Александр Беатов - Время дня: ночь

• Название: Время дня: ночь
• Автор: Александр Беатов
• Жанр: Современная проза

В романе "Время дня: ночь" сделана попытка нарисовать картину завершающегося расцвета советского декаданса — той "золотой" эпохи, которую назвали "застойной". В манере, лишённой "пафоса оптимистического соцреализма" вычерчивается бытовая линия круга, в который попадают различные выходцы из ушедшего в прошлое XX-го века. Поиск жизненного смысла, любви, страдание героев, преодоление недугов, преследование властей и противостояние им образуют негативный образ структурной нити, ведущей к сокрытым для первоначального видения горизонтам позитивного преображения читательского взгляда.

В отличие от автора "Мёртвых Душ", побоявшегося отступить от идеи ради правды жизни, создатель романа "Время дня: ночь" не решился предать своё детище огню. Может быть, образы героев Гоголя вовсе не вытянуты из больного сознания перфекциониста, который пытался переделать жизнь, но не нашёл ничего лучшего для разрешения своих сомнений, чем сожжение? Следуя этой логике, автор романа "Время дня: ночь" пришёл к мысли, что и его образы вовсе не являются какой-то новой выдумкой. Он только обрисовал контуры тех, с кем столкнулся в жизни; и если таковыми оказались персонажи, может быть, и не достойные уважения читателя, — за недостатком чего-либо значительного, автор попытался из обыденного создать что-то, вырвав у времени никем не замеченное сырьё и даже использовав свою собственную жизнь как материал для творчества. Художник в самом широком смысле — это "плагиатор жизни", с болью для себя поглощающий и переваривающий её пертурбации, чтобы продвинуть вперёд хотя бы немного то, чему мало кто придаёт значение, или, к сожалению, принимает даже свою собственную жизнь за нечто обыденное. Так ли это?

---

Из-за мороза нам пришлось сесть на спинку скамейки, а ноги поставить на сидение… Человек, с которым я гулял по Москве, ничего не знал о моих воспоминаниях, о мужиках, в телогрейках, уехавших тридцать пять лет назад на трамвае. Мы выпили по пол-стаканчика, съели всю ветчину. Я спрятал бутылку в карман куртки, и мы двинулись по бульвару к бывшей станции метро Кировская, а ныне — Чистые Пруды.

Я приехал из Америки, чтобы встретиться в Москве с моей невестой, прибывшей на свидание со мною из другого города. Мы дошли до памятника "Мужику в пиджаке", попросили каких-то иногородних, как мы, людей сфотографировать нас на его фоне, направились по бывшей улице Кирова к Лубянке, на улицу Мархлевского где находился тот самый костёл, который когда-то посещал Сашка.

Уже наступили сумерки, когда мы вошли в пустой храм, где было всего два человека: монахиня, охранявшая здание, и спавший молодой человек, нашедший в тот морозный вечер кратковременный приют на одной из скамеек церкви.

После долгой прогулки от Елоховского собора, откуда мы начали в тот день поход, нам требовался отдых. Мы посидели в храме с пол часа. Я поблагодарил Бога за всё хорошее и кажущееся мне плохим — плохое, без которого не могло бы быть хорошего, и мы вышли на церковный двор. Не считая грехом — смущать было некого — не выходя за церковную ограду, ещё раз согрелись при помощи коньяка, а затем прошли мимо всё ещё существовавшего 40-го магазина, оставили Лубянку, здание бывшей Прокуратуры СССР и оказались на Кузнецком Мосту…

Всё как будто было на месте, но всё было иным, чем тогда, в ностальгическом веке двадцатом, "золотом"… Вспомните хотя бы этот замечательный фильм "Покровские ворота"…

Москва… Семидесятые годы… Кажется, это было только вчера… Хотя, что это: почти тридцать пять лет назад?.. Стоит только прикрыть глаза — и я отчётливо вижу…

15. "Бегунок"

Игорь Казанков прошёл через медкомиссию военкомата и теперь спешно увольнялся с Завода.

Получив в Отделе Кадров "бегунок" — длинный перечень мест, где требовалось побывать и поставить подписи, — он решил начать с Инструментальной Кладовой, памятуя, что Сашке потребовалось несколько дней, чтобы развязаться с недостачей инструментов. Так как у него, как будто, всё было в порядке, Игорь полагал, что "Инструментальную" он пройдёт сразу. Однако там выяснилось, что у него отсутствует несколько отвёрток, пассатижи и даже паяльник, — всё это когда-то "сведённое на-нет", в азарте игры с Сашкой и Машкой, когда друзья, не щадя "заводских ценностей", в шутку, попросту брали один у другого какой-нибудь инструмент и на глазах у его владельца уродовали. Это казалось смешным, ибо тогда они полагали, что будут работать на Заводе, как бы, "всегда". Но то, о чём забыли рабочие, помнил Завод. И теперь наступил черёд Игоря держать перед ним ответ.

"Да… — думал Игорь в досаде, выходя из Кладовой "не солоно хлебавши". — Даже в армию не просто уволиться! Видать Завод посильнее всех армий!"

И он направился в электроцех, где тоже нужно было поставить чью-то подпись. Там Игорь неожиданно встретил дядю Колю.

Дядя Коля стоял в окружении четырёх-пяти рабочих, у какого-то распределительного электрощита, с предохранителями, и громко говорил:

— Так вот, энтими двума пальцами я замеряю двухфазное! А энтими трема — вот так! — дядя Коля вытягивал вперёд руку, будто собирался перекреститься, — Пробую трёхфазное, то бишь, все 380 вольт!

— Брешет! — воскликнул один из рабочих.

— Включай! — скомандовал дядя Коля, и другой рабочий-электрик повернул рубильник.

Загудел трансформатор. Круглов приблизился к щитку с предохранителями и коснулся средним и указательным пальцами двух клемм.

— 220, - сказал он. — А вернее, все 240 будуть!

— Брешет! — повторил тот же рабочий.

— Покажь ему! — снова скомандовал дядя Коля. — И электрик, взял патрон, с лампой и двумя оголёнными концами проводов, и коснулся тех же самых контактов, что только что трогал дядя Коля.

Лампа ярко загорелась.

— Держи! — сказал Николай и снова коснулся контактов, но уже поверх проводов.

— Ух, ты! Во даёт! — воскликнуло несколько голосов сразу.

— А вот тута, — продолжая держать контакты, сказал Круглов, — Должно быть 380, - и он положил большой палец на третью клемму. — Так и есть!

Дядя Коля отнял руку.

— Долго не могу! — пояснил он и добавил: — А ну, проверь!

— Нельзя проверить! — ответил рабочий с лампочкой. — Лампа сгорит!

— Ничё! — заметил "Фома-Неверующий". — Сгорит — ввернёшь новую! Небось — не своя!

Тогда проверяющий коснулся других двух клемм. Лампа ослепительно вспыхнула и сгорела. А дядя Коля в подтверждение ещё раз приложил пальцы поверх проводов, прижав их к клеммам предохранителей.

Все стояли молча, не зная, как прокомментировать феномен дяди Коли.

— Давай пол-литру, коли проиграл, — сказал Круглов, отходя от электрощитка.

"Фома" полез под фуфайку, вытащил бутылку.

— На, получай! Твоя взяла!

Дядя Коля спешно спрятал посудину в рукаве телогрейки.

— Я ж те говорил: не спорь никода! — заметил он добродушно. — До тыщи вольт могу производить замер! Ты не первый, кто проиграл!

Рабочие засмеялись. Один из них потянул козырёк кепки "Фомы" вниз.

— Во, дядя Коля, даёт! — воскликнул другой. — Во, молодец! Переходь к нам в цех работать!

— Не… У вас хлопотно… Да и опасно… Говорят, током убить может.

Рабочие снова дружно засмеялись. Заулыбался и "Фома".

Но тут, вдруг, откуда ни возьмись, появился какой-то начальник — и все мгновенно "растворились" среди электрических агрегатов. А дядя Коля, как ни в чём ни бывало, деловито зашагал по проходу к выходу. Игорь засеменил за ним следом.

"Эх, жалко, Сашки нет!" — подумал он.

— Здравствуй, дядя Коля! — приветствовал он робко Круглова, догоняя на выходе из электроцеха.

— А! Здорово! — отозвался тот, не прекращая целенаправленного движения.

— Хорошо ты его, дядя Коля, объегорил с напряжением-то! — Игорь шагал рядом, заискивающе посматривая на ветерана.

— Я его не объегаривал! — ответил Николай. — Он сам виноват… Я предупреждал: не спорь, говорю! Всё одно — проспоришь! Нет, не верил…

— Так ты, и, правда, можешь напряжение держать?!

— Могу… — нехотя ответил Круглов, не прекращая ходьбы.

— А я, дядя Коля, — совета спросить… — без всякой паузы перешёл Игорь к делу. — Я, вот, увольняюсь… В армию забирают… Через два дня — с вещами надо быть… А тут кладовщица "бегунок" не подписывает… Прям, не знаю, что делать…

— Ах, хлесть твою мать! — воскликнул Николай матерно. — Энто что ж она, гадина, издева-атца? А ты сказал, что — в армию?

— Да… Не слушает… Гони, говорит, отвёртки или приходи с мастером. А мастер — в отпуске… А я и не помню, откудова они взялись у неё в списке…

— Покажь "бегунок"-то… — Дядя Коля остановился, взял у Игоря бумажку, посмотрел, поморгав глазами несколько раз.

— Я тобе подмогу… Токмо у мене условие: знашь, какое?

— Какое?

Дядя Коля покрутил у шеи двумя пальцами.

— Да, я бы рад, дядя Коля… — расстроился Игорь. — Только у меня с собой всего полтинник…

— Да, я не про деньги! — возмутился Круглов. — Рази не видел, шо я токмо что выграл пол-литру?

Игорь ещё не совсем понял, что хотел выразить Николай, но на всякий случай сказал, что согласен на все условия.

Рабочие направились в цех Номер Семь, к столу табельщицы Нади. Её на месте не было.

— Ox, да чего ж испорченна девка! — заметил дядя Коля, выдвигая ящик Надиного стола.

— Почему? — заинтересовался Игорь. — Вроде, так себе — ничего…

— Да, чухается со всеми мужиками! — Николай взял несколько разноцветных шариковых ручек. — Вот такой, например, был с ней случай в прошлом годе. — Круглов огляделся по сторонам и, убедившись, что рядом никого нет, стал рассказывать…

— Работал тут тогда мастером таперешний начальник Первого Отдела Пыжкин. И заметил он, что каженый день, в девять часов утра пять человек рабочих исчезают поочерёдно в одной и той же последовательности минут на 10, а вместе с ними — всегда табельщица. При том табельщица оставля-ат рабочее место первой, а возвраща-атся последней. Долго Пыжкин наблюдал за энтим явлением, пока не просёк, что рабочие уходят и возвращаются в алфавитном порядке, — то есть согласно их фамилиям. А в тот день, когда у табельщицы отгул или когда ещё по какой причине её не быва-ат на работе, — дак в тот день никто из них энтого порядка не соблюда-ат, али вобще никуды не ходють…

Залез как-то раз он в стол табельщицы-то, будто бы по работе что-то искал, как мы топерь. Глядь! Ан тама — анкета! А в анкете той — таблица-график, с алфавитным перечнем фамилий тех рабочих, и супротив ихних фамилиев — цифры какие-то и нумера. И каженный новый день цифры и нумера добавлятца…