Александр Беатов - Время дня: ночь

• Название: Время дня: ночь
• Автор: Александр Беатов
• Жанр: Современная проза

В романе "Время дня: ночь" сделана попытка нарисовать картину завершающегося расцвета советского декаданса — той "золотой" эпохи, которую назвали "застойной". В манере, лишённой "пафоса оптимистического соцреализма" вычерчивается бытовая линия круга, в который попадают различные выходцы из ушедшего в прошлое XX-го века. Поиск жизненного смысла, любви, страдание героев, преодоление недугов, преследование властей и противостояние им образуют негативный образ структурной нити, ведущей к сокрытым для первоначального видения горизонтам позитивного преображения читательского взгляда.

В отличие от автора "Мёртвых Душ", побоявшегося отступить от идеи ради правды жизни, создатель романа "Время дня: ночь" не решился предать своё детище огню. Может быть, образы героев Гоголя вовсе не вытянуты из больного сознания перфекциониста, который пытался переделать жизнь, но не нашёл ничего лучшего для разрешения своих сомнений, чем сожжение? Следуя этой логике, автор романа "Время дня: ночь" пришёл к мысли, что и его образы вовсе не являются какой-то новой выдумкой. Он только обрисовал контуры тех, с кем столкнулся в жизни; и если таковыми оказались персонажи, может быть, и не достойные уважения читателя, — за недостатком чего-либо значительного, автор попытался из обыденного создать что-то, вырвав у времени никем не замеченное сырьё и даже использовав свою собственную жизнь как материал для творчества. Художник в самом широком смысле — это "плагиатор жизни", с болью для себя поглощающий и переваривающий её пертурбации, чтобы продвинуть вперёд хотя бы немного то, чему мало кто придаёт значение, или, к сожалению, принимает даже свою собственную жизнь за нечто обыденное. Так ли это?

---

Солнца не было, как и днём. Сильно хотелось спать. Пройдя немного по тротуару, Саша слегка "ожил".

— Забавная компания! — заметил его приятель. — И ведь хорошие, в общем-то, мужики и даже — люди… Ищут по своему свою правду… Жаль, только, нас они не поймут…

— Они не станут нас слушать… — согласился Саша.

— Да… Нужно говорить на их языке, пусть простом и примитивном, но тоже по-своему человеческом…

— Это — на матерном что ли? — пошутил Сашка.

— Ну, зачем же обязательно на матерном? — Вроде как обиделся Володя. — Разве ты не заметил, что я ни разу не перешёл на мат, хотя они только и делали, что ерничали.

— Ну, тогда с ними не о чем разговаривать… У них весь смысл разговора — заключается в том, как поудачнее употребить то или иное крепкое словцо.

— Помниться, старик, что ты сам недавно был таким!

— Не спорю. Стараюсь быть твоим достойным учеником. Вот, даже "ветеран", обратил внимание — назвал меня хорошим, скромным парнем и снабдил телефоном собственной дочки…

— Интересно! А ты спросил, сколько ей лет?

— Нет. Не хватало ещё с девицами знакомиться через алкашей! Разве может выйти что-нибудь хорошее из пивной?

— Что-то ты злой стал какой-то, старик. — Володя остановился, чтобы закурить. — Лечить надо нервы-то, — добавил он, выпуская дым.

— Ты это, что, серьёзно?! — возмутился Сашка, не ожидая такого поворота.

— Конечно, серьёзно! Спроси Нинку с Серёжкой… Они такого же о тебе мнения… Ничего не сказал, повернулся — и зашагал прочь по Львову… Что нам за тобой бежать надо было что ли, уговаривать?

Саша вспомнил, как Володя приезжал к нему в больницу и как тогда сказал, что считает Сашу действительно психически нездоровым.

— Сами вы все хороши! — воскликнул он. — Жмоты и эгоисты! Накупили барахла! Когда вместе гуляли в "Колыбе" — то, небось, не считали, кто платил! И ведь знали, что у меня денег совсем не осталось! Даже одолжить отказались!

— Это Нинка была против. Она запретила тебе одалживать, чтобы ты нас не спаивал.

— Брось пороть! Она со мной целовалась после "Колыбы"…

— Ах, сучка! Значит, она испугалась, как бы не закрутилось с тобой… Решила от тебя избавиться… Не давать же сразу двоим…

— Это кому — "двоим"? — удивился Сашка.

— Кому-кому… Мне и тебе… С тобой, значит поиграла, и бросила… Оно, конечно, со мной ей было сподручней… Знала, что мы с Серёжкой — друзья, и что я лишнего с ней не позволю… Выходит, с самого начала была ошибка. С бабой всегда трудно — поэтому ты, как говорится, и не вписался в коллектив… Всё из-за неё! Скажу честно, я хотел было тебя тогда догнать, но Нинка не разрешила…

Приятели остановились у винного магазина.

— Пить будешь? — с ноткой отчаяния и зло спросил Сашка.

— Пить не буду! — Дворник оглянулся на дверь магазина. — А вот выпить не откажусь!

За бутылкой вина, точно такого же, что в пивной, которое они распили в подъезде жилого дома, произошло примирение. Сашка поведал о новой работе, о своей депрессии, о знакомстве с верующим человеком. Последнее известие вызвало у Володи особенный интерес, и Саша был рад, что этим сумел привлечь его внимание.

— Конечно, старик, тебе надо воцерковиться, — заметил Володя. — А то ты вконец можешь свихнуться.

— Ну, уж я-то не свихнусь! — заявил Саша. — Скорее ты сойдёшь с ума!

— Это почему же?

— В отличие от тебя — у меня богатый опыт: я прошёл через психушку. Там меня поили и кололи лекарствами. А я вот жив! И даже выбрался оттуда всего за два месяца. А другие лежат там годами. Привыкают… Выписываются, а потом просятся обратно. Недавно моей матери звонила мать одного парня, что лежал в соседней палате… Спрашивала, не собираюсь ли я назад… Жаловалась, что её сын после больницы оказался совсем неприспособленным к жизни, хочет вернуться… Так что, если меня и прихватывает иногда, то я знаю, что это — всего лишь определённое состояние психики, которое сегодня есть, а завтра — нет. Когда же ты "загремишь под памфары", то будешь подобен упавшему за борт и не умеющему плавать!

— Ха-ха-ха! — рассмеялся дворник, слезая с подоконника, на котором сидел. — Это ты верно подметил! Я ведь действительно не умею плавать! Только это не относится к психическим водам. В них я чувствую себя, как хозяин дома. Стоит открыть пробку — и вся вода вытечет. Нужно только знать, когда…

— А не часто ли приходится открывать пробку-то? — Саша указал на недопитую бутылку, к которой дворник согласно своей очереди всё это время собирался приложиться.

— А что? Это — хорошее лекарство от всех болезней. Особенно — от психических. Мало того — это для меня является творческим допингом. Ты не читал Хэмингуэя "Праздник, который всегда с тобой"? Так вот, там он описывает, как он занимался творчеством: целая книга — и вся о том, что он приходил в парижское кафе, заказывал вино и начинал вдохновенно работать… Художники, в отличие от смертных имеют право себе позволить… Иначе не подняться над серой толпой…

— А те, с которыми мы только что в пивной пили — тоже пьют для вдохновения? По-моему, они пьют не для того, чтобы подняться над себе подобными, а наоборот, чтобы слиться с ними…

— Одна и та же вещь — для одних лекарство, для других — яд…

— Это кто так считает — он?

— Кто "он"? Так считаю я!

— "Я" в данном случае — это "он". Они оба очень легко сливаются в одно целое.

— Сливается вода… А вино… вино — выпивается… — дворник сделал, наконец, долгий глоток, отдал бутылку Сашке. Он вдруг резко захмелел, потерял нить разговора, закурил сигарету и, будто бы задумавшись о чём-то и прислонившись затылком к стеклу окна, стал медленно курить. Саша допил вино, в целях конспирации отнёс пустую бутылку на этаж выше, оставил её там, под другим подоконником. Спорить больше не хотелось. За окном стемнело. Всему приходит конец. Пришёл конец вину — и спор потерял значение. Приятели вышли из подъезда, молча добрели до метро, благополучно прошли мимо милиционера, спустились под землю, распрощались и разъехались по домам.

14. Мужики в телогрейках

…Пройдут годы… Вспоминая "золотой" век советского времени из будущего столетия, придёт Автору на память такая картина…

Дело было в старом двухэтажном здании номер 17 по улице Покровке на её пересечении с Чистопрудным Бульваром, где рядом с трамвайными путями, располагалась небольшая пивная, так что люди, выходя из трамвая, могли сделать всего два-три шага, чтобы сразу войти внутрь "заведения".

Однажды, я был свидетелем, как в эту пивную вошли три мужика в телогрейках. Они взяли каждый по три кружки пива. Один из них принёс ещё три пустые кружки с мойки. Они расположились вокруг круглого стола — стойки. Каждый вытащил из своего кармана по пол-литровой бутылке "Московской" водки, с зелёной этикеткой (ныне, по всей видимости, коллекционной), а в те времена — стоимостью в 3 рубля 62 копейки, открыл пробку, с алюминиевым хвостиком, а затем — вылил свою бутылку полностью в пустую кружку. После этого все трое подняли кружки с водкой, осторожно, чтобы не расплескать, чокнулись и стали медленно, не отрываясь, пить — до тех пор, пока всё не выпили до дна, кто-то раньше, кто-то чуть позже.

Выпив водку, они тут же запили её пивом, теперь, правда, не сразу, а в несколько глотков. Постояв немного, не сговариваясь, дружно, один за другим, они вышли из пивной и — через окно было видно — как они сразу же поднялись в трамвай, в это же время как раз остановившийся и раскрывший для них свои двери…

Всё происходившее совершилось без слов, как знакомый и привычный для его участников ритуал…

Глядя из века нынешнего в век минувший, невольно задаёшься вопросом: А кто они такие были, эти три мужика в телогрейках? Куда уехали? Что зрели их очи через окна трамвая?

Чистые пруды… Бульвар… Памятник Лермонтову…

Трамвай тот ходил почти через всю Москву… Неужели то были аборигены знаменитой в те времена Таганки, вынужденные каждый день совершать один и тот же долгий маршрут: утром, с головной болью, чтобы побыстрее — на метро, а вечером — не спеша — на трамвае… И номер того трамвая, Автор уже не помнит точно… Может быть, то был "37" номер? А мужики, в телогрейках, наверное, то были рабочие с Завода?..

Не так давно Автор этих строк, оказавшись в Москве после многих лет отсутствия, забрёл на тот перекрёсток… Старое двухэтажное здание было там же. Но трамвай теперь, похоже было, не останавливался в том месте. Даже рельсы, будто, больше не пересекали Покровку. И пивной уж, конечно, не существовало…

Был конец декабря, и чтобы не замёрзнуть, в каком-то полуподвальном коммерческом магазине я купил бутылку коньяка, ветчину и пластмассовые стаканчики, и мы расположились на скамейке, за тем самым старым зданием, у конечной остановки трамваев.