Оливье Клеман - Тэзе. Земля доверия и надежды

• Название: Тэзе. Земля доверия и надежды
• Автор: Оливье Клеман
• Жанр: Религия

---

Среди сомнений современности

В то же время христианство должно вобрать в себя все идеи, все вопрошания, всю критику со стороны современного атеизма, ибо он разрушает идолов. Христос — это как алмаз с тысячью граней. Он — единство в полноте всего Божественного и всего человеческого, так что все поиски Бога во всех религиях и все исследования человека в русле всевозможных форм гуманизма — включая сюда и те, что называют себя «атеистическими» — открывают нам разные грани тайны Христа. Наше христианство должно быть «богочеловеческим», если воспользоваться дорогим для русской религиозной философии выражением. А в «богочеловечности» хватит места как для всех исследований человека со стороны современного гуманизма или антигуманизма, открытых для Бога, так и для всех поисков Божества, предпринятых разными нехристианскими мудрецами и мистиками, открытых для человека. Все это находит свое место в той неделимой Церкви, которую мы призваны провозглашать, приоткрывать, являть ибо она уже здесь, она уже ощутима в Тэзе.

Тайна, которая питает общество и культуру

На Западе христианская вера часто отождествляется с моралью или социальными обязательствами типа благотворительности, а духовная сторона, мистическая жизнь, которые являются самой сердцевиной веры, к сожалению, не осознается. Драма современного христианства заключается в том, что на него сильно повлияло мышление несколько марксистского типа. Само христианство в этом неповинно, но создается впечатление, что христиане слишком тянутся к периферии, забывая центр, сердце. Пока они устремлялись к периферии, пришли захватчики и попытались завоевать их сердце: это безличные мистики, мистики азиатские.

Более того, мы так усердно делали из Бога убеленного сединами старичка с бородой, из под которой вылетает птичка, что людям стало трудно верить в Бога как личность. И они пред почитают океаническое божество New Аgе или глубинных мистиков Азии.

Если атеизм безразличия уже достаточно распространился, то сейчас приходит время мистического атеизма. Все это глубоко предчувствовал Достоевский. В «Бесах» есть необычный герой, «герой будущего», Кириллов. Кириллов — это мистический атеист. Именно он говорит: «Добро, зло — все равно. Бог: что о Нем го ворить? Но я смотрю на осенний лист: зеленый, немного желтый вокруг. Все благо, все добро, я проживаю мгновения вечности, и я убью себя в мгновение вечности, и я стану богом.» Вот что нас ждет, и нам нужны кирилловы обращенные, исцеленные, обретшие христианство. И сам Достоевский, переживавший во время припадков эпилепсии свой необычный опыт внезапного озарения, понял, что надо пройти через верность, через тайну Христа, Который есть не только человек, но Богочеловек. Достоевский очень остро восчувствовал, до какой степени сегодняшнее общество обнажает пропасти в человеке. Но в глубине этих бездн он нашел Христа. Он говорил, что нужно выбрать между Богом, ставшим человеком, Христом, и человеком, который хочет стать богом. Мы перед этим выбором и сегодня, ибо Меw Аgе преподносит нам человека, который хочет стать богом.

Итак, нам нужно обновить дороги христианства — самого глубокого — понять, что Бог это не один или трое в небе, коснуться тайны. Нужно войти в апофатическое богословие, чтобы признать в конце концов, что невозможно говорить о Боге, что Бог вне всех концепций и всех образов. И тогда Бог живой может открыться в тайне Христа как Бог Воплощенный, Распятый и Воскресший, Который и нас воскрешает изнутри. Мы должны найти сегодня глубокую духовность, глубокую мистику, которая могла бы в то же время питать общество и культуру. Вот почему так важна литургия, живая молитва, которой действительно живут и делятся с другими в Тэзе.

Духовный опыт и творческая открытость миру

Я вспоминаю молодого японского ученого, приехавшего в Париж защищать диссертацию о Николае Бердяеве и русских мыслителях начала века, которые были адептами марксизма и в конце концов от этого освободились. Я его спросил, почему он выбрал эту тему, и он мне ответил: «Я тоже был марксистом, — и я пере стал им быть.» Мы поговорили, и я спросил его: «И вы теперь углубляетесь в буддизм или синтоизм?» Он мне тогда ответил: «Нет, это меня не интересует, — меня интересует христианство, но христианство Бердяева. Христианство глубокого духовного опыта и творческой открытости миру.»

И эту взаимосвязь между глубоким духовным опытом и творческой открытостью миру можно найти в самом центре встреч Тэзе, уже много лет посвященных теме: «Внутренняя жизнь и человеческая солидарность». Именно к такому христианству нам надо стремиться, ибо, чем больше мы становимся людьми молитвы, тем больше мы становимся людьми ответственности. Молитва не освобождает нас от нашего долга, от трудов этого мира: она делает нас еще более ответственными. Нет ничего ответственнее, чем молитва. Это нужно понимать и помочь понять молодым. Молитва не развлечение, не вид воскресного наркотика, она нас вводит в тайну Отца, в мощь Святого Духа, приближает к Лицу, Которое нам открывает любое лицо, и тогда мы можем служить каждому.

Служение каждому может побудить кого–то жить рядом с теми, кто страдает от покинутости, от бедности, — как это делают двадцать братьев Тэзе, которые живут в бедных кварталах на других континентах. И это призывает нас тоже быть изобретательными, быть творцами во всех сферах, включая экономику, всю земную цивилизацию, культуру и т. д. Христианство должно быть творческим, и оно было удивительно творческим в истории. Чтобы понять это, достаточно посмотреть на романские церкви в деревнях, не говоря уже о Нотр–Дам в Париже или иконе Троицы кисти Рублева. Какое мощное творение! И нет нужды в правилах, чтобы творить. Достоевский не говорил, что он христианский романист. Однако он один из тех, кто дал сильнейший импульс мироощущению, мышлению христианства и, я бы даже сказал, христианскому богословию. Весь мир читает его, он один из отцов современности. И нам надо вновь быть творцами в современном мире, не жалуясь на жизнь. Миру не нужны хнычущие христиане нужны христиане–творцы.

4 Войти в тайну

Жизнь в духе

Мы живем в культуре, которая в явлениях общественной жизни выдвигает на первый план разум, желание, сексуальность, жар, насилие, но где мало места для «сердца» — для самого центра человека. Человек сегодня в основном живет в этих трех измерениях — будь то измерение интеллектуальное, или измерение жара, агрессии, силы, либо измерение желания, которое безостановочно подталкивается всей атмосферой эпохи. А проблема заключается именно в том, чтобы свести интеллект в «сердце», и также поднять желание в «сердце», ибо оно — горнило, где все очистится в огне благодати и где человек воистину соберется воедино и возвысится, откроется в своей цельности. В христианстве есть долгая традиция умиротворяющего повторения, она некоторым образом освобождает интеллект от его задерганности, позволяя ему соединиться с «сердцем» и пребывать в молитве. Такова молитва Иисусова на Востоке или розарий в латинской Церкви.

Интересно, что в Тэзе такое умиротворяющее повторение включено в литургическую, не только личную, но и общую, молитву. Некоторые молодые люди, которые не знают почти ничего о тайне, здесь прикасаются к ней, и это готовит их к молитве. Она им открывается в самой глубине, в сердце, в центре нашей цельности, открытости, становления. Человек здесь находит себя, ибо, нося в себе образ Божий, он не существует иначе, как только в общении с Богом. И когда он молится первый раз — будто что–то рвется внутри. Я это знаю на своем опыте. Я сам вырос в атеизме и безразличии к молитве — и жил так почти до тридцатилетнего возраста. Помню, когда я молился впервые, это было как раздирающая боль, как будто вся муть прорвалась, и забил источник, который был под землей и открылся вновь (как если копаешь, копаешь — и вот бьет вода).

Эта молитва может быть несложной, в Тэзе не использовали богатейший опыт гимносложения (я думаю, например, о средневековой гимнографии, которой пользовались в бенедиктинских монастырях на Западе, или о пышных византийских гимнах), ибо молодежь не поймет их. Тэзе предлагает суть в нескольких словах. Ибо суть христианства воистину может быть выражена в нескольких словах. И вот они поют песнопения, подпевают — каждый на своем языке, и это умиротворяет. От этого повторяющегося пения исходит нежность, внутренний мир, и это важно. Не знаю, можно ли найти подобную практику в литургических традициях, легче проследить ее происхождение из традиции личной молитвы. Так как молодые часто не знают, что такое личная молитва, и не знают, что есть молитва литургическая, хорошо дать им ощутить это, пережить глубокий духовный опыт.