Александр Беатов - Время дня: ночь

• Название: Время дня: ночь
• Автор: Александр Беатов
• Жанр: Современная проза

В романе "Время дня: ночь" сделана попытка нарисовать картину завершающегося расцвета советского декаданса — той "золотой" эпохи, которую назвали "застойной". В манере, лишённой "пафоса оптимистического соцреализма" вычерчивается бытовая линия круга, в который попадают различные выходцы из ушедшего в прошлое XX-го века. Поиск жизненного смысла, любви, страдание героев, преодоление недугов, преследование властей и противостояние им образуют негативный образ структурной нити, ведущей к сокрытым для первоначального видения горизонтам позитивного преображения читательского взгляда.

В отличие от автора "Мёртвых Душ", побоявшегося отступить от идеи ради правды жизни, создатель романа "Время дня: ночь" не решился предать своё детище огню. Может быть, образы героев Гоголя вовсе не вытянуты из больного сознания перфекциониста, который пытался переделать жизнь, но не нашёл ничего лучшего для разрешения своих сомнений, чем сожжение? Следуя этой логике, автор романа "Время дня: ночь" пришёл к мысли, что и его образы вовсе не являются какой-то новой выдумкой. Он только обрисовал контуры тех, с кем столкнулся в жизни; и если таковыми оказались персонажи, может быть, и не достойные уважения читателя, — за недостатком чего-либо значительного, автор попытался из обыденного создать что-то, вырвав у времени никем не замеченное сырьё и даже использовав свою собственную жизнь как материал для творчества. Художник в самом широком смысле — это "плагиатор жизни", с болью для себя поглощающий и переваривающий её пертурбации, чтобы продвинуть вперёд хотя бы немного то, чему мало кто придаёт значение, или, к сожалению, принимает даже свою собственную жизнь за нечто обыденное. Так ли это?

---

— А так! В тебе сейчас говорит сам дьявол!

— Эк-ко! — Выдохнул он дым одновременно с междометием. — Сам, говоришь, дьявол?

— Ты находишься в зависимости от него. Он внушил тебе исполнять правила его игры. Вот, ты и шутишь всё в одном и том же стиле. Это называется "чёрным юмором", знаешь? И ты, как раб его, не можешь уже разговаривать по-человечески, нормальным языком…

— Это где ж ты, никак на Заводе, услыхал о нормальном-то языке? Может у дяди Коли программа испортилась, и он стал говорить по-человечьи?

— Да, не преувеличивай, ты! Я согласен, что на Заводах трудно говорить по нормальному. Мы сами придумали этот язык, точнее преувеличили, или выпячили тот, который тут в обиходе среди работяг и ремесленников… Но ведь, мы это придумали, как бы, невольно, в целях защиты от него. А вышло, что сами же запарываемся от этого и страдаем!.. Мы должны сопротивляться! Иначе совсем засосёт, и мы никогда не сможем друг с другом разговаривать о серьёзных вещах!

— Ну, хорошо! — Игорь вдруг переменил тон. — Как же тогда надо?

— Ты, ведь, Евангелие не читал… — начал Саша серьёзно, делая какое-то внутреннее усилие, чтобы не перейти на ядовитый язык, не сорваться на циничную иронию, к которой оба приятеля привыкли, считая её занятной игрой и даже формой самозащиты.

— Нет, не читал…

— А вот там говорится, как дьявол искушал Христа. Только Христос выдержал и не поддался всем его соблазнам, потому что с ним был Бог. А вот мы с тобой находимся под властью сатаны, когда играем в эти глупые игры. Сами себя запарываем, и ещё смеёмся, когда другому становится невмоготу.

— Так-то оно так, — ответил Игорь, действительно посерьёзнев. — Однако ж без этого будет совсем скучно… Ты покаместь был в больнице, мне тут приходилось только с Машкой пороть. А он, сам знаешь, "третий — лишний", наших шуток не понимает — родной Завод шибко уважает…

— Это просто — как дурная привычка. Надо придерживаться внутренних принципов. Надо работать над собой. И нельзя внешне быть одним, а внутренне — другим. Постепенно сделаешься одинаковым и снаружи и изнутри. Только ты сам можешь выбрать сейчас, пока ещё не поздно, каким быть: таким, как ты снаружи, как все, — и тогда огрубеть внутренне; или наоборот — изменить внешние привычки и следовать своему внутреннему голосу. А иначе будешь, как он… — Саша махнул рукой, указывая на человека, в телогрейке, с папиросой во рту, стоявшего неподалёку на коленях и "починивавшего" радиатор отопительной батареи.

— Дак, то ж дядя Коля! — воскликнул Игорь!

— Никакой не дядя Коля! А только — очень похож.

— И, правда! Наверное, это — его двойник! — засмеялся Игорь.

— Хватит… — устало отозвался Саша. — Прямо ж сказать ничего нельзя — сразу начинаешь порку! Один и тот же юмор… Одна и та же работа!.. Одни и те же люди!.. Один и тот же Завод!..

— Э!.. Ты Завод не тронь! Завод не просто один — он един и неделим!

— Запорол! Хватит! — взмолился Сашка.

— Ага! — улыбнулся Игорь. — Ладно! Это я только так, для проверки. Какой-то ты сегодня не такой! — Игорь бросил в сторону докуренную сигарету. — Пошли прогуляемся!

Товарищи направились в туалет. Рабочий день был в разгаре, поэтому даже там никого не было. Отойдя от писсуаров, они стали мыть руки. Краны на раковинах были разболтаны. Из пяти работало только три.

— Смотри! — воскликнул Игорь.

С этими словами он открыл посильнее воду и ловко отнял открученную от смесителя изогнутую трубку.

Брызнула струя воды, ударив в потолок.

— Атаз!! — закричал Игорь и, прихватив с собой трубку смесителя, ринулся к выходу.

Оказавшись за дверями, в коридоре, друзья резко перешли на спокойный шаг и, как ни в чём ни бывало, направились к раздевалке.

Там Игорь показал Сашке "трофей", вытащив трубку из-под халата.

— Видал? — похвастался он. — Больше не увидишь!

Он подошёл к чьему-то шкафу, отогнул угол металлической дверцы и просунул в образовавшуюся щель трубку. Трубка загремела, ударяясь о внутренние стенки шкафа и пол.

— У него их теперь целых три штуки! — добавил Игорь гордо.

— У кого?

— У Тольки, мастера моего. Я каждый день туда ему что-нибудь опускаю в подарок!

— Так, значит, и с остальных смесителей ты трубы посвинчивал? — догадался Саша.

— Конечно!

— Но ведь их нечем заменить! Краны и раковины — старые, нестандартные… Придётся всё менять напрочь…

— Вот-вот! Пусть полностью весь сортир ремонтируют! Убыток-то какой! — Игорь засмеялся, намекая на фразу некогда сказанную их учебным мастером — Летучим, когда ещё, будучи в ПТУ, он подловил Сашку, сбившего решётку с окна, так что три группы ремесленников, пробежав по ней ногами, превратили её в кучу разрозненных щеп.

— Так, ведь, это же подло… — робко заметил Саша, продолжая одновременно играть роль праведника, и в то же время, на самом деле не желая соглашаться со своим товарищем.

— Ха-ха-ха! — хохотал Игорь, согнувшись пополам от смеха. — Подло? А ты как хотел? Если б не подло было, то не стоило бы и делать!

— Сашка ничего не ответил. Он поднялся по небольшой лестнице, в три ступени, над которой некогда приятели ввернули электролитический конденсатор вместо лампочки, посмотрел на плафон, теперь уже закрытый намертво металлической решёткой, подошёл к столу и сел на него.

— Вот! Видишь? — Игорь указал на лампу. — Защищаются, суки! Кого-то заставили сетку поставить, чтоб больше никому в голову не пришло электролиты вворачивать! Ха-ха-ха!

— Нельзя, Игорь, так больше! — Начал Сашка, подождав, когда Игорь успокоится от душившего его смеха. — Зря мы подлости эти делали… Хоть это всё и смешно, всё-таки это плохо… Грешно…

— Грешно?! — Игорь подошёл к лестнице и облокотился о перила. — А не грешно этому Тольке заваливать меня работой?

— Да, но только зло надо пресекать в корне. Иначе мы его передаём дальше, размножаем. И уже другие люди, такие же как мы, страдают. Ведь ты же сам завтра придёшь в сортир руки мыть! И ещё пошутишь, скажешь: "Ах, суки, краны все посвинчивали! Проклятый Завод!" — Ты пошутишь, сам с собой или передо мной. А другой человек уйдёт с грязными руками и испорченным настроением. И может быть это будет твой мастер, и со злости он задаст тебе же вздрючку. Так что зло-то, в конечном счёте, обернётся против тебя самого. Вот почему Евангелие учит подставлять другую щёку, если тебя ударили. Это не значит, что стой и терпи. Это — идея о том, что лучше пострадать, чем позволять злу распространяться.

Саша умолк, проглотил слюну.

— Не знаю… Может ты и прав, — согласился сконфуженно Игорь. — Только трудно иначе… Трудно терпеть…

— Вот, тебя в колхозе избили… — продолжал Сашка. — А за что, знаешь?

— По пьяни…

— Да нет, не по-пьяни… Думаешь колхозник не заметил, кто трубу подложил в конвейер? Ему самому, конечно, не хотелось работать… Он пошёл к начальству доложить о поломке. А там его вздрючили, за убыток зарплату урезали. Вот он со злости-то вернулся и подловил тебя, когда ты поссать вышел…

— А откуда ты знаешь?!

— Я не знаю, а просто догадываюсь, как было дело… А как ещё иначе? Кому тебя надо было избивать? Не своим же заводским…

— Всё равно трудно это… терпеть-то… Да и надо ли? Ведь ты ничего этим не изменишь… Наоборот, насядут ещё больше…

— А почему ты не откажешься от работы, когда заваливают? Боишься? Чего? Ведь всё равно не уволят до самой армии… Ты просто мстишь своему мастеру и безликому Заводу… Мстишь неизвестно кому, исподтишка…

— Да брось ты… пороть! Сам-то кому мстил, когда трубки колол?

— Это же было давно… После этого многое изменилось…

— У тебя изменилось! А мне в армию идти! Погоди ещё! Смотри — и тебя забреют! Окажется, что зря косил…

В этот момент послышался звонок на обед. Игорь отправился в столовую, а Сашка — на улицу, чтобы побродить и поразмышлять.

Размышлять наедине с собой стало для него теперь самым любимым занятием, и как только выдавался случай, он не медлил им воспользоваться. После возвращения из отпуска, Саша жил особенной внутренней жизнью. Он много читал и даже записался на искусствоведческий факультет Подготовительных Курсов при МГУ, которые стал посещать после работы почти каждый день. Домой он приходил поздно, молился и сразу ложился спать, чтобы успеть выспаться. В молитвах он просил о том, чтобы креститься в Церкви и познакомиться с людьми, близкими по духу.

В МГУ было интересно. Несмотря на хронические недосыпы, Сашка с жадностью посещал занятия. Особенно ему нравились лекции по истории и литературе. Как-то раз он пригласил на лекцию Игоря. Большого труда стоило его приятелю, чтобы не заснуть, в то время как Саша едва успевал конспектировать. По дороге из Университета с сожалением выслушивал он скептические высказывания товарища по поводу услышанного материала относительно позиции автора в романе "Отцы и дети".