Николай Загородный - Раскрытие тайны

• Название: Раскрытие тайны
• Автор: Николай Загородный
• Издательство: Харьковское областное издательство
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 1958

Эта книга состоит из рассказов, в основу которых положены подлинные факты. Тема их — борьба с различными нарушениями социалистической законности, охрана интересов государства и общества от посягательств любителей легкой наживы, защита прав советского человека.

Авторы не ограничивают своих задач рамками приключенческого жанра, а уделяют внимание вопросам морали, показывают пережитки капитализма в сознании отдельных людей.

Так, например, в рассказе «Золотое дно» разоблачаются хищники и стяжатели, пытавшиеся путем воровских махинаций погреть руки на заготовке утильсырья. Рассказ «Королева черного рынка» посвящен борьбе со спекуляцией книгами, рассказ «Синий конверт» обличает бездельника и симулянта, ухитрявшегося получать пенсию одновременно в трех местах.

Повествуя о разоблачении преступлений, авторы вместе с тем рисуют характеры честных и мужественных советских людей — следственных работников, настойчивых и строгих искателей истины, защитников справедливости. Один из таких портретов нарисован в рассказе «Букет цветов», герой которого — прокурор требует пересмотра ошибочного решения народного суда.

В книге нашла отражение роль нашей общественности в борьбе против нарушения норм социалистической морали и этики. В рассказе «Под кличкой «Буйвол» активное участие в разоблачении преступников принимают советские люди. В рассказе «Королева черного рынка» на помощь сотрудникам милиции в поисках спекулянтов книжными новинками приходят комсомольские посты.

Противопоставление высокой морали честных советских людей низменной психологии отдельных грязных людишек, несущих на себе позорную печать старого мира, и определяет воспитательное значение рассказов Н. Загородного и В. Колмакова.

---

— Да, выходит, что это именно так, — тихо согласилась Буданцева.

Полежаев покинул школу с той же убежденностью в честности Буданцевой, с какой пришла к нему его соседка, учительница Прокофьева. Он уже знал, что, вернувшись в свой рабочий кабинет, сейчас же напишет в областной суд кассационный протест, и когда решение будет отменено, выступит при вторичном разбирательстве дела новым составом суда. Но к этому надо было обстоятельно подготовиться.

Советский гражданский процессуальный кодекс предоставляет прокурору право как начать гражданское дело, так и вступить в него в любой стадии процесса, если по его мнению этого требует охрана интересов государства или трудящихся.

«В данном случае правда была, — думал Полежаев, — на стороне учительницы Буданцевой, но надо ее доказать и доказать не формальными бумажками, которых у Буданцевой нет, а всей логикой предшествовавших событий, моральной и нравственной убежденностью». Полежаев в своих рассуждениях допускал, что Иголкин мог действительно в 1941 году приобрести в комиссионном магазине злополучный рояль, но вполне возможно в таком случае, что кто-то воспользовался военным временем и похитил этот рояль, продав его через комиссионный магазин. Могло быть и так, что Иголкин сам с началом войны продал только что купленный им в мае рояль, а теперь предъявляет старый счет. Но при всех этих условиях суд должен был глубоко исследовать дело и оградить учительницу от необоснованных притязаний Иголкина. Тем более что на ее стороне весь школьный коллектив, за нее все предшествовавшие делу обстоятельства. Но суд не выполнил требований закона — активно содействовать ограждению прав и законных интересов трудящихся. Он нарушил одно из основных положений советского процессуального права, гласящего, что советский суд в своих решениях не связан никакими формальными доказательствами.

Вот эти рассуждения и явились лейтмотивом в протесте прокурора. Но Полежаеву хотелось большего. Ему хотелось глубже познать самого истца как человека, однако, кроме общих формальных данных об Иголкине Полежаев на первых порах получить ничего не смог. Тогда он попробовал выяснить хоть какие-нибудь подробности, связанные с самой покупкой им рояля. Полежаев решил побывать в комиссионном магазине № 7, который выдал Иголкину счет на приобретенный им инструмент. Счет был датирован 10 мая 1941 года. Правда, прокурор при этом не рассчитывал на многое — десять лет достаточно большой срок в жизни человека, но все-таки… Проехав по знакомым улицам возрожденного города, он остановился на Днепровской, 21. Перед ним был новый восьмиэтажный жилой дом, который, судя по свежести отделки, только недавно вступил в строй.

— Да, здесь, товарищ, когда-то был комиссионный магазин и с музыкальным отделом. Немец его разбил с самолета в первый же день войны, — отвечая на вопрос, сказала пожилая женщина из соседнего дома.

«Но люди, работавшие в этом магазине, где-то должны быть», — подумал Полежаев и направился в городское управление торговли. Целых два часа он прождал ответа. Большинство архивов отдела кадров оказались пропавшими во время эвакуации. Среди работников управления, как на подбор, все были новички. С трудом удалось разыскать приземистого с пышными седыми усами плановика Федотова, но тот с удивлением посмотрел на Полежаева, когда он спросил, где теперь работает Бродский, — бывший заведующий комиссионным магазином № 7, подписавший в свое время известный счет.

Когда Полежаев сообщил плановику подробнее, что именно его интересует, тот, задумчиво покручивая ус, стал рассказывать целую историю о трагической судьбе бывшего заведующего комиссионным магазином.

— Вот это уже ближе к истине, — отвечая больше на свои мысли, нежели на рассказ Федотова, проговорил Полежаев и, поблагодарив за услышанное, направился прямо в суд, чтобы еще раз взглянуть на документы гражданского дела. В руках у него снова оказался интересовавший его счет. Только теперь к этой бумажке у прокурора было совсем другое отношение. Он внимательно и придирчиво рассматривал ее, поворачивая из стороны в сторону, и вдруг заметил такую несуразицу, которой не мог бы не заметить даже ни в чем не искушенный школьник.

— Как же это ты, Александр Павлович, седая твоя голова, сразу не заметил такой грубой фальшивки! — воскликнул он, и, отдав дело секретарю, повеселевший уехал к себе.

4

Судебное заседание началось, как и сообщалось в повестках, ровно в двенадцать. Небольшой, строго обставленный зал со светлыми стенами оказался заполненным еще задолго до начала заседания. Сюда пришли многие работники двенадцатой средней школы, немало просто любопытных.

Первым из официальных участников заседания появился за своим столом маленький, пухленький, с розовыми щеками и такой же розовой лысинкой на голове, напоминающей непрерывно катящийся шарик, адвокат из пятой юридической консультации Кружкин. Занял свое место за столом напротив адвоката неторопливый, немного медлительный Полежаев. Затем вдруг раздался резкий электрический звонок, появилась молоденькая девушка и, по-видимому, непривычно для себя торжественно произнесла:

— Суд идет!

Этих двух слов было достаточно для того, чтобы все находившиеся в зале встали. За большим резным столом под зеленым сукном появились трое: в центре — полная женщина со спокойным лицом и сосредоточенным взглядом больших темных глаз — народный судья Мария Павловна Шахова, справа — скуластый человек с седыми заброшенными назад волосами и слева — остроглазая женщина в строгом темном платье — народные заседатели.

— Объявляю заседание народного суда пятого участка по гражданскому делу по иску гражданина Иголкина Петра Митрофановича к гражданке Буданцевой Ольге Сергеевне открытым, — четко, но, казалось, безучастно произнесла судья. Она объявила состав суда, назвала стороны, выполнили другие формальности, после чего доложила дело. Как и на первом разбирательстве, Иголкин и Кружкин повторили свой заученный рассказ и изложили требования. Буданцева ответила, что рояль она приобрела в магазине. В ее голосе звучала искренняя горечь…

…Первым давал показание вызванный в зал свидетель со стороны истца, маленький щупленький дворник с нечесаной рыжей бородкой Петренко.

— Я уже восемнадцать лет дворни чаю в нашем доме и могу подтвердить, что товарищ Иголкин действительно купил этот самый рояль. Я даже помогал Петру Митрофановичу вносить его на пятый этаж, — говорил свидетель.

Когда он закончил, прокурор спросил:

— Сколько человек еще помогало подымать рояль на пятый этаж?

Петренко неожиданно замялся.

— Так сколько же? — снова спросил Полежаев.

— Не вспомнить мне сейчас.

— Вы его вносили разобранным или целиком?

— Вот, ей-богу, не вспомнить мне сейчас, — взмолился дворник.

— Ведь вы, конечно, не могли подымать его неразобранным, вспомните хорошенько, — произнес, приподнявшись, адвокат.

— Призываю вас к порядку, товарищ адвокат, свидетель должен сам знать, без вашей подсказки, как это было, — строго заметила судья.

— Нет, не вспомнить мне теперь, давно это было, десять годов назад, — сказал Петренко и на этом допрос его был закончен.

— В каком виде вы поднимали на пятый этаж рояль? — задал тот же вопрос Полежаев Иголки ну.

— Конечно, в разобранном. Петренко просто не помнит. Он еще сам вносил ко мне в комнату вывинченные ножки рояля.

— А почему вы предъявили иск только спустя год после того, как вернулись из госпиталя? Разве вы раньше не знали, что ваш рояль находится в комнате Буданцевой?

— Знал, но мне было жалко девочку обижать…

— Ненадолго же у вас хватило жалости, — бросила реплику судья.

Иголкин не нашел, что говорить дальше.

У небольшой трибунки посреди зала появился с топорщащимися усами плановик городского управления торговли Федотов, вызванный по ходатайству прокурора.

— Что вы можете сказать по делу, гражданин Федотов? — спросила судья.

— Сказать могу только одно, — теребя свой ус, проговорил свидетель. — Заведующим комиссионным магазином номер семь по Днепровской улице в сорок первом году был мой хороший друг, погибший в самом магазине при бомбежке, Антон Иванович Козырев, а в счете почему-то значится фамилия Бродского…

При этих словах зал зашумел, послышались реплики. На председательском столе зазвенел колокольчик, настойчиво призывавший к порядку.

Когда судебное следствие закончилось, прения сторон открыл адвокат. Он говорил много и долго, говорил о заслугах Иголкина в годы войны, о перенесенных им операциях в госпиталях, о его стремлении быть снисходительным к своей соседке.

— А то, что, в конце концов, Иголкин решил получить свою вещь обратно — это его неоспоримое, товарищи судьи, право, — воскликнул он и, подняв вверх руку со счетом комиссионного магазина, продолжал: — Мы не можем, товарищи судьи, уйти от факта. Документы имеют свой язык. Их не опровергнешь никаким красноречием. Рояль действительно принадлежит истцу. Я могу только выразить здесь свое удивление, какое основание нашла моя уважаемая противная сторона, товарищ прокурор, для того, чтобы принять участие в этом деле! Я закончил! — произнес Кружкин как победитель.