали. Саша попрощался с Вишневским, который даже пожал ему руку, и через дождь направился к своему зданию.

Вишневский поглядел ему вслед и неспешно, стараясь не наступать на дождевых червей, оказавшихся на асфальте в большом количестве, пошёл по лужам к другому корпусу больницы.

Сняв мокрую фуфайку и сапоги, на размер большие, чем нужно, и надев больничные тапочки, он, в ожидании обеда, остановился у окна, погрузился взглядом в мокрое от дождя стекло…

Пообедав, он не пошёл, как обычно, снова колотить ящики, сославшись на плохое самочувствие. В своей палате, стоя у окна и глядя на стену противоположного корпуса, где помещался Сашка, он погрузился в воспоминания…

Он вспомнил откровенный рассказ жены после их женитьбы о том, как она была впервые замужем за каким-то научным работником, евреем, который всё время читал политические книги и газетные новости, откуда, якобы, умел извлекать скрытую для обывателя информацию. Вспомнил, как она рассказала ему о том, что вскоре изменила научному работнику из-за того, что он оказался "полу-импатентом", стала любовницей какого-то члена Союза Писателей, "поэта", использовавшего в своей работе кем-то до него состряпанный подстрочник перевода малоизвестных поэтов из далёких советских республик. Он рифмовал подстрочник, получал гонорары, пописывал даже и свои стишки и издавал их отдельными сборниками.

— Но я же не прошу тебя об этом рассказывать! — просил Вишневский. — Я не желаю этого знать!

Но, будто назло ему, в другой раз, жена показала фотографию своего бывшего мужа и другую — бывшего любовника. Вишневский вырвал у неё их из рук, изорвал в клочья, ушёл из дому, хлопнув дверью, так что из-под наличника посыпались куски цемента; вернулся поздно ночью сильно пьяным…

После этого стоило его жене сказать что-либо, связанное с её прошлым, у Алексея что-то болезненно шевелилось внутри и через день-другой он обязательно напивался.

Однажды он нашёл на книжной полке книгу стихов с фамилией бывшего любовника жены — и разорвал её… Жена устроила скандал. Он ушёл в долгий запой. И теперь уже всякий раз начинал пить без повода, сам, не осознавая причин, побуждавших его к этому.

"Почему она хотела всё это помнить", — спрашивал он себя. — "Ведь я зачеркнул в своём сознании всё прошлое… И никогда его не вспоминал… Старался, по крайней мере… А тем более — рассказывать другим! И кому? Близкому человеку: мужу — о любовнике!.. Пусть о прошлом… Но если прошлое для неё живо, значит настоящее — неполноценно. И её воспоминания оскорбляют точно так же, как будто бы она изменила мне в настоящем…"

"Прав Лев Толстой", — продолжал думать Алексей. — "Первый ход делает женщина. Она обрекает на путь страдания и дисгармонии не только себя, но и других — тех, кто будет вынужден сожалеть о несбывшемся, держа в руках отцветший букет или надкусанное яблоко…"

Да, он готов ей всё простить, но лишь при условии искреннего забвения ею прошлого, над которым он, увы, не властен… И если она любит его или хотя бы уважает, то она должна это понимать и придти к этому добровольно, сама, отнюдь не кидать ему "перчатку": на, мол, посмотри, какая у меня была жизнь и любовь, на которую ты, ничтожество, не способен…"

Дождь уже перестал. Тучи разошлись. Солнце, клонившееся к закату, отсвечивало от корпуса больницы, в котором находился Сашка. Какая-то преждевременная муха тыркалась головою в стекло, потеряв обратную дорогу на свет Божий или, народившись тут, в какой-то тёплой щели, и вовсе не знала выхода в большой мир. Вишневский стал её ловить, высыпав в карман пижамы спички и пытаясь накрыть муху пустым коробком. Вскоре ему это удалось. Он подвинул стул, встал на него, и, дотянувшись до фрамуги, открыл коробок с мухой.

"Глупая", — подумал он, слезая вниз, — "Сама-то, небось, не выберешься отсюда…"

После обеда Сашка, тоже, как и Вишневский, не пошёл работать, а сел у окна писать письмо своему товарищу из радиомастерской Саше Наумову, с которым был более всего дружен и хотел поделиться важными, как он считал, мыслями.

"Здравствуй, Саня!" — писал он. — "Ты, наверное, не знаешь, где я и куда исчез. А я нахожусь в психиатрической больнице! Не буду тебе сейчас объяснять все причины, вследствие которых я — здесь. Будет другое время для этого, когда я отсюда выйду. Хотя не могу тебе точно сказать, когда это будет. Может быть, ты уже уйдёшь в армию. Будет жаль. Но хочу сообщить тебе, пока ты ещё не забрит, важные мысли, пришедшие мне до того, как я лёг в больницу, и те мысли, которые получили у меня здесь развитие… Это не просто мысли. А это — прозрение! Иначе не назовёшь! Вот что я тебе хочу сообщить: существует Бог! То, чему нас обучали в школе — бред и обман! Представь себе сказку — прекрасную и, казалось бы, неосуществимую, такую, как идеал… И вдруг, однажды, ты узнаёшь, что сказка эта — не сказка, а настоящая реальность. Причём ты не просто узнаёшь, а сам оказываешься внутри этой Реальности! То же самое и относительно Бога. Повторяю: Он существует! Я это ощутил так же, как если бы был слепым и однажды, прозрев, увидел Солнце, в существование которого до своего прозрения я мог не верить, будучи просто слепым…

Я жду того времени, Саня, когда выйду отсюда и поделюсь с тобою всеми мыслями, переполняющими меня сейчас. Я жду того времени, чтобы креститься в церкви и узнать всё о Боге, прочитав много разных книг. Одну из них, Библию, я читал не так давно. Ты тоже прочтёшь её и, я не сомневаюсь, почувствуешь то же, что и я.

Без Бога мы живём всё равно что во мраке или тяжёлом сне… Поэтому мы живём неправильно, делаем много ошибок и зла. Ты и я будем жить скоро по-другому. Только ты верь всему, что я тебе пишу. Это главное! И не думай, что я — по-настоящему "crazy". Вспоминаю наше пьянство в Подвале, все безумства, которые мы творили… Надо изменяться, совершенствоваться… Тебе будет трудно, когда ты окажешься в армии… Но вера в Бога тебе поможет и спасёт. Вот почему я спешу поделиться с тобой этими мыслями. Пока ты ещё не забрит!