Александр Беатов - Время дня: ночь

• Название: Время дня: ночь
• Автор: Александр Беатов
• Жанр: Современная проза

В романе "Время дня: ночь" сделана попытка нарисовать картину завершающегося расцвета советского декаданса — той "золотой" эпохи, которую назвали "застойной". В манере, лишённой "пафоса оптимистического соцреализма" вычерчивается бытовая линия круга, в который попадают различные выходцы из ушедшего в прошлое XX-го века. Поиск жизненного смысла, любви, страдание героев, преодоление недугов, преследование властей и противостояние им образуют негативный образ структурной нити, ведущей к сокрытым для первоначального видения горизонтам позитивного преображения читательского взгляда.

В отличие от автора "Мёртвых Душ", побоявшегося отступить от идеи ради правды жизни, создатель романа "Время дня: ночь" не решился предать своё детище огню. Может быть, образы героев Гоголя вовсе не вытянуты из больного сознания перфекциониста, который пытался переделать жизнь, но не нашёл ничего лучшего для разрешения своих сомнений, чем сожжение? Следуя этой логике, автор романа "Время дня: ночь" пришёл к мысли, что и его образы вовсе не являются какой-то новой выдумкой. Он только обрисовал контуры тех, с кем столкнулся в жизни; и если таковыми оказались персонажи, может быть, и не достойные уважения читателя, — за недостатком чего-либо значительного, автор попытался из обыденного создать что-то, вырвав у времени никем не замеченное сырьё и даже использовав свою собственную жизнь как материал для творчества. Художник в самом широком смысле — это "плагиатор жизни", с болью для себя поглощающий и переваривающий её пертурбации, чтобы продвинуть вперёд хотя бы немного то, чему мало кто придаёт значение, или, к сожалению, принимает даже свою собственную жизнь за нечто обыденное. Так ли это?

---

— Зачем подписи подделываешь на "бегунках"? Почто ведёшь поклёп на табельщицу? Тебе, кажется, давно пора на пенсию…

Дядя Коля засмеялся. Неспешно приблизился к начальнику, взял папиросу из коробки, зажёг о застеклённую поверхность стола спичку, которую двумя пальцами вытянул из какого-то порванного шва, на рукаве, закурил и присел на край стола….

— Ты, Семён, скоко на Заводе работа-ашь? — спросил он с усмешкой.

— Как сколько? — опешил начальник, не ожидая такой перемены в поведении Николая. — Вот уже почти двадцать три года…

— А-а! — протянул Николай! — "Почти", значит! — передразнил его дядя Коля, — А я, — добавил он, — Поболе твово!

— Ну и что?

— А вот что! — продолжал Круглов, — Кое-что ты не застал в те давние годы… Помнишь ли того, кто до тобе сидел в энтом кресле?

— Ну, помню…

— Как его, бишь, фамилия-то была? Наверно, скажи честно, забыл…

— Нет, не забыл! Как не помнить? Товарищ Серов…

— Так вот… Помню, что опосля ареста Берии работа почти совсем замёрзла… Вместе с разоблачённым министром внутренних дел исчезло всего лишь несколько его ближайших сотрудников… А новый министр… Ты его фамилии тоже не помнишь ли случаем? — Николай выдохнул дым в сторону начальника, и клуб дыма повис над головой сидевшего, который раскрыл было рот, но не решался ответить, а только пыжился под пристальным дяди Колиным взглядом, пока, наконец, не решился выдавить:

— К-к-круг-г-г-г-лов…

— "Круглов", значит, говоришь, — дядя Коля затянулся папиросой, — Тожа, вишь, Круглов… Сечёшь, Степан?..

— Так вот, — продолжал Николай, как ни в чём не бывало, получив необходимый ответ и проглатывая с воздухом новую крепкую затяжку папиросой. — Новый-то министр, товарищ-то Круглов, к сожалению, в то время в разведке разбирался плохо, а его заместитель Серов только начинал принимать дела… — Николай оторвался от стола, прошёл по кабинету туда и обратно. — А зна-ашь, Семён, в каком товарищ Серов таперича сидит кресле? — Дядя Коля вдруг резко остановился напротив Пыжкина.

— Ну… — замялся начальник, потому что не знал точно, куда ушёл его предшественник, но, не желая оплошать, ответил: — Знаю!

— Так вот! — дядя Коля затянулся опять папиросой, не спеша выпустил дым и, опершись обеими руками о край стола и приблизившись лицом к лицу начальника, вдруг улыбнулся и тихо, но торжественно, проговорил:

— Скоро тебя, Семён, снова позовут на место товарища Серова!

Николай отошёл от стола, начал снова прохаживаться по кабинету.

— Да не уж-то?! — опешил начальник, подавшись всей своей тучной фигурой вперёд.

— Молодец, Семён! — добавил Николай. — Хорошо работает новая п-паратура! — Николай подошёл к самому окну. — Бдительность — прежде всего! Бдительность и… — он обернулся, встретился взглядом с глазами начальника и повторил:

— Бдительность и проверка бдительности! — Николай приоткрыл штору, посмотрел влево, вправо — на пожелтевшую от времени краску на рамах, повернулся снова лицом к начальнику и добавил:

— Хотя мы и на пенсии, но всё равно продолжаем нашу неукоснительную работу по проверке!

Николай сделал несколько шагов от окна.

— Ты, Семён, только, вот что… Сделай ремонт… Больно краска кругом старая… Пыли много что-й-то… Небось, несколько лет не красил… Всё был занят… А то мене опосля придётца…

— Да… я… — замялся начальник, и вдруг вскочил с кресла, выбежал из-за стола и закричал в сторону двери:

— Воротков!

В ту же минуту в двери показался оперативник.

— Верни товарищу Круглову пропуск! — приказал он, и, повернувшись к Николаю, ласково заговорил:

— Вы, товарищ Круглов, извините! — он шагнул к нему навстречу. — Я, ведь, не знал… Сами понимаете… Бдительность — это верно… А всё это потому, что бдительность… Вы ведь верно сказали… Ведь так?..

— Ладноть! — Николай шагнул к двери, на ходу деловито проговорив:

— Хорошо, что быстро разобрались и всё поняли! Мужика отпусти. Перестарались твои робяты. — Он остановился перед оперативником, шарившим по своим карманам, в поисках пропуска.

— Что? Нету? — усмехнулся дядя Коля. — И не будет! — Он бросил докуренную и уже погасшую саму по себе папиросу в корзинку для бумаг, рядом со столом начальника.

— Да, он тут был, Семён Иваныч! — оперативник с недоумением смотрел на своего начальника, не переставая рыться в карманах. — Я ж их всегда кладу в правый карман…

— Нету его у тобе уже давно! — сказал Николай твёрдым голосом, как бы вынося приговор. — Мои люди изъяли!

С этими словами он шагнул в дверь и кратко бросил через плечо:

— Бывай!

Дядя Коля двинулся в обратный путь, в сторону Отдела Кадров. Чтобы сократить дорогу, он спустился вниз, вышел на улицу, направился через территорию Завода так, чтобы выйти к той точке, где произошла стычка со "встречным".

Накрапывал дождь. По небу плыли не то тучи, не то дым. Из трубы небольшого здания, с баком аммония, снаружи его, била высоко вверх струя белого газа. Где-то сзади того же здания с натугой и взахлёб, будто бы на пределе своих последних сил, рычал экскаватор. В промежутках, когда его рык прекращался, был слышен надрывный крик вороны, сидевшей на дереве, к которому медленно приближался Николай. Миновав дерево, Николай повернул к центральной заводской улице и вскоре вошёл в здание и влился в поток людей, который затем вынес его к желанному повороту на лестнице.

И пропуск, и бутылка, с остатками водки, предусмотрительно заткнутая пластмассовой пробкой от вина, оказались на месте, в урне.

"И хорошую ж мене ихняя краска, на стенках, подсказку дала!" — подумал дядя Коля. — Токмо, надолго ли удалось облапошить? Главное — ввёл в сомнение… А проверить, что да как, — им ужо будет не просто… И где ж мене теперь выпивать, коли всё кругом прослушиватца… Остаётца токмо в новом месте…"

Конец Второй Части

Часть третья Андрюшина Оля

Подобно свече, освещающей дом,

Безумно горела любовь…

Но пламя накрыли пустым колпаком,

И мир опрокинулся вновь…

1. Сновидение

Пришла зима. И ездить в автобусах в часы пик стало опять тесно. Потому что каждый надел на себя зимнюю одежду. Люди по часу дожидались на остановках свой транспорт, ругали шофёров за редкую езду, хотя те ездили так же редко, как и раньше. А водители сами того не понимали или не решались ответить через микрофоны, что они, де, тут ни при чём, а лучше бы люди поскидывали свои "польта" да "фуфайки", и тогда бы не было никакой давки. А шофёрам было тепло в их кабинах и всё равно до людей, повисавших на подножках, не позволявшим закрыться скрипевшим дверям и вовремя отъехать от остановки.

Школьники раскатывали на тротуарах длинные дорожки льда, и пешеходы, боясь сломать руки и ноги, которые никогда уже не срослись бы по-настоящему из-за их старости, обходили лёд стороной и ворчали.

— Ишь, раскатали, стервецы! — проговорила старуха, волочившая за собой сумку на колёсах, которая громыхала пустой посудой. — И куды эйто дворники смотрят!

— Иди, иди, старая! — ответил ей молодой верзила, нагнавший сзади, бросил окурок в сугроб и добавил с усмешкой: — А то свалишься!

Резко оттолкнувшись, он заскользил мимо бабки по ледяной полоске, оставляя старуху и нескольких других прохожих далеко позади себя.

— У! Сволочь! — проворчала старуха, не прекращая ходьбы, и с испугом подумала, что может опоздать до закрытия магазина, и тогда ей придётся тащиться с сумкой назад.

А сзади неё, на остановке "пыхнул" тормозами автобус, и толпа людей бросилась к нему, хотя автобус ещё не остановился, и его продолжало нести по скользкой дороге. Шофёр отпустил тормоза, давая колёсам сделать пол-оборота, снова затормозил, при этом, намеренно задевая ребром обода за бордюр обочины. И толпа, перемешиваясь, ринулась в другую сторону, чтобы оказаться поближе к дверям машины.

— По "684-му" маршруту! — громко прохрипели репродукторы, — По "684-му"!

И половина людей начала выбираться из толпы назад, кто в снег, кто на раскатанный гололёд тротуара.

Смеркалось. Сашка уже с пол часа дожидался свой автобус, чтобы доехать с работы. Он давно уволился с ненавистного Завода, и был рад, что больше не приходится ездить на метро. Теперь он работал в слесарной мастерской во Дворце пионеров на Ленинских Горах и домой добирался наземным транспортом.

Юноша не торопился осаждать очередной автобус вместе со всеми. Ему было неприятно участвовать в этой эгоистической "борьбе за существование". Он выждал, чтобы последний пассажир поднялся на нижнюю ступень и тогда только сам повис на ней, втиснув куда-то одну ногу и, ухватившись правой рукой за внутреннее ребро открытой двери, рассчитывая на то, что она закроется легче, если он, втискиваясь в салон, будет тянуть её за свою спину. Но кто-то, такой же, как он, "хитрый", рассчитывая на то же самое, протолкнул Сашку в глубину, нажал, как следует на дверь, и та наглухо закрылась. На следующей остановке дверь открыться уже не смогла, как ни стучали и ни дёргали за неё с улицы, желавшие войти.