Николай Загородный - Раскрытие тайны

• Название: Раскрытие тайны
• Автор: Николай Загородный
• Издательство: Харьковское областное издательство
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 1958

Эта книга состоит из рассказов, в основу которых положены подлинные факты. Тема их — борьба с различными нарушениями социалистической законности, охрана интересов государства и общества от посягательств любителей легкой наживы, защита прав советского человека.

Авторы не ограничивают своих задач рамками приключенческого жанра, а уделяют внимание вопросам морали, показывают пережитки капитализма в сознании отдельных людей.

Так, например, в рассказе «Золотое дно» разоблачаются хищники и стяжатели, пытавшиеся путем воровских махинаций погреть руки на заготовке утильсырья. Рассказ «Королева черного рынка» посвящен борьбе со спекуляцией книгами, рассказ «Синий конверт» обличает бездельника и симулянта, ухитрявшегося получать пенсию одновременно в трех местах.

Повествуя о разоблачении преступлений, авторы вместе с тем рисуют характеры честных и мужественных советских людей — следственных работников, настойчивых и строгих искателей истины, защитников справедливости. Один из таких портретов нарисован в рассказе «Букет цветов», герой которого — прокурор требует пересмотра ошибочного решения народного суда.

В книге нашла отражение роль нашей общественности в борьбе против нарушения норм социалистической морали и этики. В рассказе «Под кличкой «Буйвол» активное участие в разоблачении преступников принимают советские люди. В рассказе «Королева черного рынка» на помощь сотрудникам милиции в поисках спекулянтов книжными новинками приходят комсомольские посты.

Противопоставление высокой морали честных советских людей низменной психологии отдельных грязных людишек, несущих на себе позорную печать старого мира, и определяет воспитательное значение рассказов Н. Загородного и В. Колмакова.

---

— Это же беспорядок!

— Их у нас, лесников, немало. Душа, скажу тебе, порой болит, а сделать ничего не можешь…

Промелькнувший среди облаков серебристый диск луны осветил большую поляну, посреди которой выделялся полосатый столб.

— Граница кордона. Справа пошел массив Трофима Козлятина. И если уж говорить, друг мой, о наших беспорядках, то скажу тебе, беда мне с этим самым соседом, Козлятиным. Хотя с другой стороны — жаль человека, сломалось в его жизни сперва какое-то главное колесико, а теперь все остальные тоже скрипят, понемногу крошатся, летят, потому а терпеть приходится…

— Какой это Козлятин? Я тут по пути к тебе встретил маленького такого, скуластого, — вспомнил Глущенко.

— Он самый и есть, он и есть Козлятин, — перебил приятеля Батурин.

— Тебя он хвалил, мастером лесного дела называл, говорил, что вы с ним друзья…

— Друзья-то друзья, только видишь что получается, — и Батурин стал говорить о том, что Козлятин не любит и не понимает леса. У него на массиве полно всякой гадости. И короеды, и листовертки, и многое другое. В летнюю пору козлятинский лес черным становится. Вся эта гадость переползает к нему, Батурину. У Козлятина всё лето по лесу целые стада ходят, а он, как без рук. Козы объедают и губят кустарники, коровы забивают землю. Она у Козлятина, как асфальт. Для леса всё это боль. Кусты и мягкий грунт держат влагу, держат жизнь деревьев.

— Вот в чем дело, Василий! Лес, как и человек, без заботы и без любви жить не может…

Ночь уже совсем расположилась среди темневших кряжистых дубков и кленов, когда друзья, сделав километров двадцать, неторопливо возвращались на кордон. Шли они по узкой невидной тропинке, почти на ощупь. Впереди трусила Вешка, за ней Батурин и дальше Глущенко.

— Еще метров триста, и пойдем рядом, тропа пошире станет, — сказал Батурин и вдруг застыл на месте, оглянулся назад. — Постой, Василий, не двигайся, — проговорил он настороженно и машинально снял с плеча ружье. Ушедшая вперед Вешка подскочила к леснику, почему-то заскулила.

— Ты что, Лукич?

— Слышишь, сороки кричат? Они давно уже спали, а сейчас их кто-то разбудил, потревожил, — сказал Батурин.

Сорочий гомон всё усиливался. Его теперь ясно различал уже и Глущенко. Мимо них пронеслась с вытянутым хвостом лиса. Еще через минуту промчалась, не замечая ничего впереди, парочка диких коз.

— Горит! — крикнул Батурин. — Лес горит! — и бросился вперед, забирая всё дальше вправо. Он не видел еще огня, но чувствовал какой-то посторонний запах. Пробежав метров четыреста-пятьсот, стал настойчиво повторять: «Горит, лес горит!». Ветер принес запах горелых листьев и горький привкус наполнявшего воздух дыма.

Еще двести-триста метров, и Батурин сквозь темневшие впереди деревья увидел яркие языки ползшего по земле пламени. Оно, как волна, то подымалось, то опускалось. Над огнем метались подхваченные ветром клубы сизого дыма. А выше кружили и кричали стаи испуганных сорок.

Батурин остановился. Он был без фуражки. Со лба ручьями сбегал пот. Правая щека была в крови. Он силился сообразить, что можно сделать голыми руками вот в эти минуты. Но подожженные в нескольких местах сухие прошлогодние листья уже горели не разрозненными островками. Пламя разливалось сплошным потоком на сотни метров и расходилось в разные стороны, цепляясь за стволы деревьев.

— Василий, Василий! — закричал вдруг Батурин и закричал так, что, казалось, весь лес услышал его голос.

Глущенко только подбегал к месту пожара. Его лицо было тоже в крови, рубашка изорвана.

— Беги домой, скорее домой за лошадью и плугом, а я в село, — прокричал Батурин и бросился бежать в Давыдовку, до которой было километров семь.

* * *

Пожар был потушен только перед рассветом. Двести сорок колхозников — все жители ближней Давыдовки окружили огонь тесным кольцом и не дали ступить ему дальше ни шагу. Плугами распахивали канавы, лопатами засыпали горевшие листья и сучья, березовыми вениками сбивали пламя с сухих загоревшихся ветвей. И только когда уставшие за ночь люди стали расходиться, Батурин вдруг обнаружил, что среди них не было Василия.

Черный от дыма, с воспаленными глазами, осунувшийся за ночь до неузнаваемости, он тяжело поплелся домой. И пока шел нетвердой походкой по знакомым тропинкам, спотыкаясь и останавливаясь, думал об одном и том же:

«Почему не пришел Василий?»

Но вот и еще один поворот тропинки. Батурин медленно поднялся на последний склон и вдруг застыл на месте. Его чистенький, только недавно подбеленный женой дом, был таким же черным и обгорелым, как покинутый им лес. Ближняя половина крыши сорвана. Вместо окон — черные дыры. Сарай разрушен. Около колодца куча обгорелых, еще дымящихся балок. Василий, жена и Машенька заливают их водой.

А слева над лесом уже подымалось яркое апрельское утреннее солнце, обещая теплый и радостный день. Ветер, гудевший ночью, утих. Испуганные пожаром птицы успокоились. И снова, как накануне вечером, возможно, та же серенькая кукушка отсчитывала свой счет.

* * *

Почти в тот же момент, когда Батурин подошел к своему обгоревшему дому, по откосу спустились на мотоцикле следователь Березовского районного отделения милиции Бугров и пожарный инспектор Гайко. Это были молодые, энергичные и горячие парни. Их разбудили среди ночи. Вскочив на мотоцикл, они уже через полчаса были на месте, покрыв расстояние более чем в тридцать километров.

Но приезд следователя и инспектора, понятно, в лесу ничего не изменил. Для всех так и оставалась загадкой причина пожара: умышленный поджог или какие-либо случайные обстоятельства? Бугров допускал поджог. Гайко утверждал — умышленный поджог. Дождавшись рассвета, они стали осматривать пожарище, искать хоть каких-нибудь подтверждений своих мыслей. Но тщетно: густо устлавшие землю сухие прошлогодние листья скрывали даже их собственные следы. Теперь же, оказавшись у черного, обугленного дома, Бугров убедился, что это действительно поджог.

— Дело одних и тех же рук, — твердо решил он.

Едва соскочив с мотоцикла во дворе лесника, он засыпал хозяев вопросами. Настойчиво расспрашивал, когда, как и при каких обстоятельствах загорелся дом, какого цвета был дым, где появилось пламя, может быть, в это время кто-нибудь проходил мимо либо рядом проезжала машина. Но в ответах на его вопросы не было того, что искал следователь.

— Когда я прибежал за лошадью и плугом, как просил Лукич, дом уже горел, а насмерть перепуганная Машенька лежала около колодца и, заикаясь, кого-то звала, — говорил Глущенко.

— Ну, а ты, Лукич, сам-то ты, что думаешь, кто мог пойти на это?

Батурин сидел на срубе колодца и чем-то в те минуты напоминал свой полусгоревший дом. Он вдруг почувствовал болезненную усталость ни за что избитого человека. Сам он сперва подумал и всё время был убежден, что пожар, как и многие пожары в лесу, вспыхнул от случайной причины. Но теперь он уже знал, что кто-то поджег листья так же, как и его дом. Его, пожалуй, даже меньше интересовало, кто это сделал. Он только думал, зачем это сделано. Думал и не понимал.

— Разве может слепой сказать, что он видит перед собой, а я, как слепой, — отвечал Батурин, не подымая головы.

— А ты вспомни, Лукич, порубщиков ты немало задерживал. Может, кто из них? — допытывался Бугров.

— Всё это люди были, по-моему, не подлые…

— А Лопатины? Я помню, как ты доставил их в милицию…

— Лопатины? Да, они говорили, что имеют ко мне свой счет. Только давно всё это было. Даже письмецо мне прислали.

— Какое письмецо? — спохватился следователь.

— Да так, пустячное, видно, сгоряча.

— А где оно? Ну-ка разыщи, это очень важно, — настаивал Бугров. И Батурин, переступив порог полуобгоревшего дома, через некоторое время вынес синий конверт.

— Вот тут и сидит гвоздь, Лукич, а ты не хочешь его тащить, — поучительно сказал Бугров, показывая на записку.

— Сгоряча всё это они, по-моему, — возразил Батурин.

— Сгоряча и лес подожгли, заодно и твой дом прихватили. Вот как! — произнес Бугров, а спустя еще несколько минут он уже мчался в село Васищево, где проживали братья Лопатины.

О Лопатиных — старшем тридцатилетнем Василии и младшем Дмитрии — в Васищево, да и во всем Березовском районе, еще не так давно ходили самые дурные толки. Пропадет у кого корова — и ответ готов: так это ж васищевские Лопатины, как их только земля на себе носит! Исчезнет у кого мотоцикл — и снова то же. Их обвиняли и в порубке леса, и во многих других грехах, и обвиняли не без причины. Оба брата числились колхозниками, но работали в артели мало. Чаще их встречали на базарах, в поездках в областной центр. Они продавали ворованный в ближних лесах дубняк, спекулировали всем, что попадало под руку. Наконец, оба были пойманы с поличным и осуждены, но как только вернулись, лесник Батурин задержал их снова за прежним занятием — порубкой леса. Месяцев шесть как они приехали после вторичного отбытия наказания. Дурного, правда, о них теперь никто не говорил, но записка, переданная Бугрову Батуриным, была для него новой уликой против Лопатиных.